Лариса Маттейссен: "Я верю в анархию" // 13.04.2010

Интервью с Ларисой Маттейссeн, выпускницей отделения журналистики РГУ, автором документальных фильмов "Куда смотрит телевизор?" (в соавторстве с Еленой Кирюшиной, также закончившей РГУ, получил специальный приз за лучший документальный фильм по правам животных на международном правозащитном фестивале "Ступени" в Киеве), "Сквоттинг" и "Ловушка для мух" (в соавторстве с Алексеем Лариным).

-- Какой из твоих фильмов тебе нравится больше всего и почему?

-- "Куда смотрит телевизор?". Во-первых, на мой взгляд, там лучше всего режиссура. Может быть, там не все получилось профессионально: звук кое-где бракованный, спецэффекты натянутые, потому что я не умею с ними работать и попросила друзей. Но он выигрывает в плане последовательности хода мысли. Я недавно его пересматривала и подумала, что сейчас я бы его так же сняла, может быть, кое-где подсократила бы. По крайней мере, я там выразила все, что хотела на тот момент.

А, кроме того, я не только довольна результатом, но у меня остались яркие и сильные впечатления о самом процессе съемок. Там "чудеса" случались буквально каждый день. У нас была концепция и идея, а все события, которые там показаны, мы застали чисто случайно. Например, поездка в Дзержинск (город в Нижегородской области с очень тяжелой экологической ситуацией – А.С.). Мы с Ленкой постоянно спорили, у нас очень тяжело и напряженно шла работа над этой картиной, у каждого было собственное видение, своя точка зрения, были постоянные стычки (смеется). И она как-то на меня накричала, что вот я не смотрю телевизор, не интересуюсь новостями. И я на следующее утро включила EuroNews и увидела сюжет об аварии на одном из химзаводов Дзержинска, в результате которой разлилось неимоверное количество химических отходов. Мы начали искать информацию на эту тему, но ее нигде не было. Нашли только одну новость в Интернете, но через несколько часов ее сняли. По EuroNews этот сюжет больше не повторяли, то есть прокрутили один раз, и сняли с эфира. И больше мы вообще не смогли никакой инфы найти, и решили поехать в Дзержинск и во всём разобраться сами.

И когда я отправилась покупать билеты в Дзержинск, выхожу во двор – мы жили в Подмосковье – и на меня набросилась огромная собака, разгрызла мне ногу (смеется). Мне, конечно, назначили лечение, уколы. Поэтому поездку пришлось отложить на две или три недели. И из-за этой задержки так получилось, что все эти свалки химотходов стало лучше видно, был уже март, снег подтаял. Плюс к этому мы совершенно случайно попали на акцию протеста против вырубки парка. В Дзержинске вообще ситуация плачевная, там и отходы жгут бытовые, и 7 химзаводов, которые просто выбрасывают свои отходы на улицу; средняя продолжительность жизни - 40 лет, что видно на наших съемках надгробий на местном кладбище.

Выяснить насчет этой аварии у нас тогда не получилось, видимо там все уже скрыли. Но мы познакомились в Дзержинске с экологами и узнали, что там общая ситуация катастрофическая и без всяких ЧП.

Мы снимали этот фильм около полугода, и каждый день нас сопровождали такие "совпадения" или приключения. Все эти разговоры, расследования, перезнакомились с целой кучей людей, впервые познакомились с анархо-активистами…

-- Два следующих фильма можно расценить так, что "Сквоттинг" это о буднях анархо-активизма в Европе, а "Ловушка для мух" – фильм чисто философский, где дается как бы духовное и религиозное обоснование всем этим анархическим делам.

