Upd: последнее обновление

16:41

16 ноября 2011

Книгу рекомендую купить всем. Где взять книгу знает Алик Львовский. olisevych@ukr.net Самостоятельно, без книги, этот перевод и любые другие переводы ценности иметь не будут. Это просто примерный перевод, текст, который поможет не знающим украинского прочесть бумажную книгу. Но прочесть, глядя на оригинал. Фотографии, включенные в книгу - уникальны, они дают возможность составить полную историческую картину, понять, как жили советские хиппи.

Свои варианты перевода, опечатки и найденные избыточные украинизмы присылайте на lubava@hippy.ru

Оглавление

Нестор. К пацифику.

Предестинация

Нестор. Арка
Орест Макота. Это было явление.
Джубокс. Из неопубликованной Рок-энциклопедии.
Игорь Мерза: Оur time is gonna come!
Алик Олисевич. Woody Child.
Звёздный. Шарнир.
 
Песни Святого Сада

Нестор. Сад.
Алик Олисевич. Нам хлеба не надо, мы "Вуйками" сыты...
Илько Лемко. Гимн Святого Сада.
Илько Лемко. Барабанные напевы судьбы.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll.
Илько Лемко. Республика Святого Сада.
Дмитро Казик Кузовкин. Из Ненаписанных мемуаров.
Илько Лемко. Расцвела красная конюшина...
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Нестор Вуйковский шарм.
Дмитро Казик Кузовкин. Настоящая история львовян.
Дмитро Казик Кузовкин. Воспоминания про Hippielove.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Дмитро Казик Кузовкин. Ништяк.
Илько Лемко. Львов превыше всего.
Дмитро Казик Кузовкин. Любовь
Йокси. Был я во Львове.
Джубокс. Из неопубликованной Рок-энциклопедии (продолжение)
Джубокс. Вуйки больше не зажгут.
Илько Лемко. Не боятся парни из леса...
К 30-летию распада рок-группы "Вуйки" (разговор двух басистов)
Илько Лемко. Hot Shock.
Дмитро Казик Кузовкин. Уроки "Вуйков".

Speed King

Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Нестор. Флэт.
Звёздный. Мечта.
Вишня. Настоящая история львовских мотохиппи.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Звёздный. Вуйкеры.

Акты львовской мистерии

Орест Макота: "Это создавало впечатление открытого пространства"
Валерия Славникова. Вечному хиппи Грэгу.
Нестор. Боль Арлекина.
Олена Бурдаш. Да! Я жду!
Волдмур. Кое-что про движение хиппи, про Сковороду и про себя.
Олена Бурдаш. Эта осень подарила только небо...
Олена Бурдаш. Наше знакомство неслучайное.
Волдмур. Радости и муки Бориса Штоцкого.
Олена Бурдаш. Ты курил слишком длинные сигареты...
Лобач. Из автобиографии.
Леонид Швец. Надвинув капюшон, он вышел в дождь.
Леонид Швец. Диоген.
Леонид Швец. Когда встречаются два бога.
Нестор. Фигура сидячего Будды.
Валерия Славникова. Будда в маленькой комнате-салоне увлеченного юноши.
Валерия Славникова. Мир в окне.
Звёздный. Free love.
Орест Макота: "Художественное произведение начинается с точки..."
Александр Фещук. Лист.
Валерия Славникова. Страж порога.
Дмитро Казик Кузовкин. Творцы "золотых снов".
Олена Бурдаш. Ангел перебежал через улицу.

Код наследственности

Нестор. Время "Армянки".
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Марина Курсанова. Моя "Армянка".
Нестор. Пилигрим.
Явор. Граждане Рима.
Звёздный. Мусорщик.
Валерия Славникова. Код преемственности.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Нестор. Дым вечности.
Дмитро Казик Кузовкин. Aut bene, aut nihil.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Юрий Перетятко. История львовского рок`н`ролла.
Юрий Перетятко. Роль хиппи в деятельности рок-клуба.
Юрий Перетятко. В сетях маразма.
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Алик Олисевич. Революция цветов.
Арка.
Неофит.
Где услышать то, что будет завтра?
Our Time Is Gonna Come!
Из истории правозащитной группы "Доверие".

Pacific Forever
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Вильям Риш. Советские "Дети-цветы": хиппи и молодежные субкультуры во Львове  (в семидесятых)
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)
Александр Иванов. Города и дороги.
Явор. Никогда не говори никогда.
Олена Скип. Введение в субкультуру.
Звёздный. Приглашение на Шипот.
Звёздный. Яну-Бабочке.

Дмитро Казик Кузовкин. Make Love Here And Now!
Хиппи или про "первородную безгрешность".
Hippie-Do (Карло)
Утраченные шанса или про хипповость хиппи.
Детскость "детей-цветов" и чудеса бессмертия.
О климаполитике, о любви  и о том, что E=mc2.
Буддизм хиппияны.
К 100-летию со дня смерти Льва Толстого (1910 - 2010)
Эпизоды антикоммунизма.
Хипподром.
Хиппи во Львове.
Хиппи во Львове: новая мифология.
Финальное эссе о летании самолётами.

Авторы

В мировой  истории  обычно бывает так, что одни периоды изучены достаточно широко и подробно, другие - не менее важные - лишь эпизодически и поверхностно. Бывает так,  что самые интересные мировые события остаются не зафиксированными в хрониках или на страницах литературных произведений и мы уже никогда про них не узнаем.

Были ли у нас настоящие хиппи? Наверное, были. Может быть у них, как и у западных побратимов, это был небольшой период жизни, но, во всяком случае, они в этот период придерживались всех принципов "системности". А есть и такие, которые всю свою жизнь придерживались и придерживаются высоких идеалов хипового братства.

Идеология хиппи стара как мир. Не говоря уже про новое время, и в средние века, и в античные времена всегда находились чудаки, которые протестовали против идиотизма способа жизни, называемого "жить как люди". Действительно, хиппи бессмертны. Их святыни - это любовь и свобода, любовь к людям и природе, свобода тела и свобода духа. Мир, любовь и свобода, как абсолютный проявление человеческой сущности.

История, которая, по всем признакам, должна была сгинуть и кануть в небытие, сегодня становится открытием для большинства из нас. Рождение и триумф духовной свободы в нашем городе, десятки интересных дел и неординарных людей - благодаря которым эпоха останется в истории. Дела недавнего прошлого, герои того времени, воспоминания про тех, кто любил свободу и боролся за неё, или, по крайней мере, стремился надышаться её желанным воздухом - вот квинтэссенция этой книги.
Илько Лемко.

Движение хиппи, которое появилось в шестидесятых годах, оказало мощное влияние на молодежь того времени, затрагивая, переворачивая с ног на голову и наоборот существовавшие доныне консервативные устои и догмы. Молодежный бунт начался с поисков свободы в разных аспектах: стиле, поведении, сознании. Из Америки движение "детей цветов" перекинулось через океан, охватывая континенты, и стремительно распространяясь среди молодежи "за железным занавесом". Из-за государственного тоталитаризма и консервативности общества существовавшее СССР движение охватило меньшее количество людей, чем на Западе, но зато оказалось способным к более длительному существованию. Наши хиппи, в частности -  во Львове, были более революционны.

Многие из хиппи прошлого не дожили до сегодняшних дней - кто-то погиб во времена репрессий и гонений, кто-то погрузился в мир галлюциногенов, убегая от суровой реальности. Эта книжка есть посвящение друзьям, которых уже нет с нами, тем, кто в те времена мечтал про идеальное общество свободных людей. С миром и любовью,
Алик Олисевич.

Жизнь наказывает одинаково тяжело  - и за тотальную дьявольщину: злость, агрессию  - и за способы достичь тотальной божественности. Мы не боги, чтобы "мейкать лав, нот вор". Впрочем, и боги всех религий  - не несчастные существа, которые страдают, надеясь на мировую гармонию где-то там, в далёком будущем, которое неизвестно, настанет ли: Христос, Дионис, Осирис.

Даже с нашими очень скромными представлениями о счастье (райское блаженство - идеал лени), никто из людей за всю историю не испытывал его. Каждая попытка установить Царство Любви всегда заканчивалась реками, морями крови, океаном страданий.  Гармонию не купишь любовью и доброжелательностью. Всё, к  сожалению, далеко не так просто. Надо еще и хорошо поработать головой.

Многие авторы этого альманаха  известны своими хипповыми биографиями. Но в своё время они не были "hipped" ("отшибленными на всю голову"). То есть не целиком окунулись в манифестированную хиппарями антиинтеллектуальную спонтанность, не так упрямо требовали "Here and now". И в результате оказались "недо-хиппи", оставив в своем сознании еще и место для рационального познания мира. Я рад за них!

Абсолютный хиппистский рационализм не даёт возможности взаимопонимания и потому ведет к изоляции и отчуждению, к полному субъективизму. В этой книжке - объективные описания,  мемуары, попытки критического анализа. И за этим - напоминание, что   жизнь - довольно сложная штука. И если и есть у человечества какой-то шанс улучшить свою судьбу, то только путем познания, мудрости и терпения.
Дмитро Казик Кузовкин


Благодаря своей закрытости, недоступности эта среда долгое время не размывалась и смогла сохраниться. Сегодня её участники - а их среди авторов альманаха большинство - дают возможность вплотную приблизиться к сложной теме - истории львовских хиппи. События охватывают двадцатилетний период, начиная от истоков движения - 1967-1968 годов, когда выбор для прогрессивной молодёжи был ограничен жесткими рамками тоталитарного режима. Наиболее реальным методом противостояния был выход за рамки, своеобразная духовная эмиграция. Очевидно, что это предполагало наличие максимального идеализма.

