Издательство АСТ отправило Дмитрия Быкова в Барселону — набираться впечатлений для новой книги о Испании, а «Культурный код» организовал лекцию Быкова о поэзии испанского поэта Леона Фелипе. Лекция состоялась вечером 2 июля 2018 года в барселонском кинотеатре TEXAS.
Что он говорил. В России люди, которые интересуются поэзией, про Леона Фелипе помнят только одну вещь, а именно, что Ахматова, прочитав «Дознание» в переводе Гелескула, воскликнула «Проклятый старик! Это я должна была написать». Ахматова была очень ревнива к чужой славе и можно полагать, что она говорила искренне. Возможно, Ахматовой бы польстило, что испаноязычные поэты Габриэла Мистраль и Леон Фелипе причисляли Ахматову к ведущим литераторам 20 века.
Леон Фелипе находился в тени поколения 27 года, творческой группы, сформировавшейся во время празднования 300-летия поэта Луиса де Гонгоры и вернувшей барочные мотивы (судьбы, смерти, сна, трагической участи человека) в испанскую поэзию.
Фелипе рано осознал себя поэтом, печататься начал поздно — в 36 лет вышла первая книга его стихов. В связи с тем, что у Фелипе не было времени писать плохие стихи, Быков приводил пример из дневников Самойлова «Всем положено писать стихи хорошие и плохие. Слуцкий каждый день садится за стол и пишет. А Самойлов свои плохие просиживает в ЦДЛ». В стихах Фелипе — разорванное сознание человека, которому некогда разрыдаться. У него нет рифм, ритм произвольный, мало слов — чистая поэзия в остатке: «Разберите стихи на слова. Отбросьте бубенчики рифм, ритм и размер. Даже мысли отбросьте. Провейте слова на ветру. Если все же останется что-то, это и будет поэзия.»
По мнению Быкова, правление Франко привело к тому, что Испания 40 лет сидела в культурном болоте. Франко был не совсем фашист, потому что явно фашистские режимы являлись беспримерным злом и поэтому были побеждены. Очевидное зло уже тем благотворно, что позволяет крепче сплотиться силам добра. «Памяти Каталонии» и «По ком звонит колокол» — примеры разобщения антифранкистов. В эмиграцию отправилось несколько гениальных людей, среди них Леон Фелипе. Фелипе не писал публицистики, не состоял в партиях, сначала работал в посольстве испанской республики в Мексике, а затем, после смены режима — переводчиком. В частности, переводил Шекспира.
В детстве Фелипе убежал из дома, ездил с театральной труппой, за растрату денег два года провел в тюрьме и с тех пор стал воплощением вопиющей непрактичности. Также отличался неумением бороться за свою славу. До постфранкистской Испании не дожил, умер в 82 года, был женат дважды. Испанская киноактриса Сара Монтьель в книге «Сара и секс» намекала на связь с Фелипе. Впрочем, она намекала на связи со многими, в списке оказался и Хемингуэй, который «описывал всё гораздо интреснее».
Строчка стихотворения Аронова «Посвящение»: «Пока нас Сталин отвлекал от ужаса существованья» развивала тему о победе над фашизмом. В Испании не случилось победы над фашизмом, в России не случилось победы над коммунизмом. Россия живет в полуфашистском-недофашистском режиме, и есть три способа выживания — это компромисс, отъезд и создание литературы, наполненной скорбью и насмешками над человечеством.
Мигель де Унамуно (в переводе Гончаренко) так высказывается о фашизме: «Вы даже не свора. Вы — сволота. Фашизофрении бацилла. За вашим «да здравствует!» — пустота. За пустотой — могила.» Родина Леона Фелипе примирилась со своей участью, многие стали возвращаться. Бунюэль вернулся. Дали поддерживал Франко.
Фелипе пишет о самоценности страдания. «Покажите мне сон, любой сон — лишь бы в этом сне никто никого не пытал». Для Фелипе история идет по нисходящей, люди — участники эсхатологического эксперимента и единственное, что может сделать человек — вести себя прилично. Единственная достойная форма свободы — творчество.
Дальше читались переводы стихов. Первый был в ритме «Буревестника»: «Мертв народ, он тоже смертен, но не умер человек… Наше имя не исчезло, ставши именем изгнанья». Когда исчезает народ, остаётся человек, который и должен воплощать бывшие народные добродетели.
«О как жаль что не спеть мне в духе моей эпохи… любая гадина воспевает сегодня родину… а я не могу воспеть мою родину, потому что она у меня украдена». Родина-гадина заимствована из стихотворения Кондратьева «Задавили на улице гадину а она ведь любила родину».
«Я пришел не петь, не гитара в руках у меня, не лира». Изгнание у Фелипе рассматривается как изгнание из рая. Похоже на Набокова, который писал о изгнании из рая детства. Стихи Фелипе создают ощущение, что это хлеб изгнания это нормальный хлеб человека.