-- "Сквоттинг" – это, прежде всего, фильм о самой идее сковттирования, о том, что есть пустующие здания, а есть люди, которым негде жить и они селятся в этих зданиях. Голландия – единственная страна в мире, где сквоттинг легален. Любой может навести справки о пустующих зданиях, поселиться в одном из них, если оно пустует больше года. Хотелось показать, что это нормально, не дико, в принципе, всем от этого хорошо. Если владелец здания не хочет, чтобы его имущество сквоттировали, он может пойти в антисковттовый комитет, который заселит туда людей, и тогда ты уже по закону не можешь сквоттировать данное здание, поскольку оно не пустует. Система построена так, что ты, как владелец здания, можешь защититься от вероятности сквотирования. Фильм "Сквоттинг" говорит о том, что если эта идея живёт и процветает там, то почему это нельзя легализовать в любой другой стране?

-- А между сквоттерами и "антисквоттерами", которых заселяет в здания антисковттовый комитет, есть какая-то принципиальная разница, идеологическая, например?

-- Антисквотом пользуются люди, которым просто нужно доступное жилье. Они платят, допустим, 100 евро в месяц. Конечно, их могут выселить в любой момент, дав им две недели на выезд, но антисковттовый комитет тут же этим своим людям предложит новое жилье. Эта система очень помогает людям. В России есть такой миф, что в Европе хорошо живут, все очень обеспеченные, не задумываются о деньгах. На самом деле, там задумываются о деньгах гораздо больше, чем у нас. Там именно об этом больше всего разговоров и чаще всего там употребляются слова "дорого" или "дешево". Там очень рационально подходят к деньгам, и поэтому сквоттинг для них очень важен. У европейских студентов, например, также нет денег, им надо где-то жить, потому что общежития для них там не предусмотрены. И для них антисквот просто возможность снимать доступное жильё.

Сквоттеры, в большинстве своем, конечно, идейные анархисты. Есть и такие, которым просто негде жить, но их меньше. Попадаются и наркоманы, и бомжи, как и везде. Но у идейных сквоттеров, как правило, есть и работа и деньги, это не дети малые, но они все равно сквотируют, потому что зачем зданию пустовать, если оно никак не используется годами? Это социалистическая идея и она дает больше возможностей людям. Даже многие художники или артисты не могут снимать дорогие помещения для студий, а здесь у них есть возможность создать себе пространство для творчества.

Конечно, в Голландии очень большая сквотовая площадка, Я в этом фильме охватила, пожалуй, все самые главные сквоттерские места: "Порт" где живет больше 100 человек; деревня, где у всех арт-студии, сквоты, где проводятся активистские анархические фестивали и форумы.

-- А "Ловушка для мух" такой как бы более философский фильм?

-- Да, мы снимали его вместе с Алексеем Лариным, после моего возвращения из Индии, где я жила в буддистских и индуистских монастырях, начала там заниматься йогой и вообще переосмысливать свое мировоззрение. Буддизм на меня, конечно, очень сильно повлиял. Я много думала, переживала, и, когда вернулась сюда, познакомилась с Лешей и он предложил мне что-нибудь снять вместе. А у меня уже возникла в Индии идея снять фильм о богатых и бедных. Но в итоге, в результате совместных стараний, первоначальная задумка вылилась в более философскую картину.

-- Ты говорила, что сейчас относишься к этому фильму критически.

-- Да. Он и не склеивался очень долго. Я же вообще все три фильма снимала без сценария. У меня было ощущение, есть некая энергетика, которая через меня проходит, что меня кто-то или что-то ведёт, и поэтому со мной случаются невероятные истории, которые впоследствии составляют ткань картины. Особенно на съемках первого фильма было очень сильным это ощущение. Съемки второго прошли проще. Я ожидала, что и с третьим фильмом так получится. Однако не вышло и пришлось приложить очень много сил, чтобы отснятые материалы скомпоновать в одну картину и вложить в них смысл.