Альманах проиллюстрирован репродукциями и фотоматериалами. Тексты включены на языке оригинала. Что касается орфографии - несмотря на неразрешимые терминологические проблемы и филологические бои: "гипи", "хипи" или "хиппи" - именно "ХИППИ" было в те дни написано на заборах и вырезано на школьных партах.

Кроме непосредственных участников проекта нам помогали сторонники - и ветераны движения, и единомышленники. Выражаю глубокую признательность Игорю "Фрэду" Вахуле, Леониду "Лиону" Козачуку, Игорю "Пензелю" Венцславскому, Леониду "Линь Бяо" Ковалю, Олесю Старовойту, Юрию "Мустафе" Григоряну, Олегу "Каличу" Калитовскому, Дмитрию "Мефодию" Тищенко, Павлу Резвому, Сергею Герасимову, Сергею "Цеппелину" Косолапову, Натальи Дульневой, Леониду "Пеликану" Гуревичу, Александру "Янгу" Бегуну, Андрею Манилову, Марте Тимчишин, Иванке Перетятко, Владимиру "Доценту" Дудкевичу, Андрею "Бирману" Грицько (Львов), Григорию "Грэгу"  Порицкому (Острог), Лесе Лохвицкой (Киев), Станиславу Товстому  (Камянец-Подольский), Александру "Чарли" Пензелю (Ужгород), Александру "Эй-Си-Ди-Си" Пестовскому (Ольштин, Польша), Ирэне "Рыжей" Свиклане (Рига), Людмиле "Люа" Конаревой, Владимиру "Бесту" Щербакову (Собинка, Владимирской области, Россия).

Иван Банах

Нестор
К пацифику

Необходимо искать касательные линии.
Берлога Ветерани, Veteranische Hohle - ресторан 19 века в начале Курковой улицы, названный в  честь фельдмаршала Фридриха Ветерани, был популярен среди офицеров львовского гарнизона, ветеранов Семилетней войны, как пишет Юзьо (Юрий Винничук - львовский писатель. - здесь и далее все примечания сделаны автором книги, а не переводчиком)

Плохая репутация, регулярные молодецкие бои предопределяли ее особенное лицо. Сегодня бесполезно искать этот достославное заведение - квартал давно застроен, и патриархальные пейзажи с садами и домами стиля бидермейер утрачены. Но дело не в этом.

Верх Курковой, теперешней Лисенка - боковой улочки, сквер, глухая стена, за которой неизвестный мир, детская площадка, стиснутая между линиями колючей ограды, лестница вниз, стена церковного сада святого Антония, ряд старых австрийских домов.

Вот там, вдалеке. Сонмище экзотических типов: бороды, хайр, черная кожа, металл, грубые подошвы - вот они выходят из ворот -  публика эпохи хип-сейшнов, ветераны контркультуры. Приняв независимый вид, уверенными шагами идешь навстречу, пользуясь тем, что тебя никто не узнает. Ворота открыты.

Полмарша лестницы вниз - перед глазами внутренний двор-колодец. Его архитектоника выполнена двумя уровнями - тот, что ближе, углублен наполовину человеческого роста, меж ними живая изгородь - дикий виноград, что-то такое. Не нужно  во двор - лестницей снова вниз, поворот влево-вправо, кованые двери посылают вибрирующий сигнал древним стенам.

Теперь ты находишься в герметичной рубке близко к недрам города. Только что завершился очередной эпизод и еще не рассеялся сигаретный дым. Не важно. Картина склеивается быстро. Своды необычайно высоко подняты над головой. Окно сверху, барная стойка, старый добрый блюз. На стенах репродукции битлов, фотопортрет Пензеля, живописные эскизы Люи, Беста, Расы Брусокайте, пацифик. Мозаичные краски за спиной сгущаются и складываются в пятнистую карту, выстраивают кирпичную завесу, на которой проступают авторские логотипы - Holosko, Palczynska, Wulka, Kulparkow, Krasuczyn, Wilczek, Malanicz, Reiss, Rudy, Maschler, Neuwonner, Sznapik Rozner, D.Urich - коллекция фамилий, районов, предметов, аккуратно раскрашенная карта старого Львова. Экспозицию дестабилизирует инвазия милитари, атрибуты бункера холодной войны - противогаз, тяжелые американские  boots образца 1942 года между колесами горного бицикла - стремительно приближая сотканную реальность к истокам байкерской легенды. Свои очертания вырисовывает пещера ветеранов.

В этот момент деревянная ступенька прогибается перед кованым сапогом. Кто-то быстрыми шагами сбегает по ступенькам, поворачиваясь назад. Gefahrlich! Арбитр еще не узнал провинности, но ты, непрошеный, проник в тайную комнату и этот факт не изменить.

Не спеши.

Всё больше пульсируют виски, опасность смешивается с азартом. Звук проходит сквозь стены до подземных глубин, навстречу спрятанному в недрах  rop sanctum. Оттуда из тектонических разломов доносится пульс, который вибрирует, грохочет в резонанс - видно, что тут расположена одна из триггерных точек. Еще есть минутка времени, пока к дверям приближается Вишня.

Внимание приковывает стена с зеркалом, непонятные явления отбиты в бурлящих волнах его внутренних пластов. Над ним портреты - стигмы тайного мира: Актай, Сюр, Вальдемар, Леонид Швец, Артур Волошин, Виталик Кабан, Иштван, Мишель, Черепаха, Петров, Нони, Брек, Потопляк, Стах, Дмитровский, Егор Бабков, Кузя Гадюкин, Нос - им не вырваться из границ зазеркалья.

Немой перечень, словно тост Привратника, зашифрованная книга историй, один их разделов Небораковой книги (Виктор Неборак - львовский поэт, тут и дальше - цитаты из романа "Базилевс" (2006) - прим. автора), "которую постоянно читаешь и объясняешь, и оказывается, что ты один из тысячи ее персонажей, которому не то что не суждено вырваться за ее границы, а даже понять ее общий смысл не дано. Но персонаж взбунтовался..."

Предестинация

Нестор

Арка

Место, где во Львове можно увидеть статую сидящей Свободы, знает, наверное, каждый. Вынырнув их толпы, которая без остановок плывет стометровкой, станешь возле турникета напротив массивной стены с рустованным цоколем, глянешь вверх - и она кивнет тебе звёздным венцом. Её силует - это бывший символ когда-то могущественного финансового учреждения - отделяется от купола, что становится похожим на гигантский шлем Nasalhelm, обтянутый маскировочной сеткой. Людской поток выносит до Галицкой площади, замкнутой барьерной стеной с охранниками-рыцарями в доспехах, которые несут свою молчаливую службу. Замерли кондотьеры, а их командор пытается заглушить стук  конских копыт, вырываясь на пьедестал.  Дальше дорога теряется во внутреннем дворике бывшего монастыря отцов-бернардинцев, огражденном крепостной стеной.

Постфактум оказывается,  что пункты импровизированного путешествия соединяются в целиком реальные маршруты, которые имеют собственную логику. Так это и не удивительно - потому что нельзя не верить Небораку, утомленному блужданиями во львовских лабиринтах, где "сны переходят в действительность и наоборот", а "придуманные истории обрастают плотью". Еще немного правее - и перед глазами поднимается громада бывшего "Краковского" отеля, сегодня дом областного суда с угловой лоджией пятого этажа. Это начало Пекарской.

Поднимаясь улицей вверх, через каких-то 15 минут вдали видишь химерное существо, навес, нашипованный иголками, украшенный остроконечной аркой вход на территорию Лычаковского кладбища. Каждая из двух улиц, которые образуются в конце Пекарской, имеют одинаковое завершение в виде неоготических арок, которые, как сестры-близнецы венчают перспективу.

В те времена, о которых мы рассказываем, можно было спокойно приходить сюда и блуждать по кладбищу. А сегодня всё иначе. Сквозь арку главного входа оказываемся на заповедной территории в "похожей на город миниатюрной вечности"  (из стихотворения "На могиле Аполинера" А.Гинзберга, перевод Юрия Андруховича) - обретенной сатисфакции Аллена Гинзберга. Перед глазами плац, ограниченный фронтальной линией роскошных часовен-шателет  изысканной архитектуры, которые выглядывают из-под шатра лещины, липы и ёлок. Путь продолжается вправо около одной из них,  за которой прячется утонченный барельефный шпиль. Напротив миниатюрных гробниц с причудливыми филигранными башнями в стиле французской готики, с четырех сторон плотно сжатый мондринами. Минуем пластичный силуэт Каменотеса-молотобойца, который, наверно же, означает очередную ступень в схождении к Королевской арке. Дальше надо идти по главной аллее, обрамленной многолетними липами. В какое-то время выныривает мемориал воинов украинской Галицкой армии с колонной Архистратига Михаила. В семидесятых годах тут была околица некрополя - запущенная, заросшая кустами.

Дальше простирается территория воинского кладбища Орлят - польских солдат и львовских батяров уличных  боев 1918 года.  Наша цель там.  Как боевой слон посреди армады возвышается триумфальная Арка Славы, замерев в сопровождении почетного эскорта. Оба пилона стоят на страже торжественной безмолвности этого города. Тут останавливаемся. Тут начиналась история львовских хиппи.