«Мы как лошади в цирке полном, мы бежим и уже не помним, сколько раз мы брали препятствия». В этом стихотворении все разделены на лошадей и людей, линия поведения лошади интереснее.
«Дознание» Фелипе в переводе Гелескула:
…И кто-то приказал мне: — Говори!
Припомни все. Припомни, что ты видел.
— Не знаю. Это было в темноте…
Толкают… Чьи-то локти и колени…
И непонятно — держат или валят…
Все происходит в темноте…
» Быков этого не говорил, начало «Дознания» созвучно с «- А это вы можете описать? И я сказала: — Могу.» у Ахматовой.
Затем читал свой перевод из Мигеля де Унамуно.
«Хорошо бы мне жить одному бы,
Всех отдельней, всех незаметней», —
Так обиженно, выпятив губы,
Говорил мне мой сын семилетний.
«И ложиться, когда мне охота,
А не спросив позволенья чего-то,
И от злобных родителей скрыться,
И при этом не мыться, не стричься»…
Стихотворение о Испании, написанное во время путешествия и опубликованное в «Новой газете», было предварено длинным комментарием, что русскоязычная публика всегда знает вопрос лучше лектора и что Испания абстрактная.
«Когда бы я был Испания времен генерала Франко, —
Зараз содержанка старая и старая каторжанка, —
Где был он в функции промысла, вождя и премьер-министра,
Должно быть, я бы подстроился. Наверно, я бы смирился…»
Затем шел блок идей насчет того, можно ли писать стихи после Освенцима, после Адорно и читался намеренно аритмичный текст про пытки в томских наши дни. «Короче с точки зрения Адорно не только сочинять но жить позорно». Общий смысл был в том, что «Дракон не отменяет соловья».
Стихотворение про благостность расставания для гениев «Разрыв». «Разделенность дорога… гегемону-антиподу полюбится не хочу… это всё уже не спрячет людоедские черты».
Упомянул «Бремя белых» и прочитал новое «Бремя чёрных»: «С годами все завоеватели к родному берегу скользят».
Дальше начались вопросы из зала. Если бы встречу не надо было прерывать в связи со следующим мероприятием в кинотеатре, вопросы задавали бы очень долго.
Вопрос. Фелипе хотел, чтобы его стихи переводили с учетом особенностей национальных языков: Как вы хотите, чтобы вас переводили? Быков ответил, что у него переводят прозу, а стихи никто сейчас не переводит, и что он сам бы писал на английском рифмовано, если бы хотел. Сказал, что ему интересны принципы перевода Ивана Киуру, назвал книгу «Неунывающий клевер». Иван Киуру был мужем Новеллы Матвеевой и она исполняла песни на его стихи.
Вопрос о том, похож ли Фелипе на Бальмонта. Отказался считать Фелипе похожим на Бальмонта идейно, хотя согласился со внешним сходством. Сарказм Фелипе — сарказм ума, сарказм Бальмонта — сарказм души. Сказал, что никто уже не помнит наизусть стихотворения «Я мечтою ловил уходящие тени» и прочёл его.
Вопрос насчет авторской зависти, мол, какое стихотворение Фелипе хотел бы Быков написать сам. Быков выбрал ¡Qué lástima!:
«Как жаль!
Я не могу петь в стиле времени
как те поэты, что поют сегодня!
Жаль, что я не могу петь
гортанным голосом блестящие романсы
во славу отечества!
Как жаль, что у меня нет родины!»
О Каталонии. Льорет-де-Мар сравнил с Гурзуфом, сказал, что сожалеет о том, что больше не может поехать в Крым и Артек — по политическим причинам.
Вопрос о том, как был написан роман «Июнь». Придумал сюжет, играя в сапёра и читая стихи, а затем написал во время поездки в Калифорнию. Атмосфера России для написания не подходила — «словно над головой висела медуза, не пропускавшая солнечный свет». Подробно пересказал сюжет романа. Говорил, что роман критикуют, хотя в сети обнаружилось избыточное количество превосходных отзывов.
Вопрос почему стихи о пытках написаны именно про Томск. Ответ: потому что это случилось в Томске и описано в статье Елены Масюк. «Был в Томске много раз и всегда испытывал ужас»
Вопрос. Приедете ли еще к нам? Я бы и не уезжал.
Вопрос. Когда лучше всего пишутся стихи? Когда надо было куда-то идти и вдруг оказалось не надо. В молодости стихи хорошо писались во времена отсутствия собственного жилища и отмены свиданий, во время пауз — как будто долго бежишь с грузом, сбрасываешь его, можешь лететь. Когда вернулись родители с дачи, когда позвонили с работы… А теперь приходится писать стихи по другим поводам.