Любава
Берестов
Тиша Берестов стоял на остановке в ожидании последнего автобуса. Автобус за номером 30, маленький, зеленый, проезжал мимо пустыря дважды в сутки - утром, наполненный школьниками и ночью, гремя последними пассажирами. За спиной Тиши был киоск, работавший 24 часа. Продавщица в синем свитере читала газету. Из ниоткуда появился старичок неопределенного возраста и начал переходить дорогу. Направлялся он явно в киоск. Сложно представить, чтобы ему тоже был нужен автобус, идущий в парк на пустыре. Тиша бросал курить. В описываемый момент времени до окончательного освобождения от привычки в пачке оставалось 5 сигарет. Старичок уже вышел из киоска и направлялся обратно. В серой драной сумке контурировалась бутылка водки. Переходя дорогу, человечек шел медленно, будто нес драгоценность, однако упал и машина, сверкнувшая из темноты, еле-еле успела объехать его. Тиша закурил новую сигарету и не двинулся с места. Старичок полз. Вот он одолел поребрик. Вот затащил на тротуар сумку со стеклом. За сумкой оставался темный след. Старичок без определенного возраста вздохнул и начал вставать. Опираясь на палочку, он дохромал до окошка киоска и набрал вторую горсть монеток. Надо ли вам описывать, как Тиша закуривал еще 2 раза. Наконец, деньги и силы у старичка кончились и он упал около киоска и жалобно застонал. Оставалось 2 сигареты. Звенящий автобус едва остановился, выкинул тетку с сумками, Тиша было привстал, но автобус уже прыгал по ямам, уже звенел дальше. Город погружался в темноту. Тиша вздохнул и бросил курить раньше задуманного срока.
Дедушек своих Тиша не помнил. Ему рассказывали, что один дед погиб, спасаясь от махновцев, его стащили крюком с поезда и более никто его не видел. Второй дед умер от сыпного тифа еще молодым.
Бабушка была верующей, переносила всех своих внуков, как кошка к хозяину, к рыжему сельскому попу для совершения обрядов, всю жизнь простояла со свечкой на чужих похоронах. Когда бабушка умерла, Тиша был очень огорчен и даже ходил с родителями на кладбище.
Отец Берестовых был тихим и мягким, погруженным в свои внутренние переживания. Долго работал в библиотеке, сначала все больше с книгами, а когда стал засыпать чаше, чем говорить, то все больше сторожил. Только поступив в библиотеку, он начал читать книги с левой нижней полки. Когда наступала ночь, он брал, не глядя, очередную книгу, и уходил в свою комнатку. Больше он не читал, он клал книгу под голову и засыпал. Мать, сколько Тиша ее помнил, работала с детьми. Детские сады, кружки, лагеря: Своих троих сыновей она не любила. Ни одного не считала достойным человеком, хотела для них иной судьбы и была не довольна их работой, семьями, образом мыслей. Очень гордилась, когда бывшие воспитанники здоровались с ней на улице, узнавали.
Братьев Берестовых было трое. Старший, Алексей, был священник. Церковь, в которой он служил, была белоснежна и исторична. Говорили, что одна известная дама с Ордынки до последних дней ходила в нее по воскресениям и отпевали ее там же, в белой церкви. К службе Алексей относился трепетно. Тиша считал его малохольным. Встречались они редко, все больше по причине бедности Тихона. Алексей, как обычно, укорял брата в лености и давал ему из церковных денег.
Средний брат, Владимир работал доктором. Доктором-психиатром. Отличался пронзительным взглядом и неподвижностью. Бывало, придет Тиша к брату, а брат все смотрит, смотрит на него и не шевелится. Встанет Тиша, чтобы уходить, а брат даже не кивнет, слова не скажет. Наблюдательный очень был.
Тихон был младшим братом. С детства рос хилым и слабым ребенком. Все плакал, плакал. Думали, что умрет, да не умер. Не любил играть с другими, был одиночка, не от мира сего. Летал и плавал во сне. Сны видел все больше страшные. То люди горят, то тонут. Кричал и говорил во сне, только никто не мог разобрать слов.