В тот момент из Чехословакии возвращается Вячеслав Ересько, который через какое-то время становится известен во Львове как Шарнир (Вячеслав Ересько 1949-2001). Скоро новые карбонарии во главе с Шарниром придут сюда в поисках безлюдного места.

1968 год проходил под знаком "Пражской весны". В Чехословакии повеяло ветром свободы.  Доносились отголоски студенческих бунтов из Парижа и зазывные ритмы менестрелей Лета Любви на мотив "If you`re going to San Francisko"  (хит 1967 года в исполнении Скота Маккензи). Персистирующий сейшн превращался в сплошной аншлаг.

Потом настал коллапс. В ночь на 21  августа 1968 года советские танки пересекли границы Чехословакии. Телевидение, которое в первой половине дня, непонятно по какой причине, пребывало без внимания цензуры, передавало репортажи и их увидел весь мир. Танки на улицах Праги, демонстрации, протесты, аресты, бутылки с "коктейлями Молотова" и очереди из автоматов Калашникова. Непосредственный контакт с тоталитарной коммунистической машиной явился холодным душем для европейских адептов левой идеи, а вместе с этим, наилучшей агитацией против призрачности пацифистских идеалов и причиной поисков механизмов активного сопротивления.

Итак, эта история началась в 1968. Она происходила недавно, но уже, к сожалению, покрыта облаком недомолвок и тайн. Многие из её участников давно уехали из Львова и бывшего Союза, многих нет в живых. Хотя спорадичные всполохи активности  возникали с прошлого года, главная традиция львовского хиппи-движения начинается в этих пластах событий. За дело отвечал Шарнир, однако и он отошел от движения, разминувшись с прозелитами будущей хип-волны, чтобы в скором времени стать приверженцем заблуждений  и пропасть в глубинах государственной пенитенциарной системы.

Какими являются начальные эпизоды этой истории?

По городу курсируют группы экстравагантной молодежи с цветами на одежде, лозунгами и пацификами. Девушки идут по улице босыми. В центре выступает Шарнир в неизменном черном кожаном одеянии. Акция разворачивается на Кресте. Экзотичные группы движутся в центр, сходятся на площади перед Доминиканским костелом, где собиралась прогрессивная молодежь. Ежедневный парад на  Академичной, начиная от бывшего кинотеатра Щорса, стометровка до Оперы, потом через Рынок на Трофейку.

Однако движение невелико и романтично, покрыто ореолом тайны.

Погулянка (прогулка) в 1960-х годах еще была безлюдна - не было ни новостроек, ни трамвайных рельс. Со стороны лесопарка существовал боковой вход на территорию Лычаковского кладбища - калитка в кирпичной стене. Сегодня ее нет. Сюда приходили те, для кого близкими были идеалы хиппи. Они поднимались по ступеням до Лычаковской арки, что господствует над окружающим ландшафтом.

Вся эта история постепенно становилась известной, интригуя и набирая обороты.

Благодаря незаурядным качествам и силе воли Шарнир быстро вошел в авторитет и выплыл на общегородскую хиповую тусовку. К тому времени стало известно про акцию Эбби Хоффмана на нью-йоркской фондовой бирже, которой он продемонстрировал  мелочность и жадность обывателей, и отчаянный Шарнир собирался повторить этот шаг в полицейском государстве.

Возможно это был 1970 год. Акцию решили провести во время первомайской демонстрации, когда ожидалось большое скопление людей на центральных улицах Львова. Местом выбрали здание бывшего отеля "Бристоль" на проспекте Свободы. В то время отель назывался "Первомайский", а проспект носил гордое имя Ленина. 

Дважды в год в этом месте устанавливали трибуны, с которых лучшие представители партийной номенклатуры наблюдали за стройными колоннами демонстрантов. Если пробраться на  крышу гостиницы и рассыпать оттуда банкноты, можно надеяться на эффект манхеттенской биржи образца 1967 года и на омрачение радости официального празднования . Парни планировали с вечера пробраться на крышу соседнего дома и там ждать до утра. Но милицейский патруль быстро вычислил нарушителей спокойствия. Про назначение нескольких рублевых пачек низкого номинала не догадались.

В какое-то время Шарнир надумал создать организацию. Это было первое преступление в глазах советской Фемиды: никаких иных структур, кроме партии и комсомола, в тоталитарном государстве существовать не могло.

Это происходило, возможно, в период после смерти Джими Хендрикса, когда на Кладбище Орлят появилась символическая плита с изображением  Хендрикса на кладбищенской стене. Сразу начали со списков, что, к слову, не добавило популярности Шарниру.

В конце концов, туда попало два десятка фамилий - студенты Политехники, университета, полиграфа, ученики ПТУ, техникумов и школ. Среди них было пятеро девочек. На собраниях 18 октября 1970 года было принято манифест. Содержание идейных настроений отражено в докладной записке львовской компартии: "Группа молодежи, которая называла себя "хиппи", объединилась под лозунгами: хорошее отношение к девушкам,  неупотребление спиртных напитков,  осуждение нарушений общественного порядка". Что же, в целом в духе всемирных идеалов хиппи и пацифизма. "Ересько выдвинул идею про принятие манифеста с такими пунктами, как помощь друг другу в беде, борьба за мир,  общение людей без каких-либо канонов, без навязывания воли одного человека другому". Абсолютно демократичные предложения, разве что наивные, но на то время небезопасные в попытке их регламентации. Приняли гимн, "явно антисоветского свойства", выбрали президента и вице-президента. Установили платить членские взносы от 50 копеек до 3 рублей в месяц для походов в кафе, кино, а в будущем для приобретения машины президенту.

Шарнир был избран президентом. Когда-то он переболел полиомиелитом и с тех пор ходил на костылях.

Еще одна докладная записка - львовского обкома комсомола - сообщает, что Шарнир расширил "антисоветские взгляды, воспитывая ненависть к дружинникам, к комсомолу, заявляя, что комсомол составляется из пьяниц, проходимцев, хулиганов". На современный взгляд - ничего антисоциального в этом не было, большинство считало так же. Но с точки зрения коммунистического режима это было важное преступление - антисоветчина.

Скоро события повернулись иначе. Как-то во Львове проходили съемки очередного фильма про Великую отечественную войну. Присутствие исторических раритетов, военная униформа, эсэсовские знаки, оружие. Естественно, такие вещи вызывают интерес, тем более когда находятся под запретом. Очень скоро нацистская символика заняла постоянное место среди атрибутов, которыми Шарнир обставлял свои экспромты. Кому-то это могло показаться провокацией, кому-то мистификацией - декоративные атрибуты, карнавал эпатажного характера. Американские хиппи тоже носили мундиры времен Гражданской войны.

7 ноября на очередную годовщину большевистского переворота снова было созвано собрание. Местом избрали одну из хат  в Брюховичах под Львовом, подальше от стороннего глаза. Группа собралась в полном составе. Шарнир выступил с речью, одетый в черную рубашку с нацистскими регалиями - погоны, нашивки со свастикой.  Сложно сказать, как эти атрибуты связывались с пунктами манифеста о борьбе за мир и любовь. Некоторые из присутствовавших покинули собрание.

Однако не только это было причиной, за которую Вячеславу светила статья. Когда 26 ноября его задержали, дома при обыске обнаружили "антисоветский" манифест, нацистские знаки отличия, а сверх этого - пистолет "Вальтер".

С этого момента дело приняло другой оборот. Началось следствие. Вячеслава арестовали. Других участников повыгоняли с начальных курсов, некоторых забрали в армию. Против Ересько возбудили уголовное дело за хранение огнестрельного оружия. Суд состоялся в следующем году и получил широкий резонанс. Особенный акцент делали на неонацистских атрибутах этой истории. В августе того же года колоннаду Арки вместе с военными захоронениями снесли. Непонятно, насколько гипотетическая здесь связь. Шарнир сел на три года. Тайная история хип-тусовки была закончена. (Использованы материалы из архива Вильяма Риша.)

Орест Макота: "Это было явление".
-интервью с участником событий записал Иван Банах

- Шарнира я встретил впервые на углу Подвальной и Руськой. Я ждал трамвая и тут увидел их обоих. Это было ошеломляющее зрелище. Длинноволосый хиппи на костылях, в черной коже, и девушка с длинными волосами, высокая и красивая. Я был заворожен, просто шокирован. К тому времени я уже знал, что во Львове есть хиппи. Я закончил 10 класс и меня интересовали рок-музыка, фильмы про загнивающий западный мир. Мы тогда что-то такое искали. Шарнир стоял за каких-то 5 шагах от меня. Это было явление. Я решил, что таких людей обязательно буду искать.

Я знал Игоря Костецкого, Василия Бабия, а они знали Шарнира. Первый раз мы собрались на Погулянке около озер. Интересно, но я не помню, про что тогда говорили. Шарнир был с той девушкой, около них толпилось много длинноволосых, он что-то рассказывал, но сути не припоминаю, всё было как-то спонтанно. Оттуда было видно арку польского военного кладбища.

