8. Рассказы про Фёдорова. Лучший дом.

В конце ноября, когда наступают первые заморозки, у бергенцев начинается рождественская лихорадка. Магазины краснеют, наполняются оленями, ангелами, звездами, сердцами, осыпаются глиттерами и увиваются мишурой Двери домов прижимают к груди веночки из крошечных шишечек, яблочек, пуансетий, позолоченных прутьев, опилок, щепок, железок, проволоки, на которую нанизаны обезумевшие Юлениссе, расписанные вручную шарики. Самые скромные двери ограничиваются неинтересными венками из еловых веток и ягод падуба.

Привычные товары уступают место шведским подсвечникам в виде нетрезвых дедушек, свечным каруселькам с волхвами, а над всем этим рождественским копошением возвышаются крыши пряничных домиков.

Пряничные домики – зимний ритуал, который подчиняет себе жизнь целого города. Тысячи взрослых и детей тратят несколько дней своей жизни на выпекание имбирных пряничков и склеивание из этих самых пряничков разнообразных конструкций. В основном - домиков. Самые сознательные дети города сносят имбирные домики на центральную площадь Бергена и получается пряничный город.

Фёдоров встречал своё первое Рождество в Бергене и малышка Милли пригласила его поучаствовать в изготовлении пепперкакехуса. Кроме самой Милли, её бабушки, Хильде-Кристины, на кухне были также еще два человека. Ввиду нового замужества матери Милли, девочка воспитывалась теперь крепкой ячейкой норвежского общества. Ларс и Йонас, “две папы”, как обычно говорила про них Милли, сидели перед огромным куском серо-желтого имбирного теста, только что извлеченного из холодильника.

Взрослые стали раскатывать тесто и вырезать всевозможные фигурки. Командовала работами, конечно же, Милли. Изготавливался не обычный дом, а муми-дом. Следовало вырезать фигурки всех персонажей и выпечь полукруглые стены.

Через час огромный овальный стол был завален пропеченными детальками дома и началась сборка конструкции с помощью растопленного сахара. Поглядев на воздвигающиеся стены и сборку черепичной крыши, Фёдоров припомнил одну любопытную историю, которую тут же и рассказал своим друзьям-норвежцам.

Рассказ Фёдорова

- Дело было в Минске. Примерно за год до того, как я переехал в Берген, одна московская фирма направила меня на айти-конференцию в столицу Белоруси. Знаете такую страну?

Норвежцы вежливо закивали, пытаясь скрыть, что Белорусь в их представлении о мире находится на границе России и Африки. Фёдоров продолжал:

- Выставка оказалась ужасной. Айтишных стендов раз, два и обчелся. Зато производителей тракторов, комбайнов и прочей сельскохозяйственной техники – пруд пруди. В общем, пообщался я немножко с другими ребятами – что, как и я тогда, разрабатывали учетные программы для погрузки-разгрузки и учета. Потом промучился с неделю на этой выставке – делал презентацию софта, нашел нескольких клиентов. И вот наступил последний день в Минске – завтра начинался законный двухмесячный отпуск. Не терпелось уже схватить в охапку вещи и кинуться на вокзал. Большинство стендов и экспозиций свернулись – мне и сворачивать было нечего – открепить плакат да закрыть ноутбук. Чем ближе была свобода, тем медленнее тянулось время.

Чтобы скоротать время до закрытия, я рассматривал модели самолетов: с одной стороны от нашего стола экспонировали комбайны, а с другой – самолеты для опыления плантаций ядохимикатами. Надо сказать, модели самолетов были удивительные. Просто как настоящие - но маленькие. Можно кино снимать с такими моделями было. Я уж насколько невпечатлительный человек - и то поражался. Представитель авиафирмы деловито рассказывал о своих моделях – только у их стенда и оставались посетители.