В школе друзей не приобрел, поэтому учиться был вынужден хорошо. Все читал, читал. \'В отца\', говорили все.
Он собирал множество коллекций. Коллекцию ниток, колечек, дощечек, мочалок, стержней от ручек, монет, косточек от апельсинов, червяков и камней. Детская была заполнена коробками с коллекциями. Мать иногда выкидывала пару коробок. Тиша не замечал, поглощенный собирательством, древним занятием.
Когда Тише исполнилось 15, в гости приехали братья - один с севера, восстанавливал там в то время церковь, второй - из Африки, после ликвидации какой-то страшной эпидемии. Братья спрашивали Тишу, кем он намерен стать в жизни и он сказал тогда: \'я работать не буду\'. И братья разочаровались в нем.
Тиша же не унывал и записался в детский клуб. \'Клубом юных почвоведов\' руководил диссидент. Что такое диссиденты уже никто не помнит. Это люди, которые лежали в сумасшедших домах в СССР, как им казалось, несправедливо, но, эмигрировав заграницу, они по-прежнему большую часть времени проводили в психбольницах, несмотря на отсутствие там советской власти. Также к диссидентам можно отнести тех, кого более 20 минут не держали в милиции. Бедные оглохшие от крика диссидента милиционеры выталкивали его из отделения и быстро закрывали двери и уши. Диссидент еще некоторое время кричал у окошка, потом брел к новым милиционерам. Рассказывали про такую диссидентку: никто не знал, громче она или толще:
Так вот темы занятий в клубе были самые резкие, злободневные. К примеру: \'сравнение озеленительного искусства Германии гитлеровского периода и России сталинского периода\', \'Табак и махорка, предпочитаемые почвы\' или \'Жители верхних уровней питательного слоя и новое искусство\'. Поучительные, впрочем были занятия. Через год Эмиля Викторовича, главного в Клубе, взяли на принудительное лечение, а когда выпустили через полгода, он не вернулся. Да и дети про него забыли. Только Тиша не забыл, сохранил восторженное отношение к этим встречам.
Тиша стал заниматься йогой. Сидел на полу, положив перед собой книгу и шептал, разучивая новые слова. Но - асаны не получались, а во время медитаций Тиша засыпал. Великого разума достичь не получилось.
Ничего не оставалось, как идти в почвоведы. А в нашем Университете, знаете ли, нет хуже факультета. Если биологи просто горбаты и слепы, то почвоведы просто невозможно глупые. Тиша без труда стал отличником-почвоведом, ему прочили успешное продвижение по общественной лестнице. Братья стали относиться к Тихону уважительно, а не с гадливостью, как раньше.
Тихон начал исследования по биохимическому анализу почв пустынь, ездил по пустыням, искал объединяющие закономерности. Даже защитил диссертацию под названием: \'обменные взаимодействия комплиментарных переходных почв\'. Преподавал. Шел ему тридцатый год. Мать посоветовала Тише жениться. И даже невесту приискала, Люсю, соседку. И он женился. Денег зарабатывать он не умел. Жена смирилась с этим. Земля тогда была для Тихона сильно важнее семьи. Квартира его была заполнена пробами почв. Жена ругалась, пыталась избавиться от почв, но не справилась с объемом работ. Как то ночью Тихон проснулся и выгнал ее.
Через год его повысили и отправили в командировку. В Дрезденской галерее тогда он впервые увидел \'Сикстинскую мадонну\' Рафаэля и час стоял перед картиной. Затем его отогнали служители. Он почувствовал, что изменился внутренне. Все было, как песок. И жизнь, и время, все уходило сквозь пальцы, уходило и менялось. Он не мог уже по-прежнему воспринимать мир.
Когда он вернулся в свой дом, к нему стали приходить сны. Сны о замкнутом пространстве, о квази-мистической угрозе. О невозможности бежать. О невозможности вдохнуть и прочие.
