Работать с трёх утра? Нет, такого ещё не бывало. Пять – время, когда выходят зимой чистить под лопату. Не раньше. Но Раиса Юсуповна должна была срочно убрать мусор с чердака. Обычно удавалось скрыться с улицы к двум, но в тот день пришлось до четырех ползать с вёдрами песка через крошечные лазы - подобно кошке. В это же время семья Шохинбека вылизывала двор. “Наверняка они освободились. Может, приготовили обед”, - думал я, торопливо засовывая в каморку скатанные верёвки, инструменты и вёдра. С улицы послышались футбольные кричалки. Пришлось на всякий случай затаиться и закрыть дверь на внутренний засов.

Сквозь узкую шель между досками я рассмотрел компанию пьяненьких парней в полосатых шарфах.  В лицо я знал всех. Жильцы. Местные. Были подростками, когда я приехал в Москву.

Дворники следили за группой фашистов, прячась каждый раз, где придётся – иной раз даже в контейнере для мусора. Или заползая под машину. Или, срывая жилет, убегали со всех ног. Опасными эти ребята стали не так давно. С осени. Именно тогда освободился из тюрьмы Макс.

Первым они убили Хакима. Хаким был достойный, рассудительный человек. Он проработал в Москве пять лет,  убирал.  Иногда напрашивался на мелкие ремонтные работы в доме или грузил на рынке. Хаким с женой и детьми жили в подвале.

Это сейчас мы впятнадцатером вселились в райскую двухкомнатную квартиру от ЖЭКа – Шохинбек платит за квартиру из заработанных нами денег. А тогда мы спали между труб – за это мы тоже немало платили.

Макс с ребятами зарезали Хакима в сентябре, вечером. Двое наших видели, как русские набросились на Хакима.

Потом мы собирали деньги вдове. Мунира увозила тело мужа и пятерых детей в Худжанд. Двое младших детей родились в нашем подвале. Всем было понятно, что убийц Хакима не накажут.

Через неделю они убили Юсуфа с рынка, по-здешнему - Юру. Мы мало помогали деньгами его семье. Просто не было денег. Милиция по убийствам приходила ежедневно - вытрясли всё. Никто в тот месяц не посылал денег домой. Пятьдесят человек вывезли и депортировали.

В тот день банда уселась у подъезда и мне ничего не оставалось, как прятаться дальше. Что они говорили? Попробую подобрать похожие интонации...

- В Ницце реально круто, - рассказывал парень в серой куртке, усевшийся на спинку лавки. Вроде он был с четырнадцатого этажа, или нет? Делал навесной потолок на его этаже - видел пару раз в глазок. Клетчатый воротничок. Заострённые бакенбарды показывались при поворотах головы. Лет двадцать было ему тогда, не больше, нет.

- Но там одни русские, ребзя. Мы шли, бля, по пляжу, температура воды градусов семь и вдали кто-то зажигает. Ну мы прихуели: “французы крутаны” и слышим издали “Вован, давай к берегу, хватит”.

- Да, Россия рулит, - соглашался Толстый фанат. Не знаю, из какого дома был Толстый. Скорее всего из “Алло, пиццы”. Маленькие желтые машинки на парковке, желтая униформа разносчиков. И этот Толстяк - где-то над ними.

Раскрасневшийся Макс, совершенно бритый, лет двадцати, самый старший из банды, бил кулаком по ладони: - А давайте нашу!

Фанаты покорно вразнобой скандировали пьяными голосами, но кричалки еще можно было разобрать. Так мы в детстве скандировали около памятника Ленину.

О, я знал наизусть все футбольные русские кричалки. В тот раз они завели: “Мы верим всей душой,  что завалим клуб мясной” с переходом, кажется, в “Надоело нам давно красно-белое говно”.

Я всегда размышляю: неужели это никому не мешало – дикие крики пьяных под окнами. Почему милицию жильцы вызывали всякий раз, когда гавкнет соседская собака, но во время ежедневных посиделок пьяной тусовки - никогда. Или жильцам домов нравились кричалки?   “Армейцы в бой вперед идут и всем прохода не дают “. 

Двигаясь очень осторожно, я вытащил телефон, отключил звуки и написал Саиджону. Брат обеспокоился ситуацией и посоветовал сохранять спокойствие и сидеть тише, чем прежде. Как я понял, дворников предупредят, что во дворе Макс и что показываться не стоит.

Между тем путешественник порывался продолжить про Ниццу:
- Мы только приехали, прикиньте, а к нам уже подходит чувак в тельняшке, шлепанцах на босу ногу, в трениках и спрашивает, где вечером можно баксы поменять. Прикиньте?

- Всюду наши пацаны! Слава России! - срезонировали несколько глоток одновременно. - Слава России! Москва для москвичей!