И вот когда до отпуска оставалось 10 минут, к стенду с моделями подошел полноватый американец и глаза у него раскрылись просто до невозможности. Он стал тыкать пальцем в модель самолёта и спрашивать: “Сколько стоит сделать такой?”. То есть американец пару раз спросил на английском, а парень сидел и губы поджимал. Я перевел. Парень сказал, что модели дорогие. По тысяче долларов за штуку. Американец тогда спросил, сколько будет стоить сделать четыре таких самолета, но если один стоит на другом. Продавец ответил, что занимается исключительно серьезными вещами и никакого концептуального искусства делать не будет. При словах “концептуальное искусство” у американца дернулась бровь и он произнес волшебные слова: “Двадцать тысяч долларов”.

Продавец понял без перевода, вскочил, пожал американцу руку: “Ломотков я, Ломотков!” Мне он сказал: “Да за 20 тысяч долларов я ему и десятиэтажный самолет сделаю. Такой, что еще летать будет и ядохимикатами всё поливать”. Задача оказалась значительно проще.

Американец ухватил меня под руку и уговорил меня пойти не на московский вокзал, а в местный кабак - переводить для партнера Ломоткова американские пожелания относительно грядущей постройки многоэтажного самолета.

В кабаке оказалось, что продавец американских комбайнов хотел заказать всего лишь модель своего нью-йоркского особняка. Поднявшись, что называется, с самых низов, от продавца ароматных удобрений до хозяина завода по производству сельскохозяйственной техники, переехав из провинции в центр, Грег Дэвис стал хозяином старинного четырехэтажного дома. И, одновременно с пыльными чердаками и подвалами, заваленными ветхой мебелью, он обременил себя тяжкой обязанностью устраивать вечеринки для прочих состоятельных друзей и знакомых. А среди миллионеров Нью-Йорка в те годы – всё происходило в начале девяностых - было принято иметь маленькую копию собственного дома – чтобы, сидя за столом в гостиной, показывать где, что и как устроено...

Фёдоров говорил, а Милли водружала на крышу пряничного Муми-дома маленький флюгер и хорошенько залила его расплавленным сахаром из кастрюльки.

- Модели домов в Америке стоили сумасшедших денег. Доходило и до 100 тысяч долларов, и до миллиона. Все зависило от материалов. Некоторые заказывалии точные копии своей золотой и фарфоровой посуды, наполняли шкафчики платьями от вип-дизайнеров, бывало, что дороже дома стоила модель машинки в гараже или же какая-нибудь бриллиантовая люстра.

Американец хотел заказать у Ломоткова сам дом, мебель, обивку мебели и отделку комнат. А прочее собирался доделывать с помощью некоего американского левши из Хьюстона. Сроку на работу давалось три месяца...

...Милли надоело слушать скучную историю, половину слов в которой она не понимала – Фёдоров рассказывал на английском и она начала есть пряники, которые были испечены не для постройки домика, а просто так, чтобы подбодрить Юлениссе, когда он появится со своими подарками.

- Ломотков, поскольку работал, в сущности, на военном авиазаводе - ядохимикатами они как бы прикрывали своё военное производство - в Америку был невыездной. У Грега тоже не особо выходило заниматься домом - были неотложные дела в США, а белорусские друзья отсутствовали. В итоге комбайнёр предложил такую комбинацию. В Нью Йорк еду я – он называл меня “новый друг Фёдоров”. А Грег берет на себя совершенно все расходы. В Нью Йорке я осматриваю дом, делаю фото и видео съемку, а затем возвращаюсь в Минск и контролирую постройку дома – за солидное вознаграждение, естественно.
Я отбивался руками и ногами, говорил о своей работе, о планах... В конце концов, было лето и хотелось отдыха и покоя. Но американец – а еще больше предчувствующий прибыль Ломотков - уговаривали, уговаривали, подливали и снова уговаривали. Судя по тому, что проснулся я только над Атлантикой, в кресле салона бизнес-класса - уговоры и водка сделали свое дело. На соседнем кресле спал Грег. Разбудив американца, я узнал, что за три дня беспросветного кутежа мы добрались до Москвы, где успела сделаться американская виза. Для порядка пришлось повозмущаться. Но деваться было некуда. Стало понятно, что отпуск пропал.

