Гоголевской тропой или особенности национального мостостроения.

 

29.12.2007

 

Выехали в 8 утра. Трасса шла через Глухов. Дорога была знакома и обычна. Если, конечно, не считать знаков с русской стороны границы, оповещающих о том, что с украинской стороны дорога разобрана и мягких рекомендаций «объехать». Объезд предполагал плюс 50 км — это показалось неудобным. Кроме того, открытая украинская граница в Бачивске вызывала сомнения. Если таможня работает — она же не в пустоту работает. «Ха-ха-ха», - сказал бы Гоголь. То есть, он только с такой интонацией про Украину и говорил, но до появления Юли у руля государства это почти не вспоминалось.

 

И вот, через 4 часа в очереди («Время года», - как поёт всем известная певица ничем нескрываемой нетрадиционной sex-ориентации, - «зима») — мы примерно 70-е — мы подъезжаем к заветной таможенной черте. Таможенников мало, они ползают, как мёртвые мухи. Папа уходит платить страховку, 100 гривен.

 

Очереди становится две. Как оказывается чуть позже, начальнику смены приходит в голову сделать две очереди — много звонков «сверху». «Наверх» звонят чуваки со связями, замерзающие на границе. Простую передачу денег таможенникам я еще как-то переносила, наблюдая за продажами «места в очереди». Но дополнительную блатную очередь я почему-то не выдерживаю.

 

Я смотрю, как перед нами протискивается пятая машина и обеспечивает наступление той степени нервного напряжения, когда я из машины выхожу и начинаю орать: «где начальник смены».

 

Ко мне начинают подходить пешки по возрастающей. Говорю им: «Я журналист, как ваша фамилия, почему здесь творится такой беспредел, почему я с двухлетним ребенком в машине жду очереди четыре часа, а за деньги вы пропускате левак». Таможенники реагируют одинаково. Фамилия у них «Никак», нашу желтую прессу они знают (при слове пресса они (!) срывают свои бейджики и прячут их в карман), а жаловаться я могу хоть самому «грёбанному президенту». Жалобной книги, конечно, не дают.

 

Всё это время, пока я разговариваю с четырьмя «Никак», которые пытаются меня убрать с полосы силой, на меня наезжает серебристый «Лексус» (н976уу97), обогнавший нашу тачку уже по нашей очереди. Хозяин «Лексуса», быдлак в серой шапке, не понимает, что мне уже так плохо жить, что пугаться мне ни к чему. Я стою. Он выходит из машины, орёт и тоже пытается меня вытолкать с границы.

 

Наконец, приходит папа и мы перемещаемся на место для проверки тачки. По требованию находят и подводят юного начальника смены. Ну не то, чтобы сильно юного, но с печатью инфантилизма на лице. Он очень гордо объявляет, что он пытается разрулить ситуацию и даже сделал две очереди. Зовут его Бодгар. Мы садимся в машину и мгновенно без всякого досмотра проезжаем. Не требуется никакой доверенности на ребенка, ничего не требуется. Только бы мы (я, наверное) скорее убрались подальше.

 

Насчет дороги украинцы говорят: проехать можно, через 25 км поворот на Глухив, просёлками объехать получится, а на старой трассе разобран мост. Папа говорит: «сначала строят новый, потом разбирают старый».

 

На украинской стороне никаких дорожных знаков уже нет. 150 миллионов, которые были выделены на ремонт этой дороги, ушли на предвыборную компанию. С каждым километром дорога становится хуже и хуже, а отвалы грунта по бокам трассы — выше и выше. Машины же непрерывно курсируют как в направлении Киева, так и в направлении Москвы. Значит — есть дорога? А вот и нет, это значит, что свободные люди могут ездить как им угодно и никто им не помешает. Хотите кататься по нашей стране в предновогоднюю ночь в темноте без указателей и асфальта — пожалуйста, мы перекрывать трассу не будем. Темно. Ну, и мы едем. Впереди три грузовика — они то местные, в курсе, наверное. Едем, пока грузовики не начинают увязать в грунте. Обнаруживаем там же, в грунте, несколько десятков легковых иномарок (ага, и лексус, и лысого харьковчанина, подрезавшего нас перед самым постом), которые сгрудились в тупике и в прострации.
 

Колонна разворачивается и едет в поисках аборигенов и поворотов. Аборигены обнаруживаются около тракторов, составленных на ночь справа от дороги на 30 км. Пьяницы прежде всего жмут руку автомобилистам и разъясняют, что ехать надо не через Красное, а через Червоное. А есть ли дорога, они не в курсе («нас сюда привезли и оставили сторожить»). Находим поворот на «зимник». Оставляю вам возможность самостоятельно представить, почему дорога может так называться. По зимнику доезжаем до таксиста с выражением лица «езжайте, кляти москали», которому скидываемся по 5 гривен с авто за проводы до мента, которому надо на лапу за пропуск на еще не открытую дорогу («дорога закрыта, так что думайте»). Папа говорит: «Хорошего нового года, уважаемый, надеюсь, постное масло у вас есть».

 

И мы начинаем искать в темноте город Шостка (да, тот, в котором киноплёнку делают). Ехать придётся через Чернигов, а это большой крюк.

 

Проскакиваем какую-то деревню и Глухов — отличная возможность осознать, как живут виденные часом раньше убогие таможенники, которых утром собирает по окрестным селам автобус. В Шостке наблюдаем странный способ газификации. Трубы идут вдоль трасы, но поднятые на высоту 2 метра. От общей трубы к каждому дому идет ответвление. По идее, если исключить техасскую резню бензопилой, милых алкашей, которые могут шарахнуть по трубе смеха ради, любое прокосившее в повороте авто должно приводить к небольшой экокатастрофе, мгновенно лишая все одноэтажное предместье части благ цивилизации.

 

Напутствуемые всевозможными местными, спектр общения с которыми довольно широк: «а почему вы не посмотрели в интернете, что у нас дорога разобрана» - «ну, если в САМУ СВЕМУ» - «у вас есть паспорт», мы добираемся до шосткинской лучшей гостиницы «Свема». Номер прекрасен. Бутылки лежат под кроватями, обои отваливаются вместе со стенами, тлен и пыль, страшное состояние совка, де жа вю. Ночь как-то проходит. Утром папа меняет колесо, пострадавшее под Глухивым. К 18 вечера мы на месте. Итого 34 часа. Рекорд наш на этой ежегодно преодолеваемой трассе был 14, среднее время 21:)