Мы собирались в центре, ходили стометровкой, Академической. В ротонде в парке Костюшко Володя Сурмач читал стихи. Но постоянное место было на Лычаковском кладбище. Если пройти через центральный вход и повернуть направо, вдалеке на холме видно высокую часовню, мини-собор с куполом и колоннами. Чтобы спрятаться от дождя, мы заходили внутрь. На полу всегда много было сухих листьев. Мы рассаживались на деревянных досках и каменных ступенях. Под куполом есть балкон-галерея, но туда не лазили. Нас могло быть с два десятка человек. В такие моменты Шарнир начинал что-то такое рассказывать, про пресс-конференцию на тему, что лучше - комсомол или хиппи: "Комсомольцы пьют вино, а мы - сок и молоко". В его манере было бросить лозунг, выдержать паузу, дистанцию, он умел быть таким. Все молчали, смотрели заворожено, особенно девочки - Шарнир получал от этого массу удовольствия. Он рассказывал про "Семью" Чарльза Менсона. Он любил про такое рассказывать, любил нагонять мистику, его привлекало темное, готика, тяжелая музыка, что-то тут было совсем не то, я думал, что среди хиппи такого не может быть, но Шарнир мог объединить вокруг себя людей. Всё это вылезло потом, когда начали составлять списки.

В центре кладбища есть высокий холм с железными военными польскими крестами. Там нас никто не видел. Чаще мы приходили на польское кладбище со стороны Погулянки. Лестницей поднимались до Арки с высеченным на фронтоне мечем. В такие моменты Шарнир любил вставать перед аркой, смотрел на меч и начинал вещать. Какие-то лозунги про силу, что-то непонятное - от всего этого веяло авторитаризмом.  Вокруг зарослей, кусты между плит, место было совсем дикое. Мы пробирались по склону стадиона "Пионер", до кирпичной стены. Там была низина, ямы. Забор в том месте был разрисован пацификами, цветами, свечами, логотипами. Я нарисовал огромный глаз  - пастель, черная охра. Всё это было спонтанно. Позднее там появилось изображение Джима Хендрикса.

I didn't mean to take you up all your sweet time
I'll give it right back to you one of these days

If I don't meet you no more in this world
Then I'll meet you in the nexy one
And don't be late
Don't be late

(У меня нет намерений отбирать у тебя драгоценное время//Я верну его тебе за пару дней//Если мы не встретимся в этом мире//То встретимся в ином//Я не задержусь//Не задерживайся. Джими Хендрикс. Voodoo Child.1968 - перевод с подстрочника из книги)



Джубокс. Из неопубликованной Рок-энциклопедии.

Джими Хендрикс - один из столпов рок-музыки, человек, который стал революционером в современной музыке, по сути, вся рок-культура выростает из него из него и на нём держится. До Хендрикса это был биг-бит, но на самом деле рок-музыка начинается именно с него. Мастерство игры на гитаре Джими вывел на недоступную доселе высоту, он был просто влюблен в гитару, спал с ней и прилюдно демонстрировал сцены любви. Кто-то воспринимал это как непристойность но самом деле это было мистическим действием на уровне религиозного экстаза. Джими пытался найти своего Бога через собственную музыку.

Песня "Voodoo Child" записана в нью-йоркской студии на альбоме "Electric Ladyland"; её считают лучшей композицией Джими Хендрикса. Она родилась под впечатлением джем-сейшена с участием известного музыканта Стива Винвуда, как импровизация записанной накануне песни "Voodoo Child" с того же альбома. В концертных выступлениях Хендрикса эта композиция имела разную длительность - от 7 до 18 минут. Символично, что альбом "Electric Ladyland" вышел 16 сентября 1968 года - за два дня до даты, которая станет через два года днём смерти гениального гитариста.

Смерть Хендрикса в Лондоне 18 сентября 1970 года от передозировки барбитуратами стала глобальной утратой. На самом деле что касается алкоголя или галлюциногенов Хендрикс был неразборчивым.  Фанаты и фанатки буквально набивали его наркотиками. В этом плане Джими, несмотря на незаурядную работоспособность, был несколько слабовольным. Существует версия, что в лежащего в бессознательном состоянии Хендрикса влили еще более литра вина. Вместе с 9 таблетками снотворного это и убило его.

Могила Джими Хендрикса - в Рентоне, фактически в предместье Сиэтла, в штате Вашингтон, где родился величайший гитарист "всех времен и народов".




Игорь Мерза: "Оur time is gonna come!"
-разговор с участником событий записали Иван Банах и Алик Олисевич.

- Оur time is gonna come!
Так ко мне обратился Шарнир, когда я подошел на перекресток, где должен был состояться разговор с парнями с Креста. В августе 1969 года мы, центровые, запросто ходили в любой район и не боялись никого. Там, где трамвайные рельсы пересекают другие под прямым углом, стояло несколько парней. Среди них выделялся один в черных кожаных джинсах, черной майке, с длинными черными волосами, на костылях. Я уже слышал про него. Внимательный мог заметить хороший ремень с пряжкой, на которой можно было прочесть: "Gott mit uns".

На то время у меня, возможно, была слишком хулиганская внешность. Шарнир постоял, немного наклонив голову, смерил меня взглядом, задержался на чешских расклешенных джинсах, раскрашенных цветными шариковыми ручками - цветочки, ангелы, бабочки - и продолжал: "Хулиганка не катит. Будь толерантным. Лучше сделай так, чтобы все видели, что тебе ничего не нужно - ни от родителей, ни от кого. От своих всегда будешь получать на кофе", - он говорил то ли по-русски, то ли по-украински, раз от раза вставляя чешские слова.

В то время мы с братом почувствовали себя достаточно уверенно. Он был моей полной противоположностью - высокий и здоровый; нас называли Пит и Гарри, когда мы приходили на Розвалку. Там, где с площади Рынок можно перейти через ворота на улицу Староеврейскую, по середине квартала была большая территория с из-под снесённых домов, которая охватывала дворы нескольких соседних ворот. Всё это называлось "Розвалкою". Один из боковых двориков был глухой, замкнутый стенами и каменным забором, которые образовывали каменный мешок. Там у нас было тайное место. Потом мы выходили и садились на ограждение фонтана "Диана", рядом с трамвайными рельсами, отслеживая перемещения подростков из чужих районов.

Шарнир часто бывал в центре, с ним приходило много длинноволосых парней и девушек в красивых прикидах - несколько десятков человек. Их видели всюду, где собирались центровые - на ступенях Доминиканского костёла, в доминиканском дворике, около Пороховой башни на Трофейке, где тогда был спортивная площадка.

Мы тогда стали ходить с Шарниром. Собирались сзади за городским арсеналом, усаживались на камни. Потом ходили до Арки на Лычаковском кладбище. В те времена там было запущенное место.  Надо было идти от конечной остановки трамвая №7 через Погулянку, мимо стадиона, который построили за несколько лет до этого  Там, где заканчивались особняки, в каменной стене была калитка - боковой вход на кладбище. Ступени вели вверх до Арки. Повсюду росли кустарники - можно было спрятаться от дружинников, хотя никто туда уже давно не ходил. Мы собирались под забором, ниже, сбоку от стадиона - место называлось "Рыцарка". Еще ниже местность была совсем запущена. Там Шарнир нашел свой первый пистолет "Бергман".

Вообще-то около его персоны возникало немало загадок и слухов. Неясно, как долго Шарнир был в Чехословакии. Может долго, а может просто несколько раз ездил. Он читал философскую литературу - от Маркса и Фейербаха до Шопенгауэра и Фрейда в чешском переводе; кое-кто рассказывал про университетское прошлое Шарнира.

- Ну я уважаю его - он был смелый,  умел держать фасон. Когда от кого-то получил по фэйсу, а такое случилось один раз - он виду не подал, абсолютно, как-будто ничего не случилось. Тогда Шарнир не утратил авторитета, наоборот, кое-кто начал его остерегаться. Но я в то время уже имел другую компанию.

При близком знакомстве Шарнир мог создавать впечатление человека, погруженного в раздумья, демонстрируя полное равнодушие к делам бытовым, повседневным. Типичная картина - сидим, слушаем музыку. Тогда были большие магнитофоны на бобинах. Плёнка давно кончилась и бобина раскручивается, аж свистит. До магнитофона легко дотянуться рукою. Но Шарнир даже не шевельнется, он занят, кажется, чем-то важным. Для этой работы всегда найдется кто-то другой.

Однако не всё было так однозначно:
- Шарнир, одолжи четвертной!
Он сидит в кресле в комнате и, не поворачивая головы:
- Там китель висит. Возьми в кармане.

В коридоре висел армейский китель черного цвета со стоячим воротником, и Шарнир демонстрировал полное доверие.

Рассказывать он мог много, при этом не проявляя никаких эмоций. Из того, что он всегда имел готовый ответ, было видно, что он всего не договаривает. Мог взорваться, накричать, и сразу успокаивался, быстро отходил, словно ничего и не происходило. Но в ответственные моменты - умел не подавать виду. Невозмутимость, наверное, была наиважнейшим эффектом его имиджа, который он старательно поддерживал.

Узнав про акцию Эбби Хоффмана на нью-йоркской бирже, Шарнир попытался было повторить ее во Львове. 1 мая 1970 года должно было состояться официальное празднование и на центральных проспектах ожидалось много людей. Сценой для эксперимента была выбрана крыша бывшего отеля "Бристоль" на проспекте Свободы, под которым возводили трибуны для партноменклатуры. Но по разным причинам эту возможность не использовали. Хотя ходили какие-то слухи про десятки рублей, рассыпанных на центральных площадях Львова.