Тиша жил, жил, проходили десятилетия. Его одиночество стало особенностью характера, смыслом. Студенты смеялись над его нечесанными волосами и грязной курткой. Он сидел, помешивая в стакане воды стеклянной палочкой, добавляя минералы, растертые в порошок к глине. Вокруг него дымилось, текло, вскрикивало. Он был занят. Написал даже вторую диссертацию: \'Элементарные процессы в смешанных почвах\'. Отпечатал ее на машинке, переплел и первый раз за долгие годы огляделся.
Университет стоял на том же месте. Люди функционировали. Муравейник жил. Букашки ползли вверх по этажам ГЗ, лестница Социальной Адаптации манила их алмазной вершиной.
Итак, Тиша посмотрел вокруг. И засмеялся. \'Берестов засмеялся\':отдалось эхом по этажам корпуса. Берестов увидел.
Увидел грязь, окружавшую его, осыпающийся потолок и треснувшие стены, многовековую пыль, разбитые плиты пола: Услышал звон колокольчика бесконечных однообразных конференций ни о чем... В голове его возникали и исчезали темы пустых докладов, бесчисленные методички, пыльные злобные архивариусы и корешки, корешки, пробирки и корешки: \'Мы червяки:Мы как червяки:\'- думал Тихон. Наше перемещение бездумно, наша деятельность пуста. Он увидел лица, окружавшие его...
За соседним столом сидела динамичная старушка в парике и что-то печатала на машинке. Старушка была одинока как перст. Она рассказывала сотрудникам вымышленные истории о вымышленном сыне и даже искала для него девушку, запутавшись в своих фантазиях. Она любила слухи, любила шепот и шелест чужой личной жизни. Так она работала уже 40 лет. И Тихону стало страшно. Он посмотрел направо.
За соседним столом седела провинциальная мышь в очках. Мышь грызла огромную книгу: \'Тезисы XIX съезда почвоведов\'. Переплет ей явно не поддавался. Видно было, что ей очень хочется добраться до сути. Она любовалась книгой, а Тихон проникал сквозь обложку и перед ним проходили беззвучные обзоры, доклады, абстракты: \'Фикция:зачем это?:\', - думал он, - \'зачем все это?:Видеть свое имя напечатанным:Видеть гримаски и ужимки, толочь воду в ступе, прозываться доктором наук:профессором:.Стать как они:Не быть, а казаться:Не жить, а:\'
В комнату зашла Галина Григорьевна, профессор. Это был идеальный научный работник. Она даже не представляла, что есть компьютеры и считала, что не достойна таких знаний. Обычно ГГ давала всем скучные и ненужные задания, которые сотрудники должны были выполнять в свободное время и своими силами. Она требовала их незамедлительного выполнения. От постоянного напряжения с лица ее осыпалась пудра и оно покрывалось синими жилками. Начальство любило ГГ. Что называется. ГГ знала свое дело: доносила, привирала, подставляла, короче, уверенно шла вверх в науке. Один раз в году она читала студентам лекцию о последних достижениях почвоведения, содержание которой не менялось лет 20.
Тиша глядел на нее и вспоминал Шпонина, своего друга, который 15 лет назад ушел из Университета, защитив первую диссертацию, и занимался теперь бизнесом. Они пили чай за тем столом, за которым Тихон Берестов сидел сейчас и Шпонин тогда сказал:
- Знаешь, все это почвоведение - это Гессе. Игра в бисер. Что это такое, знают только избранные - Ливнев, Бураков, Сметанина -, а все остальные - только говорят о ней. Кто-то что-то подслушал, подсмотрел, мы живем слухами о недоступном. И никто правил этой игры в бисер не знает:
ГГ что-то говорила Берестову, он отвечал, но мысли его были далеко. Он сомневался в реальности происходящего и в реальности собственного существования. ГГ исчезла и вместо нее возникла тетя Паша, уборщица. Вид у нее был совершенно слабоумный. Морщинистое мелкое лицо со свиными глазками помещалось на неуместном, растопыренном, замызганном существе. Она передвигалась рывками, переставляя ведро и перекидывая какие-то палки, оглядываясь воровато, жадно. Заметив неподвижного Тихона она заулыбалась и, взяв мусорную корзину, зачмокала, зашипела и зашаркала из комнаты.