Хотя сама идея – что все беды в мире от эгоизма, по-моему, совершенно очевидна. С другой стороны, на меня эта мысль произвела очень сильное впечатление, я не задумывалась раньше о том, что все наши проблемы от собственного "эго". Я поняла это в Индии, и поняла это настолько глубоко, что меня это просто поразило. Я подумала, "черт возьми, что ж я раньше не догадывалась о такой простой мысли?" И поэтому я решила, что это, наверное, я одна такая была, что не догадывалась о том, что все проблемы и в жизни и вообще у человека от собственного эгоизма. "Я" и "моё" та самая база, на которой крепится капитализм.

Мне кажется, в "Ловушке для мух" я выразила мысли, которые и так всем давно понятны. Мы живем в таком прекрасном и удивительном мире, природа, все эти неимоверные декорации вокруг. Даже в городе достаточно просто оглянуться по сторонам, чтобы офигеть от этого трёхмерного пространства, а сели ты в поле встречаешь рассвет или закат, то там такие краски, что кажется, что ты в "Алисе в Стране Чудес", как минимум. Вот она, повседневная жизнь. И как все эти человечески игры, злость и все остальное, как это могло всё вообще возникнуть в таком мире, я не представляю. Люди заигрались. В этом фильме – вещи, которые давно все понимают, но всё равно почему-то не хотят жить по-другому, не хотят становиться счастливей.

-- В "КСТ?", там, где пропагандируется веганство, я обратил внимание на использование слова "мясоеды". Разве это не hate speech, не аналог "жида", "ниггера" и тому подобного?

-- Ну, не знаю. Разложи слово на составляющие "мясо" - "еды" – разве это не правда? "Ниггеры", это понятно, это искаженное слово, "жиды" это тоже такая "обзывалка", ну а тут – они ведь действительно едят мясо.

-- Ну, на это можно возразить, что и "жид" – это просто "еврей" по-польски.

-- Ну, да, есть даже у одного израильского поэта, к сожалению, не вспомню его имени, строка "ik ben a jid!", то есть я – еврей!

-- Ну, да, то есть это слово стало оскорбительным не из-за своего буквального значения, а из-за того, как, с какой целью и с каким эмоциональным окрасом оно употребляется, и за счет того, как оно использовалось исторически. Ты считаешь, что "мясоеды" не имеют такого негативного заряда?

-- Вообще, в фильме слово "мясоеды" употребляется только один раз, его произносит Любава Малышева (активист, поэт, прозаик и журналист, редактор сайта hippy.ru). Ну да, мы показали такую радикальную альтернативу насилию – веганство. Но с другой стороны, мы не призвали всех отказываться от мяса, мы лишь показали, что есть альтернативные варианты, есть ученый, который разработал технологию выращивания искусственного мяса, что не обязательно всем отказываться от мяса. Убийства животных недопустимы и ничем не могут быть оправданы. Но я смогу понять человека, который честно скажет: "да, убийство – это зло, но я, увы, не в силах отказаться от мяса". И вот как раз тем, кто этого не может сделать, мы говорим – и не обязательно! Есть другой выход. Я в Европе провожу много времени, и там рядом с мясным стендом всегда стоит стенд со всякими соевыми сосисками, бифштексами, отбивными вегетарианскими. И по вкусу они совершенно не уступают. Я вот готовлю например салат, и люди, когда едят, не чувствуют даже, что мясо-то там не настоящее. Я имею ввиду, что уже сейчас существуют технологии, которые позволяют производить качественные заменители мяса, так что люди даже не почувствуют разницы. В фильме "Куда смотрит телевизор? " учёный Владимир Глотов рассказывает, что он уже давно разработал технологию выращивания искусственным путём мышечной массы. Но это даже не основная его идея. Выращивание мяса – это только производное от общей идеи учёного. Он разработал технологию выращивания человеческих органов для донорства. Но у него нет денег эту свою разработку превратить в жизнь. Потому что государство и власть, единолично решающая, куда тратить общественные средства, не заинтересовано в подобных проектах.