Другой эпизод касается похода молодежи к Арки. Это случилось, наверное, 1 сентября 1970 года, после смерти Хендрикса. Обратная логика выстраивает вероятное развитие событий. Сбор объявлен на Гаражах за городским арсеналом. Дальше - перемещение групп подростков в направлении Лычаковского. В результате - огромный сейшн около подножия Арки. Шарнир прибыл на такси. Дальнейшие расклады типовое - милицейские машины, милицейский кордон вдоль улицы Мечникова, около главного входа на Лычаковское кладбище, откуда ожидался выход больших групп молодежи. Наше организованное отступление через Погулянку и Майоровку. Последним звеном цепи стало появление изображения Джими Хендрикса на внутренней стороне кладбищенской стены.



Алик Олисевич. Woody Child.

В то лето я взбунтовался окончательно.
Мечта, еще неопределенная и не выраженная, материализовалась в сентябре 1968 года в виде потрепанного журнального номера, который, описав первый круг среди потенциальных адептов великой идеи мира и любви, в итоге попал на чердак одного из голоскивских домов на краю Львова, где я прятался.

Сентябрь 1968 года был богатым на события, которые докатились и до нашего хутора над озером посреди леса, где я прятался, чтобы не потерять джинсы. Одним из атрибутов той истории были старые потертые левисы, купленные за три рубля у старших товарищей в лагере. Те уже ходили с длинными волосами, пребывая за границами влияния школы, родителей и участкового инспектора по делам несовершеннолетних. Тем летом я уже был опытным хипстером, вернувшись из лагеря для трудных детей и подростков в Дрогобыче. Несмотря на  строгий  режим, который нам устроили воспитатели, лагерь стал окном в свободный мир. Путешествия, автостоп, Джими Хендрикс, "Beatles", "Rolling Stones" волновали воображения и  звали на широкие просторы. Кроме того, лагерное руководство  принимало решительные меры.  Муштра была признана абсолютным добром, вынужденным, но необходимым.  Естественно, что эта схема предвидела и абсолютное зло. Его вместилищем были наши прически. Нас обязательно стригли под бокс - а мы хотели носить длинные волосы. Старших тоже пробовали стричь, но они давали отпор, убегали, протестовали. Воспитатели с ними управится не могли. Это был добрый знак. Вообще-то длинные волосы в то время приобретали символическое значение, превращаясь в пропуск на территорию свободы. Сколько было диких выпадов против длинных волос! Специальные рейды дружинников, которые на городских танцплощадках вылавливали длинноволосых, садили в каталажки, везли в райотделы милиции, насильно стригли, били,  арестовывали на 15 суток. Всё это - за длинные волосы! Носить длинные волосы в то время было, в определенной степени, гражданским мужеством! Борьба за патлы за твоими ушами становилась борьбой за великое дело, приобретая значение молодежного бунта. На глазах хулиганы трансформировались в хиппи.

Свежий номер "Вокруг света", затертый, уже без обложки, был зачитан более всего в тех местах, где рассказывалось про чудесную страну детей-беглецов. К ним тянулись руки пытливых вундеркиндов, которые пред всеми чудесами света отдавали предпочтение прекрасному розовому городу Сан-Франциско на берегу Тихого океана с табличкою на углу Хейт-стрит, заляпанной желтой краской, под которой выведено альтернативное название "Love-street". Там днём и ночью на тротуарах и асфальте сидят под открытым небом их ровесники с нарисованными на лицах цветами и цветами в волосах. Они покинули родителей с их миром мещанских радостей, поскольку считают их больными:
- Почему у вас такой внешний вид?
- Вызов обществу.
- Чего вы хотите?
- Быть самими собой и получать удовольствие. Жить, как хочешь, делать, что хочешь, проявлять себя, как заблагорассудится. Каждый человек имеет возможность быть самим собой. Если все захотят того же самого - будет прекрасно. Ближе к природе. Долой войну. Любовь, а не война.

Путешествие приводит в комнату с изображением Германа Геринга в белом кителе. Кожаная мотоциклетная куртка с нацистским крестом указывает на присутствие "Ангелов Ада".

За минуту в царство цветов врываются группы фальшивых хиппи, группы наркоманов, за ними следуют полицейские облавы и кто-то делает на этом бизнес.
- Мы уходим отсюда. Мы - настоящие. Тут больше нельзя. Тут нас уничтожат. 

На другом берегу континента - Манхеттен, апофеоз финансового могущества. Биржа - один из элементов непобедимого монстра. Сотни маклеров, брокеров, биржевых клерков суетятся около своего невидимого бога. Полтора десятка переодетых хиппи поднимаются на галерею и какое-то время наблюдают за шаманством внизу. Потом  жестом привлекают общее внимание. Внизу кто-то удивленно поднимает голову. Те, что сверху, вынимают из карманов горсти одно- и пятидолларовых купюр и бросают их вниз. Зеленые листки кружатся, медленно опускаясь на головы удивленных служителей векслярского культа. Движение в зале останавливается. Те, кто внизу, ошарашенно смотрят на тех, кто вверху. Через мгновение тишина сменяется шумом. Те, что внизу, кидаются ловить баксы, хватая их налету, ползают по полу, собирая однодолларовые банкноты. Тех, что сверху, выставляют в три шеи, и они, встав в круг, танцуют на углу Уолл-стрит и выкрикивают: "Свобода!"

Но пора, уже, друзья, пора, я зачитался. Джинсы были билетом в свободный мир, пропуском на аудиенцию в царство мечты. Инквизиция неумолима - школа не приняла своего сына, меня прогнали и я должен был привести в школу отца. Домой я не пошел и уже 2 недели изучал чердаки голоскивских хат, ночуя по очереди у друзей. Однако становилась холоднее и я должен был возвращаться. В наказание джинсы были сожжены - плата за обнаруженный инстинкт свободы. Встречный шаг стал широким жестом, ожидаемого консенсуса не случилось. Тогда я сам себе сказал: "Баста! Больше жить по вашим правилам и покоряться вашим законам я не буду".

После окончания 7 класса летом 1972 года я решил поездить автостопом. Хотелось романтики, знакомств с настоящими хиппи - такими как на Западе. Целью была Прибалтика. Сашко, на два года старший, жил в центре Львова. Мы были знакомы еще с лагеря в Дрогобыче и вместе отправились на поиски приключений. Себя мы тогда считали хиппи. По "вражеским голосам" Сашко слышал про самосожжение Ромаса Каланты в Каунасе в мае этого года и о демонстрациях, которые были задушены властью. Мы предполагали, что Каунас чем-то похож на Амстердам, куда съезжаются хиппи со всей Европы. Кроме того я помнил репортажи про события августа 1968 года в Чехословакии, которые показывали тогда по телевидению  - "контрреволюцию", в которой принимало участие много длинноволосых людей, и что советская пропаганда подчеркивала их участие, называя их хиппи. Еще из газет было известно про молодежную революцию в Париже весной 1968 года, участниками которой тоже были хиппи. Всё это вместе складывалось в удивительный коктейль, который имел волшебную притягательную силу.  В июне мы выехали в Каунас.

На выезде из Львова мы с Сашком сели на грузовик, который ехал до Белоруссии. На окраине Минска попросились переночевать в один из старых домов. С утра выехали до Вильнюса и под вечером были в Каунасе.

Центральная Аллея Лайсвес - около фонтана, недалеко от Музыкального театра. Там мы быстро нашли "своих". Знакомиться было просто - все носили длинные волосы, из-за этого опознать своих проблем не составляло. Целыми днями они тусовали на Лайсвес. Отголосок великих событий собрал свободных людей и Каунас казался нам столицей хиппи. Я тоже хотел стать свободным человеком - ведь только так можно сделать мир лучше.  Первый, с кем мы говорили около фонтана, был Айн из Таллина и Алик Лобанов из Вильнюса. Они помогли устроиться в одном из общежитий, который пустовали во время летних каникул.

Второй день в Каунасе был еще более динамичным. Все пребывали под впечатлением недавних событий - поступка Каланты и молодежных выступлений, которые стали причиной стремительного увеличения количества хиппи в городе. Кто-то рассказал про прошлогодние разгоны демонстраций хиппи в Москве, Гродно и Вильнюсе, кое-кто слышал про арест Шарнира во Львове.

Один с длинными волнистыми волосами и бородою напоминал берсеркера из страны фьордов.
- Викинг, ты можешь попробовать хоть немного остыть?
- Не люблю, когда к нам протягивают руки. Я - хиппи, но не пацифист.

Москвич Миша Тамарин собрался ехать в Таллин. Вообще там все собирались в Таллин или только-только вернулись оттуда. Очевидно, там сосредотачивалась главная тусовка, тогда как в Каунасе начинали закручивать гайки. Я решил следующим летом обязательно ехать до Таллина - столицы вольных людей.

По дороге назад, в Вильнюсе, нас задержала милиция. Сашко уже имел паспорт - и потому его за пару часов отвезли на вокзал, посадив на львовский поезд. Со мной было сложнее. Как несовершеннолетний, я имел свидетельство о рождении, но они должны были запросить справку обо мне. Меня поместили в спецприемник на три недели. Они так долго "выясняли" мою личность, поскольку я состоял на учете в детской комнате милиции. Потом меня еще на 5 дней завезли на обследование в кожно-венерическое отделение, где держали разных криминальных элементов, а после этого "экспортировали" на поезде до Львова.

В следующем году я заканчивал 8 класс и школа стремилась от меня избавится. Я поступил в ПТУ №17 в конце улицы Варшавской. Там готовили автослесарей, маляров-штукатуров и училось много трудных подростков. Из меня должен был получится слесарь-ремонтник. Сразу после завершения необходимых ритуалов я двинул в Таллин.

