Д.Б.
Какой был шанс прославиться, увековечить прах,
в огромной усыпальнице лежать в шести гробах.
Звонил бы главный колокол, едва ты помер лишь,
сто лет склонял бы голову отеческий Париж.
Как было всё отлажено: труба, война, террор.
Травили всех и каждого, кто вылез за забор.
Лихие девяностые впечатывали стиль,
взбираясь под норд-остами на солсберецкий шпиль.
Легли огромной армией на чёрном берегу,
венец самодержавия накинув на бегу.
Блистал огнём и золотом твой безупречный план,
но в памяти народа ты остался как тиран.
По сказочной теории дороги только три.
И пишется история не теми, кто внутри.
Сюжетность ограничена и формула честна.
Есть роли обезличенных и первые места.
Вот хор для первоклассников, бессовестных овец.
Три главные вакансии: тиран, герой, певец.
Помимо же сценария над камерой гремят
законы серпентария: кто травит - тот змея.
Повязаны, зашорены родные упыри.
Не Средиземноморие, попробуй не помри.
И вот за что, единственно, родная топит гать:
хранитель высшей истины не должен пострадать.
Расписаны понятия, держись же берегов.
герои для распятия, поэты для стихов.
Секи себе подвластного, готового на ложь.
Молчащего наказывай, поющего не трожь.
Храни певца опального. Когда поэт убит,
триумфа гениального никто не сочинит.
Для этого помечено, где беспредела край.
Того, кто дружит с вечностью, собакам не давай.
Кого бы страшной злобой ты не изводил, не ел,
а чижика попробовал - невидящий прозрел.
Убитые за песенки восстали в тот же миг
и станцевали весело на косточках твоих.
Измерили, расставили по правильным местам.
В непогребённом штабеле смеялся Мандельштам.
Теперь тебе не справиться, теперь не устоять.
Всё зло тебе помянется и обратится вспять.
Кричат и чернокнижники, прислужники твои:
Зачем ты скушал чижика, поэта отравил?
Уже оправу выковал финала славных дел.
И чижика великого беспомощностью съел.