Дом у Грега был такой: высокий зеленый забор, маленькая калитка и за ней - кажущийся бесконечным райский сад. Невероятные деревья с большими белыми и розовыми цветами. И в глубине сада такая старинная четырехэтажечка. В общем, отснял я всё, поехал в Минск, модель дом мы сделали и отправили. Работа оказалась сложной, но возможности военного завода и друзья Ломоткова спасли дело. Получили не 20, а даже 25 тысяч. Вот такая история. Так что не первый раз я участвую в постройке домика.

Норвежское семейство улыбалось, а в это время в Минске...

В Минске

Синяя перчатка мелькнула перед лицом Ломоткова и он упал. Время исчезло. В глазах потемнело. На ринг уже забирался врач, а Ломоткову показалось, что он сидит в кинозале и смотрит фильм про самого себя. Вот он словно бы идет по новому проспекту Машерова - не по тому, который теперь Проспект Победителей, а по старой улице Иерусалимской. В одной руке маленькая коробка, в другой бутылка водки. Вот открывает ветхую дверь серого дома, идет не вверх по лестнице, а вниз, в подвал.

В глубине подвала, за столом, под единственной лампочкой, сидя на стуле, раскинув руки по столу, прямо на газете с рыбными шкурками, спит человек. Рядом - пустая бутылка из под водки.

- Эй, Слепко, проснись – зовет Ломотков. И зовет еще таким голосом, как если бы он себя слушал из под воды.

Пьянчужка словно ватная кукла - мягкий и податливый. Ломотков вздыхает, вытаскивает из темной кучи в углу грязную трехлитровую банку, набирает воды тоже где-то в темноте, поливает пьянчужку. Тот поднимает голову и спрашивает:

- Ты чё, а?

- Слепко, работа есть!

- Бутылку поставишь?

- Поставлю ящик!

Слепка Ломотков рад увидать хоть и во сне, Слепка вообще всегда приятно увидать. Несмотря на совершенно беспробудное пьянство в редкие моменты просветления Слепок на своём станке умудряется вытачивать настолько тонкие детали, что оборонный завод всяко оберегает Слепка – уборщица приносит ему копченую рыбу и водку, а директор лично присылает соленые огурцы в трехлитровой упаковке. На таком горючем Слепок держится многие десятилетия и приносит отечеству неимоверную пользу.

Ломотков очень хорошо помнил – в лицо ударила синяя перчатка. Но помнил и то, что Слепко срочно должен выточить мебель для американского дома. Скинув со стола старую газету с рыбьими костями - стало быть, усилив рыбогазеты, которыми покрыт пол подвала - он словно бы положил перед Слепком толстую черную папку с чертежами. Шкафы, диваны, кресла, столы. И стал тем же подводным голосом объяснять Слепку, что на токарные работы есть только месяц. Слепко взял верхний листок из папки, встал и, пошатываясь, ушел в темноту подвала...

Когда Ломоткова грузили в реанимобиль, он на мгновение очнулся, но тут же снова погрузился в видения и вспомнил, что вещи из большой комнаты пришлось убрать. У стены стояла сама коробка с этажами – столяр Андрюха сделал опять же за бутылку. В углу комнаты за швейной машинкой вторую неделю, не разгибаясь, сидела жена - подбирала лоскутки для диванчиков и креслиц, шила простынки и наволочечки, скатерки и салфеточки. В общем, взяла на себя текстиль.

Дочь Ленка, ученица художественной школы корпела над заковыристым рисунком старинных обоев. Бойфренд дочки изготавливал электропроводку – хоть на что то сгодился оболтус из ПТУ, а Ломотков просиживал штаны за изготовлением чертежей будущего водопровода.