Тихон достал из шкафа кастрюлю, положил в нее диссертацию и зажег. Бумага дымилась, Тихон курил и смотрел как исчезает Труд. Труд догорел. Тихон подошел к окну и выбросил в него свои записи и реактивы. Любимые колбы летели вниз и плакали как женщины. Все осталось позади. Прожитые годы, страхи, служба. Он был свободен. Берестов понял, что пора домой и вышел на пустырь за университетом.
Город погружался в темноту. Небо дрожало далекими прожекторами и зарницами. Город засыпал как медведь, ворочался и рычал, засыпаемый темнотой. Тиша сделал несколько шагов и в световом поле фонаря более его мы не видим:
---------------------------------------------------------------
В отделе новой живописи появился новый сотрудник. Он отличался деликатностью и мечтательностью, говорили, что у него свобода за спиной. О нем ничего не знали. Таинственные нравятся.
С той же восторженностью, с какою ранее занимался почвоведением, Тихон стал изучать живопись. Он погружался в стили, он шлифовал свои знания, он более не имитировал деятельность, он изучал, он стал энциклопедистом. Новое искусство, прошлое искусство - он не делил, он не умел еще делить, но знал все. С ним советовались великие ученые, но это проходило мимо, он стремился дальше:
Прошло несколько лет и вот от уже говорил на птичьем языке, выступал с тезисами, гремел обличениями, открывал музеи, рылся в секретных архивах, консультировал на аукционах:Он засыпал, шепча имя Гропиуса и встречал во сне святого Филиппа. Он видел идеальную гармонию, он нашел Великий разум в \'Ловушке для омара\'. Он дышал иллюзиями и фантастическими образами. Он летел. Его походка была полетной, его голос шелестел как лисья осины. Он летал из Амстердама в Нью-Йорк, с одной выставки на другую. По ночам он разговаривал с художниками, днем он бегал по городу, его жизнь началась.
\'Душа моя, как Лиза, лежала в холодной воде, и нужна была лишь как модель:как слепок:как мертвая маска:Прикованная к кровати, умирающая от одышки, с синими губами: случайно она заметила, что Габриэль улыбается, выходя из комнаты ...она выжила и заметалась как синица на балконе:она вырвалась:\'
Он стал искать грацию, гармонию, совершенство:К его удивлению, все в мире было проникнуто природой, внутренним смыслом.
---------------------------------------------------------------
Однажды зимой он шел из Третьяковки и вдруг увидел брата, Алексия, святившего иномарку возле своей церкви. Тиша подошел к ограде и свистнул. Окончив работу и запрятав деньги, покашливая, проваливаясь в сугробы, Алексей подошел к решетке. Они молчали и только смотрели друг на друга. Как будто не было долгих лет разъединения. Жизнь давно не старила их. Они были похожи. Одинаковые глаза, светлый взгляд, одинаковые спутанные длинные волосы, узловатые пальцы, серая кожа. Алексея окликнули и вот шаги его уже хрустели по снегу, вот осталась цепочка следов, вот на них стали ложиться снежинки:
---------------------------------------------------------------
Берестов подходил к дому. Он возвращался с международной конференции о эпохе низвержения бинарных оппозиций. Он размышлял о новой цели, появившейся в его жизни. Ему предложили серьезное исследование, несмотря на отсутствие специального образования, работу в группе, изучающей миланскую живопись начала 20 века. Непрерывное движение таинственно привлекало его. Изучая картины Боччони, он превращался в кобру перед иллюзионистом, замирал и ощущал только постукивания сердца. Он решил, что тотчас же примется за работу и легко взбежал на свой 3-й этаж. У дверей его стояла серая фигура.
Его ждал Владимир.
Они пили чай. Говорил, в основном, Тихон. Рассказывал, что несколько раз у него бывали \'озарения\', к примеру, при написании работы о простоте и тонкости Клее, о мнимости и естественности Кандинского, когда нельзя было достичь результата общепринятыми логическими заключениями. Аналитически нельзя было добиться ошеломляющих выводов.