Да, мы показали радикальный вариант идеи ненасилия. Любава говорит, что в веганской семье не может вырасти убийца, что это возможно - быть веганом, рожать и растить детей-веганов и они вырастают нормальные и здоровые. Все это возможно с точки зрения здоровья, медицины, а противоположные этому стереотипы, на самом деле, навязаны. И с другой стороны, мы продемонстрировали, что не обязательно отказываться от мяса, его можно просто заменить и закрыть индустрию убийства животных.

-- Все таки, не было ли в этом элемента некоторого сектантского нарциссизма: вот мы такие замечательные веганы, все в белом, посмотрите, как у нас это замечательно получается, а вот там бегают какие-то грязные, глупые мясоеды?

-- Нет. Этот фильм для того, чтобы люди просто задумались. Не то, что кто-то хороший, а кто-то плохой, а просто чтобы задумались, что стоит за сосиской на твоей тарелке.

-- Ты говорила о том, что у тебя растет энтузиазм по поводу лево-анархического активизма, что ты собираешься активнее заниматься протестной деятельностью, сделать свой сайт. С другой стороны, мы говорили с тобой о том, что тебе известно о негативных явлениях в этой анархо-среде: подозрения в сотрудничестве со спецслужбами, причем в адрес заметных в движении фигур; предположения, что часть из таких объединений просто отрабатывают западные гранты. Можно предположить, что в будущем у тебя будет больше таких нелицеприятных фактов. Нет ли у тебя по этому поводу внутреннего противоречия или дискомфорта?

-- Я очень четко разделяю: есть люди, а есть идеи. Люди могут быть разными, а идеи – вот они, твои, и ты в них веришь глубоко. И как ты сам построишь свою жизнь - зависит от тебя. Я несколько лет живу в коммуне и стараюсь создать вокруг пространство, которое не будет противоречить идеям анархии.

-- А с чем ты связываешь рост своего интереса к протестной деятельности по сравнению, например, с августом, когда мы в прошлый раз об этом говорили?

-- Это происходит постепенно. Когда я снимала "Куда смотрит телевизор?", то я только "проснулась", я тогда не читала ни Кропоткина, ни других теоретиков анархизма. Я выросла в деревне, где не было ни Интернета, ни возможности слушать музыку, ни общаться с интересными людьми, Такой информационный вакуум. Поэтому ко мне все это пришло позже. Но и до этого у меня были собственные мысли о том, например, что взаимопомощь, а не конкуренция, должна лежать в основе общества. Еще когда я ничего не знала и ничего не читала. Или вегетарианство, как форма ненасилия – я перестала есть мясо задолго до того, как познакомилась со всеми этими активистами и вообще узнала о каких-то движениях. И много, много других вещей. А потом я просто узнала, что я не одна, что есть люди, которые уже труды на эти темы написали и всё продумали, и есть люди, которые всё это поддерживают – единомышленники. Есть целые "движухи", и меня это очень сильно "цепляет", что многие другие люди придерживаются таких же взглядов и можно за это бороться.

-- То есть можно ли так понять, что ты выбираешь для себя только условно "светлую" сторону анархии

-- Ты имеешь ввиду, не приведет ли анархия к хаосу и войне всех против всех?... Нет, я глубоко убеждена, что мир, основанный на ненасилии и взаимопомощи, возможен. Думаю, что, если наступит анархия, то уже через одно-два поколения большинство людей будут достаточно ответственны для того, чтобы поддерживать жизнь на основе анархических принципов.

-- А тебе не кажется, что репрессия "эго", запрет на эгоизм – это тоже ограничение свободы?