На железнодорожном вокзале меня ждал Айн, с которым мы познакомились в Каунасе. Он обитал у Пяскуле на окраине Таллина и ему ничего не стоило пройтись в центре голым до пояса и босым. Айн пытался на пароходе со шведскими туристами перебраться в Финляндию, но затея была неудачной и ему светила психушка. С Айном мы пришли в центр города. Перед нами раскинулась площадь Торниде с длиннющим крепостным валом и башнями, которые охраняли территорию свободного мира. Сзади под стеной тянется улица Лабораториуми; с той стороны стена была раскрашена невероятными красками. Невероятным было неформальное название улицы -  Love street. Как в Сан-Франциско. Разглядывая химерные каскады, мы шли, ориентируясь на выточенный шпиль церкви Олевисте. Черепичные крыши, башни, стены, ступени вдоль башен, ворота с башнями - перед нами лежал готический город.

Но самое интересное было впереди. Мы с Айном пришли на горку около церкви Нигулисте, между улицами Ратаскаэву и Хар`ю в Старом городе и тут на лавочках и газонах я увидел огромное количество длинноволосых парней и девчат - где-то 50-70 человек.  Они приехали из Москвы, Ленинграда, Риги, Вильнюса к своим таллинским друзьям или просто в Таллин, что в те времена превращался в хиппейскую Мекку. В Эстонии местная власть была более демократична, чем где-либо в СССР, даже в Латвии или Литве. В Таллине, Тарту, Вильянди, Пятну проводились рок-фестивали, где выступали прибалтийские и российские рок-группы.

Помню "олдового" таллинского хиппи по имени Ааре. И Айвара Ойя, который жил в центре около отеля "Виру". Он хорошо играл на гитаре и позднее выступал в группе "Magnetik Band". И Рейна Метснейсена по прозвищу "Мичурин" - худощавый, флегматичный, что невозмутимо, засмотревшись в одну точку, рассказывал про полумифического старца по имени Рам, что практикует йогу где-то на хуторе около Пярну.

Немного ниже от церкви Нигулисте, вдоль улицы Ратаскаэву у сквера около артиллерийской башни Кик-ин-де-Кьёк было кафе, где тоже собирались хиппи. Вокруг было много воробьев и его называли "Воробейник". Еще одно такое место - недалеко в кафе около ресторана "Москва" на площади Вийду. Но больше всего чудес происходило на горе около Нигулисте. Там  можно даже было переночевать и милиция никого не забирала. Тут я встретил Викинга и Мишу Тамарина - знакомых по Каунасу. Под гитару исполнял популярные рок-хиты Миша Антонов - русскоговорящий таллинский хиппи.  Едва ли не больше всего было москвичей - Офелия и Азазелло в ярких одеждах,  колоритная, экстравагантная Лена Губарева по прозвищу "Лой", Сергей Троянский, Саша Дворкин - собиратель хипового сленга и фольклора.  Нам было так интересно и приятно разговаривать на горе около Нигуласте!

Дома с Айном жила его бабушка-лютеранка. Она поддерживала юных сторонников контр-культуры и обеспечивала нас лютеранскими молитвенниками, которые привозила  из Швеции. Мы втроем заходили в церковь Олевисте на улице Пикк.

Засмотревшись на высоченный шпиль Олевисте, вслушиваешься в шепот призраков средневековья. Молодой мастер Олев стремился достичь неба. Таллинским бюргерам хотелось иметь церковь, которой еще не было на свете, а ему - достичь манящего свода.  Ярус за ярусом поднималась башня, другой такой на Балтике не было. Когда шпиль уже касался туч,  а он был тогда выше, чем сейчас, Олев стал на вершину и вытянулся в полный рост. Глянул на небо и в ту же минуту сорвался, не удержался на ногах и полетел вниз.

Каждое утро мы приходили на горку. Оттуда шли на Ратушную площадь, потом - в парк Линдамяги, где сидели около валуна со скульптурой заплаканной Линды, или ехали в парк Кадрирог, где можно было часами лежать на траве около прудов Кирдетийк и Луйгетийк. Потом возвращались на горку к Нигуласте и так можно было проводить целые дни.

Чудесным утром, когда стоишь на Ратушной площади и ступнями чувствуешь приятные, твердые камни брусчатки, попробуй крепко закрыть глаза, а потом снова открыть - способ писателя Яна Кросса - и тогда вокруг все становится совсем другим. С башенных окон выстреливают в синее небо золотые тромбоны трубачей, тянутся за стены Розового сада, где майский граф ищет графиню. Праздничная процессия должна ехать в город улицей Пикк. Такое случится, если тебе действительно посчастливится встать на правильные камни.

Моё хиповое имя - Woody Child.

В центре Львова у нас было несколько точек. Мы приходили на ступени Доминиканского собора, где недавно открылся музей атеизма. Вход в музей сделали сбоку, ближе к колокольне, а главный вход был закрыт, и мы сидели на ступенях именно тут. Потом перешли в сквер на "Монте-Карло" - тогдашняя площадь Галана - там была тусовка хиппи "Пляц". С тех времен у меня был коллега Джоник с площади Рынок.  Мы сидели на лавках и газонах, играли на гитаре, разговаривали про музыку. Брек (Виктор Цуканов 1953-2001)  рассказывал про манифест Шарнира. На Пляцу мы собирались ежедневно ближе к 13 часам. По дороге заходили в "Нектар".

"Нектар" открыли в том году, когда я вернулся из Таллина, и сюда перекочевала младшая богемная публика из ресторана "Подо львом". Центральным персонажем "Нектара" стал Дем. Дем был нонконформистом. После студенческих бунтов 1968 года Дем почувствовал неодолимую тягу к индивидуальной свободе и творческому самовыражению. Вскоре после этого его отчислили из Полиграфа.

Мы сидели в "Нектаре" на первом этаже, в подвал не спускались: вход туда был платным. Потом после 19 часов снова шли на Пляц.

Пределом мечтаний было попасть в Амстердам или Сан-Франциско, куда съезжаются тысячи хиппи и живут так, как хотят. Большие группы длинноволосых, круглосуточная тусовка на улицах и площадях, приподнятое настроение, коммуны, единое общество передовой молодежи - такими казались острова свободы. Мы стремились к духу братства. Особенно бредил Америкой Джоник. Надо только попробовать перебраться через границу, чтобы войти в круг свободных людей.

Скоро стало известно, что на волю вышел Шарнир. Хотя Брек мало рассказывал про него, всё же я узнал, взгляды Шарнира стали радикальными. Я очень мечтал встретиться с ним и узнать, что на самом деле лежало в основе легенды.

На Пляц подтягивалось всё больше длинноволосых. Вместе с Бреком приходило несколько парней с Креста. Космодемьян Возняк с длинными белыми волосами запросто мог гулять по Академичной голый до пояса. Бест мог пробежать сверху по легковым автомобилям, что стояли в ряд, припаркованные около тротуара. Он хорошо играл в футбол и заслужил себе прозвище звезды английского футбола: на поле трое нас не могли отобрать мяч у него одного. Много времени Бест отдавал трактату про футбол - с рисунками и схемами. В качестве примеров приводилась техника бразильцев и самого Джорджа Беста. Свое творение он намеревался передать Валерию Лобановскому. Поскольку их дороги так и не пересеклись, трактат остался лежать на стойке пивбара в Москве. Владимир Петров (1958-2000) жил на улице Комсомольской в центре. У него была чёрная галка, которую он носил на плече. Галка понимала человеческую речь. Он так и приходил с ней на Пляц и на танцы в Клуб милиции. Высокий, с длинным хаером, похожий на персонажа из пиратского фольклора. Разве что время от времени сзади на джинсовой куртке белели полоски от птичьих "выстрелов". Или Станислав Потопляк (1954-2003) по прозвищу "Костылевич", который жил на Майоровке. Он был инвалидом с детства после полиомиелита, и как Шарнир, передвигался при помощи костылей. Их часто путали, но Потопляк ходил в джинсовом костюме, а волосы имел русые, почти до пояса. Передвигался быстро-быстро, его можно было увидеть в разных концах Львова, особенно на "музыкальной бирже" около нынешнего памятника Шевченко. Одно время он носился с песней на собственные слова:

Всё напрасно кроме мгновенья -
Мгновенья, когда ты танцуешь
рок-н-ролл на асфальте.

Ян Никодемович по прозвищу "Бородатый" происходил из интеллигентной польской семьи - его отец известный львовский композитор. Я бывал у них дома на Пушкина: там звучала классическая музыка, Шопен. Ян исполнял под гитару популярные солдатские песенки довоенного львовского шансона - про Францишку из Клепарова:

A niedaleko od nich za grodem
Mieszkal sy mieszkal fryzjerczyk mlody.
I codzien rano kupowal kiszky,
Bo bardzo kochal panny Franciszki.

Или про сердце молодца:

Za rogatkami chodza batiary
Nie maja na mieszkani, na wikt,
Ale spiewaja, nie narzekaja,
Bo maja serca jak nikt.