- Давай, Фомичев, дальше свисти, - запинаясь, командовал Макс, остановливая крикунов и захватывая бутылку.

Страшнее всего было бы, если бы звякнул какой нибудь инструмент. Меня бы непременно обнаружили. Затекли ноги, но шевелиться было опасно. В летней спецовке невыносимо замерзало тело - зима. Так заледеневал я только когда за ношение предвыборной накидки платили 500 рублей и накидка не налезала на униформу. Тогда все ходили в летней форме. В этом году зимней одежды просто не выдали.

- ...и вдоль всего пляжа, прикиньте, русские виллы. Отовсюду, бля нах, русская речь. Преисполняешься такой гордости за страну! Истинным партиотом ощущаешь...

Моя справка, Раиса Юсуповна, много лет нанимала таджиков. Как все. Интересно – думалось - что она делает сейчас. Ест, как семья брата Шохинбека? Или, может, спит? Или смотрит телевизор...

- ... а разговаривают французы – матершина сплошная. Наш отель был в пригороде и на вокзале я покупал билет. Читаю по бумажке, значит, бля, “Хуанлеспинс”...

Слушатели расхохотались...

- ...француз смотрит удивленно, берет у меня листок с названием отеля и оказывается, что живем мы не в Хуанлеспинсе,  а, прости Господи, бля, в  Жуанлепа. А по мне – что хуан, что жупа! Жопа, короче, жопа эта Франция. Нечего там делать и водка - говно.

Высокорослый фашист из дома с “Копейкой” смял банку от выпитого пива и зашвырнул в сторону  двери, за которой сидел я: - А что русскому человеку в Парижах делать... Свою Родину надо очищать от говна! Понаехало говна. Мётлы - и то у православного человека отбирают! А их самих этими мётлами надо! - с этими словами “Копейка” пнул бак мусоропровода. Да. Я не закрыл дверь к баку. Фашисты могли теперь перевернуть его.

- Ну, Димон, - заговорил Макс, - можно и поубирать Родину. К правому бердру Макса был пристегнут нож. Он достал из чехла длинный нож и продемонстрировал его лезвие собравшимся.

- А у вас что, парни? - спросил самый младший, подросток лет четырнадцати. Шапочка почти сваливалась с его головы. Младший вытянул вперед руку с неказистой самодельной заточкой. “А ну-ка давай-ка, уёбывай отсюда!” - запел нестройный пьяный хор.

Я отослал еще одну смс Саиджону: “У фашистов ножи”. Ответа от Саиджона не последовало. В это время на дверь мочился Чупа. Чупа жил в том же подьезде, что и я. Он рисовал по району огромные черные свастики, которые нас заставляли закрашивать. Надежда, что Чупа пьян и не заметит меня, оставалась.

Закончив дело, Чупа пнул ногой дверь: - Чурочье гнездо. Затем он рванул дверь на себя. Я держался за ручку с другой стороны двери и чувствовал, что настало время молиться.

- Блядь, да тут черножопый сидит! - заорал Чупа и оторвал ручку от двери. Вся банда стала молотить по двери ногами. Казалось, секунда – и доски не выдержат.

Вдруг стук прекратился. Кричал сын Шохинбека. Прильнув к шели в дверях, я увидел, как таджики бьются с бандой. Не дворники, а чужие. Среди пришлых узнал только брата Саиджона.

Саиджон и Макс катались по земле. Скоро Макс перестал сопротивляться и обмяк на земле у дверей. После чего я вылез  из подсобки и мы с Саиджоном побежали. Кроме нас никого во дворе уже не было. Около мусоропровода лежали Макс и еще несколько человек.

Отмывались в соседней общине, в подвале. Женщины приносили воду в тазах. Соседи отдали нам свою одежду. Удалось уйти.

Саиджон тогда договорился о работе на стройке пятиэтажного дворца в Подмосковье. Удалось купить через нового бригадира чистые документы и нелегалами пробраться в шенген. Нас много раз ловили полицейские. Но всякий раз мы находили способы уйти – из участков, из тюрем, из депортационных вагонов, из лагерей. Я старался всегда работать как можно больше, чтобы  чаще высылать деньги домой. 

Спустя пять лет после всей этой истории я ехал устраиваться на работу в немецкий пригород и не мог определить, в какую сторону от станции отправляется мой автобус. К остановке подошла девушка. Я спросил у неё -  о направлении - на английском, который учил со школы в любую свободную минуту. Девушка ответила, что я могу говорить по-русски и что я угадал сторону правильно.

- Как вы догадались, что я из России? - поинтересовался я.

- Да я сама из Прибалтики, учусь здесь на филолога, - ответила моя спасительница. - Наших узнать легко. У всех русских славянский акцент. Такой, знаете... упор на согласные.