-- Я не думаю, что это будет запрет. Но пока я, повторю, только осматриваюсь и в теоретическом и в практическом плане. И чем больше я узнаю об анархизме, тем больше мне это нравится. Уверена, что, по крайней мере, в рамках собственной жизни я смогу эти идеи реализовать. Я не буду брать на себя такую ответственность и говорить, что это подойдёт всем и сразу. Но что касается политики, битвы за права человека, права животных, за свержение государств как таковых – я готова в этом участвовать. Но я думаю, что с помощью насилия вряд ли можно что-то изменить. Даже если оно совершается с благими намерениями, оно всё равно несет за собой последствия во всех планах, всё равно ты будешь за это как-то отвечать, негатив на тебе останется. На его основе невозможно построить счастливое общество или даже счастье для самого себя. Хотя, конечно, в некоторых случаях… Вот, например Нестор Махно, ну как ему там было обойтись без насилия, когда с правой стороны, с левой, спереди и сзади на него наступали? Это сложный вопрос.

-- Может сложиться впечатление, что все эти веганские, легалайз, экологические, зоозащитные и прочие дела не представляют реальной угрозы для сложившейся социальной организации. У тебя не возникают сомнения, что анархо-субкультура – это не более, чем резервация, безопасное русло, куда "Система" "канализируeт" недовольных?

-- Не возникает.

-- Я помню, что несколько лет назад твои взгляды даже не на политику или там общество, а вообще – на жизнь были весьма далеки, если не прямо противоположны твоим нынешним левым и анархистским убеждениям. С чем ты связываешь эволюцию своего мировоззрения, как оно происходило?

-- Протест у меня был всегда, начиная со школы, где я была против всего: против школы, учителей, против всех детей, жила в деревне алкоголиков. И уже тогда, на уровне интуиции подозревала, что очень многое, что мне пытаются "втюхать" – неправда. И в институте то же самое.

…Но вообще, ты сравнил, конечно, тогда мне было 20, а сейчас 27. Какие-то поиски в этом возрасте, причем при полной изоляции от какой-либо альтернативной информации, в школьном возрасте... После переезда в Рязань и поступления в институт вокруг меня тоже как-то не сложилось окружение. Вокруг не было ни одного анархиста или вообще человека с какими-либо альтернативными взглядами на общество.

Тогда я хотела просто путешествовать и снимать кино. Я пошла на "Оку" (рязанскую телекомпанию – А.С.), потому что хотела научиться профессии, а во-вторых, хотела стать материально независимой от родителей, потому что им и так жилось нелегко. Когда я поняла, что такое телевидение, что такое новости, я перестала там работать, вот и всё. «Ока», на самом деле, была в моей жизни неплохой практической школой, вся моя база знаний о работе с видео – оттуда. Там были профессионалы, которые показали мне "классику" построения съемок и монтажа, на тот момент у них многому в профессиональном плане мне можно было научиться. А бунт со временем стал осмысленным и оформился во взгляды. Сильное впечатление произвело на меня творчество Любавы Малышевой, истории и личности Нестора Махно, Ульрики Майнхоф и Андреаса Баадера.

-- Вот по поводу взросления и разницы между 20 и 27 годами. Тебе не кажется, что люди переживают такой бунтарский период, как правило, в более раннем возрасте, чем ты?

-- Да, да, согласна, я очень запоздала (смеется) в этом плане. Но это неплохо. Я верю в то, что все, что происходит со мной, происходит неспроста. У меня есть ощущение, что я стою на каких-то определенных рельсах, и они меня куда-то ведут. Я недавно читала рассказ одного анархиста, который начал свою деятельность в 14 лет. Сейчас ему 20, и он полностью разочаровался во всём. Главным образом в людях из движения. И в то же время, у него какой-то юношеский максимализм все еще бьет ключом, какие-то детские обиды, неспособность конструктивно мыслить. Я считаю, что это не плохо, что ко мне все это пришло гораздо позже, потому что сейчас я смогу не просто на эмоциях построить свою работу и свой протест, а на осмысленной основе. Я рада, что со мной это сейчас начало происходить. Началось это 2 года назад, и с тех пор я прошла очень большой путь в развитии. И думаю, что к 30 годам я уже буду способна на что-то большее.

Автор: Антон Семикин