Наша встреча с Шарниром состоялась весной 1974 года. Мы подошли с Бреком на перекресток Киевской на Кресте. Отошел трамвай, на улицах пусто. Прошло немного времени. Наконец вышел Шарнир. В черном кожаном плаще и джинсах, как я себе и представлял, на костылях, словно Джон Сильвер. Был коренастый, мощно сбитый. Волосы черные и густые-густые, уже немного отросли. Лицо интеллектуала. Носил черную беретку битника и короткую бороду - как у  Че Гевары. С Шарниром шел бородатый хиппи, они с Бреком отошли втроем в сторону.  Шарнир снял один костыль, который он крепил петлями за руку, как щит. Немного подумал, словно бы глядя на меня. Начал первым. Был достаточно разговорчив. Говорил про то, что во Львове распространены пацифистские настроения, потом поинтересовался, есть ли среди хиппи "молодые" и как они относятся к дружинникам.
- Все ли они понимают, для чего существует движение хиппи, пацифизм?
Дальше он говорил, что у нас господствует тирания и что ситуацию надо менять, а также что он согласен с другими, непацифистскими методами:
- Они уже попробовали что-то изменить и что из этого вышло?
Немного удивляло это "они" - так, словно он отмежевывал себя от остальных участников группы.
- Не со всеми своими прошлыми взглядами я согласен... - и вдруг - Молотить коммуняк нужно, как когда-то ОУН-УПА. Ну и отделяться от "совка".
Было интересно, как Шарнир по очереди переходит с русского языка на украинский - так, что и не догадаться, какой из них для него родной.
Из дальнейшего разговора выяснялось, что  он и в дальнейшем благоволит к длинноволосым, и последователей ищет только среди них:
- Волосы - это символ независимости от "совка". Это не США, где все носят, что хотят.

Он вспомнил про своё пребывание в Чехословакии и снова про то, как там длинноволосые отстреливали коммуняк. Далее мы немного поговорили про парней, с которыми я когда-то бывал в военно-спортивных лагерях. Оказалось, что Шарнир знал кое-кого из них. Удивительно - получалось, что он знал про моё знакомство с ними, а может он просто напускал туману, делал вид, что знал. Потом он спросил?
- Ты пострелять не хочешь?
- ?
- Понимаешь, на самом деле что-то изменить старыми методами не сможем. Коммуняки уже даже право думать отбирают. Революция - единственное, что важно делать.
Я был поражен такой переменой. Это сильно расходилось с их манифестом.
- Но это уже не хиппизм.
- Я не уважаю хиппи. Я - сторонник радикальных методов.
- А как же манифест, ненасильственное сопротивление, идеалы демократии?
- Да нет, тут не Штаты. Свободу надо сначала завоевать, а уже потом будут идеалы демократии.
- Но во Львове уже достаточно много длинноволосых. И с пару сотен, которые берут с нас пример. Среди них есть и убежденные.

Тут Шарнир полез рукой во внутренний карман. Я увидел у него под плащом черную кожаную жилетку, на которой висел железный крест со свастикой.  Также было видно хороший ремень с пряжкою со свастикой и надписью "Gott mit uns". Заметив, что я увидел, а может, он хотел, чтобы я увидел, Шарнир добавил:
- Да я еще тогда ментам говорил: "Что вы там знаете про свастику. Это древний символ Солнца", - потом, сменив тему, - Тебе могу достать "Майн Кампф". Почитаешь. Захочешь - достану пистолет. Думай.
И я подумал, что никогда не буду принимать в этом участия. Позднее Брек рассказал, что у Шарнира не осталось единомышленников и он ищет новых приверженцев среди независимой молодежи.
- Да он, может, с начала был нациком, - подытожил я для себя.
Но как бы там ни было, Шарнира я уважаю. Говорить про революцию в те времена мало кто отваживался, это было безнадежным делом. Я восхищался такими людьми. Еще я подумал, что Шарнир - один из первых неонацистских лидеров в Союзе. В принципе, борьба предусматривает широкий спектр методов, и кто знает, какой их них окажется эффективным? Каждый должен делать то, во что верит и на что способен, а уж будет ли в том необходимость  или нет - не известно. Левые радикалы Джерри Рубин и Даниэль Кон-Бендитт тоже начинали как хиппи, а потом перешли к радикальным методам. На Западе еще оставалась вера в святость левых идеалов и непорочность коммунистических вождей. Ну а у нас, за занавесом, ситуация была другая. Необходимость радикального сопротивления была на порядок выше. Идеология сопротивления в тоталитарной державе с левой идеологией должна иметь противоположный знак. Взгляды Шарнира имели свою логику. Мы с ним еще несколько раз виделись, а потом я узнал, что его снова посадили. 


Звёздный. Шарнир.
(этот текст в книге - по-русский)

Примерно в 1968 году, сидя перед окном, я увидел длинноволосого парня на костылях в кожаных штанах и кожаной куртке с бахромой, как у индейца. С ними были такого же вида ребят и красивые простоволосые девушки босиком. Я подумал - ведь в школе говорят, что нельзя ходить в таком виде, а вот, оказывается, всё-таки можно. Шарнир жил неподалёку от меня, на улице Котляревского. В детстве он пострадал от полиомиелита и потому ходил на костылях, за что и получил своё прозвище. Как я вспомнил, он учился со мной в одной школе. Его привозили в инвалидной коляске. Позднее он сформировался в лидера и стал душой самой многочисленной хипповой тусовки во Львове. Про него придумывали много небылиц. Кое-что мне удалось уточнить, когда я познакомился с ним после второй его отсидки.

Мы сидели в его синем москвиче, который был уже не на ходу и просто стоял возле дома. Это был "кабинет" Шарнира и одновременно бар. Я получил возможность узнать то, что интересовало меня уже около десяти лет.

Как-то раз Славик Ересько прочитал статью в "Комсомольской правде" о том как хиппи на нью-йоркской бирже бросали с балкона однодолларовые купюры, а маклеры, оставив свои миллионные сделки, набросились на мелочь. Шарнир решил повторить это во время первомайской демонстрации во Львове. Бросая с крыши рублевые купюры, он хотел показать, что деньги людям милее, чем идеи коммунизма. Но перед демонстрацией все чердаки в центре города опечатывались, а в подъездах дежурили люди в штатском. И доверенный человек, который должен был осуществить акцию, был задержан. Его отвезли в отделение и при обыске обнаружили сотню по рублю.
- А почему по рублю?
- Так выдали зарплату.
Это показалось правдоподобным и человека отпустили. Акция не удалась.
Во Львове, как и во многих городах СССР, действовал комсомольский оперативный отряд, созданный на основе закона о Добровольной народной дружине, но, в отличие от оной, членами его были не седовласые пролетарии с заводов, а комсомольцы. Они пытались таким образом сделать себе карьеру и потому из кожи вон лезли - чтобы получить в дальнейшем место у кормушки. В своём рвении оперотряды напоминали братьев-хунвейбинов, выполняя заказ вождей по борьбе с буржуазной культурой, при этом превышая данные им полномочия и зачастую нарушая закон. Они могли на танцах или просто на улице схватить молодого человека с неподходящим внешним видом и затащить его в свой штаб возле Оперного театра. Там остригали волосы, если они казались длинными или вырезали кусок материи из модных расклешённых брюк, которые считались "буржуазными". А то и просто могли избить.

Обо всём этом безобразии неформалы города рассказывали Шарниру, которого в то время можно было найти на ступенях Доминиканского костёла, где у него была своеобразная "приёмная", как и подобает лидеру, пускай и неформальному. Задумавшись, Славик Ересько задумал подгадить "порочному" режиму. Он вдохновил и организовал широкомасштабную акцию по написанию жалоб в прокуратуру от пострадавших, а так же от тех, кто пока еще не пострадал. И в результате оперотряд распустили на несколько лет.

Шарнир был неклассическим хиппи. Он иронизировал над пацифизмом и пытался на практике доказать его несостоятельность. Обычно домой его провожали. Затем, когда друзья возвращались, к ним, по наущению Шарнира, цеплялись хулиганы с Креста. Но это было не просто так. Он хотел нагнать на них немного страха. По своим убеждениям хиппи-пацифисты не могли дать кулачный отпор. Потом они жаловались Шарниру, а он их поучал:
- Вот видите, пацифизм ничего не стоит. Так нам коммуняк и комсомольцев не одолеть. Нужно действовать силой.

Несмотря на то, что Ересько учился в русской школе и дома пользовался русским языком, его увлекали идеи украинского национализма. Он много знал из истории ОУН-УПА. Знал даже такую подробность, что "Служба безпеки" УПА носила на головных уборах тризуб с более длинным и острым средним зубом, который, таким образом, напоминал карающий меч. У Шарнира даже было хобби рисовать тризуб одной непрерывной линией. Однажды, идя на прогулку в парк Хмельницкого, Шарнир решил подшутить над режимом. На улице Дзержинского (ныне Витовского) напротив здания КГБ стояли щиты наглядной агитации. Шарнир попросил своего друга прикрыть его спиной, и, достав из кармана фломастер, легким движением руки нарисовал тризуб. Небольшой, но всё же заметный. Он рассказывал, а я вспомнил, что в детстве видел этот тризуб, да и многие мои знакомые тоже.  Тризуб красовался несколько дней, пока его не заметили и не заменили щит.

Шарнир пытался привить идеи украинского национализма и своим друзьям. Но в русскоязычной среде они успеха не имели, их тусовка так и не вышла на рельсы революционной борьбы.

С детства у Шарнира была любовь к огнестрельному оружию. Зная это, его знакомые иногда приносили ему пистолеты на продажу. В те времена еще отзывалось эхо войны и трофейного оружия было больше, чем сейчас. Знала об этом и милиция, за что Шарнир был дважды посажен.