Узнав, что русский конструктор может оживить нью-йоркские фонтаны, бассейн, ванные и клозеты американец мгновенно добавил пять тысяч и сказал, что водопровода в маленьком доме нет ни у кого из его коллег. Водопровод, и правда, был штукой непростой. План Ломоткова заключался в том, чтобы использовать вместо воды шампанское. Американец план одобрил, сказав, что в этом есть шик.

Как ни старались, в три месяца управится не вышло. Многие предметы крошились в руках, стекла решительно не вставлялись в окна, материалы для двадцати четырех дверей никак не доставляли польские друзья-авиамоделисты, шампанское текло в любых направлениях, но не по ломотковским трубам, а проводка горела вместе с ценными деталями выточенными Слепком, к финалу работы ушедшему в капитальный запой. Один сгоревший диван Ломотков за ночь выпилил заново лобзиком. Обошелся без суперточного станка, в общем. Многие предметы отливал из эпоксидки – для моделиста это исключительно плевое дело. Сгначала форму, затем отливку – только непосвященным изготовление крошечных предметов кажется волшебством.

И вот он предстал перед строителями во всей красе - четырехэтажный особняк в метр высотой со снимающимися стенами, днйствующими лифтами, фонтанами, бассейном, гаражом и так далее, с открывающимися дверями, окнами, и, мать их, чертовыми бамбуковыми жалюзи (Ломотков пожертвовал удочкой), которые то и дело заедали. Каждый этаж украшали точные копии люстр – не зря, не зря на авиазаводях держат ювелиров. Над камином висела миниатюра с картины Моне (учитель Ленкин постарался).

Через три месяца прибыл Грег – принимать работу. Увидев копию дома – с закрытой стенкой – он присвистнул и присел на стул. А у ж когда ребята стали открывать дверцы, да показывать крошечные вещицы в комнатках, американца пришлось отпаивать. Деньги, конечно, заказчик мгновенно выложил на стол, а от дома своего просто отходить отказывался, все радовался и прыгал вокруг как ребенок.

Кое-как упаковали дом в специальную коробку, все вещички пронумеровали и также уложили в контейнер. И дом уехал в Нью Йорк поражать тамошних миллионеров. И вместо него осталась в доме Ломоткова огромная куча денег. Куча денег – это последнее, что вспомнил Ломотков перед тем, как врач сделал ему укол адреналина.

В Бергене

Капля расплавленного сахара текла по бочку пряничного домика и Милли восторженно смотрела как внутри горит свет. Пока Федоров рассказывал историю, на подносе были установлены и муми-дом и муми-крыша и вся муми-компания, на шоколадные шпалы положены лакричные рельсы, а уж на них поставлен пряничный муми-поезд. Такой, как возит туристов от пристани по центру, красный с зеленым.

На следующий день процессия во главе с Милли зашла в павильон пряничного города. Местный гном указал, что муми-дом будет смотреться наиболее выгодно около сахарного водопада. Немного повозились – и вот уже восторженные зрители - “оу” - снимают пряничную сказку на мобилки и фотоаппараты.

Милли взяла Фёдорова за руку и спросила:

- А что, мой дом лучше, чем дом этого американского дяди?

- Милли, твой дом гораздо лучше, - сказал Фёдоров. - Во-первых, он часть самого большого пряничного городка на свете. А во-вторых, ты его сделала вместе со своей семьей.

- Ну и с тобой. Ты же - не моя семья.

- Как-то не учел. Но, в общем, ты понимаешь что я хочу сказать.

- Что он общий, а у дяденьки - не общий.

- Ага.

- А вот если бы все эти домики нью-йоркских миллионеров когда-нибудь снесли бы в такой же павильон, как этот - вот тогда бы это было бы здорово и интересно посмотреть всем людям. Но и тогда бы твой дом был бы лучше!

- Почему?

- Он съедобный.