Поток слов, терпеливый собеседник, чашки и свет. Тиша вспоминал, как он стоял долгое время, как громом пораженный перед Кельнским собором, который обрушился на него всей своей громадностью, как от собора его буквально оттаскивали знакомые искусствоведы, как один из концертов Рихтера его чуть не убил. Брат слушал и улыбался. В силу своей профессии он был недоверчив и во всем искал проявления болезни.
\':Когда я работаю над темой, -говорил Тихон, - я прокручиваю ее в голове, наступает момент, когда я не могу больше сосредоточится, думать, и тогда тему надо отложить, ибо не будет пользы ни для нее, ни для меня, если я буду продолжать работать. Затем наступает момент бездеятельности, пустоты:\'
Владимир сидел в одной позе, откинувшись на стуле, скрестив руки, положив ногу на ногу. Заговорил тихо, почти не изменившись в лице. \'Меня раздражает быт, терпеть его не могу. Устал от одиночества. С тех пор, как умерли родители, в доме нашем пусто. Переезжай ко мне, Тихон. Вместе как-то проще:\'
И Тихон переехал. Брат оказался интересным человеком. Человеком другого поколения. 10 лет разделяли их необратимо. Они проводили время, разговаривая на странные темы. Ходили в консерваторию по абонементу. Слушали ансамбль Покровского. Вместе рассматривали подлинники картин. Говорили об авангардной музыке и большой психиатрии:
Скоро Тихона стало утомлять соседство другого человека. \'Самое страшное, когда не можешь остаться один, мысли расползаются, чужая жизнь вплетается в твою, иная работа проникает в твою и уровень, внутренняя сила пропадает:\' Тихон уехал в свою квартиру. Дом замерз без хозяина. Тиша провел пальцем по подоконнику. Прах. Цветок, погибший без воды, серел на шкафу.
---------------------------------------------------------------
Теперь было бы логично если бы появилась Она. И Она пришла с охапкой \'Нового мира\', с перчатками, провинциальная, немолодая и скомканная. Разговоры их были больше о переводах с итальянского, о работе. Телевизора у Тихона не было, а радио она не любила. Разумеется, ничего у них не вышло.
Издательство за переводы платить перестало, даже комментарии их уже не связывали. Миланская группа издала десятитомник. Она больше никогда не приходила к нему.
---------------------------------------------------------------
Звонили на этот раз из музея искусств. Директор просила его подойти побеседовать в пятницу.
- Тихон Иванович, - говорила директриса, - при музее возрождают детские развивающие организации. Кружок юных искусствоведов. Не хотите взяться за это дело?
\'Стоп\', - подумал Тиша. \'Это я уже переживал. Это я уже делал. Это было. Надо остановить жизнь, стереть\'. То, что раньше было ему дорого, более не занимало, даже раздражало. Прежде святое оказалось смехотворным. \'Заниматься с детьми? С малоумными? Я видно сам как дитя\'. Что-то надломилось в душе, заскрипели колесики застаревшего механизма, он будто проснулся.
- Нет, мне некогда, - ответил он. У меня важные задания, у меня гранты, одна заграничная поездка и много чего еще.
И поехал домой, и закрыл дверь, и снова сел читать про итальянцев.
---------------------------------------------------------------
Вот лампа на его столе. Она трещит. Напряжение скачет. Вот Тиша Берестов. Он очень тепло одет, с лица его капает пот, но неудобств это ему не доставляет... он не причесан: он занят: он пишет: он погружен в себя: Его особый взгляд, никому не нужный, теперь требовал незамедлительного протоколирования: хотелось успеть:он стал полезен:востребован...ему не хватало времени:он спешил:
Вечер. Звонок. Пришел ученик. Ученику 60 лет. Он занимается паракультурой и консультируется у Берестова, известного энциклопедиста: пишет свой Труд:
Берестов вздыхает, морщится, осторожно кладет ручку и идет открывать. В световом поле лампы более его мы не видим:
<конец>