Первый раз его поймали в Брюховичах. Там в лесу компания Шарнира проводила свободное время. Употребляя вино, они стреляли по подброшенным бутылкам из пистолетов. Шарнир слыл самым метким стрелком, при этом он немного хитрил. Он вынимал пулю, вставлял мелкую дробь и затыкал гильзу пыжом. Количество попаданий у него было больше всех. В Брюховичи он обычно ездил на такси, на деньги "Организации". Чаще приезжал один и тот же таксист, с которым они уже стали приятелями, и всё проходило благополучно. Но в этот день прислали другого таксиста, который, доставив Шарнира в Брюховичи, увидел подозрительную длинноволосую компанию и сообщил об этом в милицию. Когда приехала милиция, все разбежались. А Ересько взяли с поличным. Дальше - тюрьма.

Второй раз его оскорбил какой-то хулиган. Так как Шарнир не мог его побить, он вооружился маузером, засунул его сзади за брючный ремень и пошел на разборки в район бассейна "Медик", где тусовался обидчик. Решил его попугать. Но это была просто провокация. В милиции он был частый гость, там знали его характер  и спровоцировали на конфликт. На костылях он передвигался медленно, стукачи успели сообщить о его появлении на улице. По дороге Шарнира задержали, погрузили в авто и отвезли в отделение.

При осмотре его просто похлопали по бокам. Ничего не обнаружив, милиционеры пошли за понятыми для более детального обыска. Шарнир остался наедине с дежурным. Милиционер писал протокол. В это время Шарнир достал из-за спины маузер, направил на дежурного и скомандовал: "Руки вверх!" Дежурный побледнел:
- Славик, ты что сдурел, перестань.
- Я не шучу, - Шарнир продолжал держать его на прицеле. Милиционер поднял руки. Но в это время в коридоре послышались шаги. Шарнир наклонился и запустил маузер по полу под сейф. Вошли милиционеры и дежурный радостно закричал:
- Он попался, у него был пистолет! - затем пошарил под сейфом и извлек оттуда маузер.
Шарнир запротестовал:
- Это не мой, первый раз вижу.
- Славик, не переживай, мы всё-равно запишем в протокол, что пистолет был найден у тебя при обыске.
И Шарнир поехал в тюрьму второй раз.
Он жары, воспоминаний и выпитого вина у него появились капельки пота на верхней губой. Думаю, он не врал.
Он рассказывал, что их компания летом собиралась на Лычаковском кладбище у символической могилы Джими Хендрикса. То есть в месте, где на заброшенной плите было неровными буквами написано черной краской "Jimi Hendrix". Во время собраний возле плиты разводили костер, у которого общались, выпивали и принимали в свои ряды новых членов. Принимали простым большинством голосов. Всё было демократично. А в это время за могильными памятниками мелькали тени стукачей.

Обязательных членских взносов не было, собирали пожертвования - кто сколько может. Деньги шли на культурные мероприятия - кино, рок-концерты, поездки за город и, конечно, на выпивку.

Я видел эту плиту, когда ходил на стадион, что был за оградой. На стадионе спустя примерно десять лет собиралась наша тусовка - мы играли в футбол, употребляли алкогольные напитки и дебатировали на всевозможные темы.

В тот день мы с Шарниром разговаривали долго, выпили несколько бутылок вина в его синем москвиче. Утром голова была тяжелой. Но зато всплыло кое-что из новейшей истории Львова.

Итак - "Львiв понад усе!"

 



Эпиграф: Семь лет мак не родил - и голоду не было (Народ).

Песни Святого Сада.

Нестор. Сад.

Приди и заблудись в моём саду
моим тюльпанам говори руками
и я в траву счастливый упаду
ни взгляда и не слова между нами
Виктор Неборак

С утра, пока на улицах нет ни людей, ни машин, спускаясь из Высокого Замка, оказываешься на улице. Улица сбегает вниз и перспективу ее закрывает купол Доминиканского костела.  Под ним Пороховая башня - с этой точки она выглядит совсем маленькой. Слева взгляд охватывает комплекс строений, которые окружают периметр внутреннего двора. Последний из них - номер 10. Его торцевая стена срезана под острым углом, и благодаря этому эффекту в глубине видно перекрытие нефа и башни бывшего костёла Михаила. Линию строений продолжает оборонная кирпичная стена кармелитского монастыря - несколько десятков метров до войсковых казарм. Раннее солнце выглядывает из-за него и слепит глаза. За забором деревья, освещенные его лучами. Там Святой Сад.

Появление Сада, вероятно, синхронизировалось с энергетическим прыжком, про что догадываешься, перечитывая "Львов превыше всего". Финальный аккорд немного р

астянутый, пока аккорд длится - будущий автор успевает вскарабкаться по 4-метровой стене подворья - каменного колодца, хватаясь руками за траву, которая вырывается на волю из каменных щелей, навстречу двум зеленым башням сказочного замка, который витает в небесах.

Другое доказательство садовской эксплозии - выход из Сада летом 1967 года одного из первых хиппи по прозвищу Плюшкин "в пиджаке просто невероятного кирпичного цвета и старой австрийской военной фуражке" в духе сержанта Пеппера - так вспоминает о себе автор "Снов в Святом Саду".

It was twenty years ago today,
Sgt. Pepper taught the band to play
They've been going in and out of style
But they're guaranteed to raise a smile.
So may I introduce to you
The act you've known for all these years,
Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band.

(Это было лет 20 тому назад//Сержант Пеппер собрал оркестр//Их игра не выдерживала одного стиля//Но обязательно вызывала улыбку//Так могу ли я говорить про тех//Кого вы знаете долгие годы//Оркестр Одиноких Сердец Сержанта Пеппера. Beatles, Sgt.Pepper's Lonely Hearts Club Band, 1967 - перевод с украинского подстрочника)



Алик Олисевич. Нам хлеба не надо, мы "Вуйками" сыты... - фрагменты (Статья была опубликована в журнале "Новая волна", - Львов, 1997, №2)

Хиппи появились как-то внезапно и одновременно в разных странах. Причиной было несогласие с существующей реальностью, с миром взрослых и их моралью, неприятие традиционных взглядов на жизнь.

Официальной датой рождения хиппи считается 1967 год, когда десятки тысяч молодых людей начали съезжаться в "хипповскую Мекку" - город Сан-Франциско.

У нас, в бывшем СССР, в странах, где не было свободы, движение хиппи носило более революционный характер, чем в Америке или Западной Европе.

Официальные лица, правительство, разные службы безопасности, комсомол относились к нему как к антисоветскому диссидентскому массовому движению, с которым они боролись с самого его основания до развала Союза.

Вначале движение было немногочисленным, но к началу 70-х большое количество молодых людей приблизились к идеям и взглядам хиппи. Они расширяли связи с другими городами, и вскоре создалось молодежное общество с собственной культурой и взглядами, в определенной степени противодействующее диктату идей Компартии.

Легендарная группа "Вуйки", возникшая в 1975 году во Львове, пользовалась большой популярностью не только в Украине, но и во всем СССР. Эту группу любили и уважали среди системных. Группе удалось объединить вокруг себя целое поколение, которому надоели идеи партии и комсомола. Один из первых сейшенов, на котором играли "Вуйки", состоялся в июне 1976 года на территории бывшего монастыря кармелиток Босых, что рядом с обкомом КПУ по улицам Лысенко и Дарвина (место, известное львовянам как Святой Сад).

В Украине наш город считали центром альтернативной культуры, а Святой Сад стал легендой для молодежи 70-80-х годов. Следует заметить, что разные правоохранительные и идеологические органы (милиция, КГБ, комсомол) на Украине уделяли гораздо большее внимание альтернативным движениям (хиппи, панки. рокеры и др.), чем их коллеги в России и в Прибалтике.

Такая борьба с молодежью не всегда проходила мирно. Скажем, после концерта группы "Вуйки" в одной из школ, когда был запрещен следующий концерт,  молодые люди вышли на улицы с лозунгами: "Нам хлеба не надо - мы "Вуйками" сыты, нам солнца не надо - нам "Вуйки" посветят!"

В середине 70-х во Львов стали съезжаться хиппи со всего Советского Союза и Святой Сад стал бастионом  всего свободолюбивого, романтического и загадочного, своеобразной Меккой для советских хиппи.


Илько Лемко. Гимн Святого Сада

В Саду встречаемся все вместе
Как только солнышко зайдет
И всё идет у нас чудесно
Орех нам силы придает

Для "недоразвитых башкиров"
Лишь  "ранчо" - как родимый дом
Скорее мы закупим киру,
Скорее в Сад мы все придем

Crazy, crazy nut-
Это наш сад
Срал пёс в красной конюшине
Из всех грёз -
Только "срал пёс"
Не умер в том Саду поныне

Мы словно дети хулиганим
Футбол для нас главней всего
Цветы у "ранчо" мы посадим
И расцветет наш рок-н-ролл

Нет лучше "гнидл" и в целом мире
И в "категории" и так.
Что вам докажут тут же,  мигом -
Святой и Лемко и Вахлак

Crazy, crazy nut-
это наш сад
срал пёс в красной колюшине.
Из всех грёз -
только "срал пёс".
Не умер в том Саду поныне.

(1970-е годы)


Илько Лемко

Барабанные напевы судьбы

(сон, записанный 24 ноября 2009 года)

Я иду с утра на работу до ратуши по улице Руськой. На противоположной стороне узенькой улицы бомж тянет по тротуару свой возок, в котором что-то длинное, прямоугольное, запакованное поперек возка газетами и перевязанное веревкой. Бомж двигается с такой же скоростью, как и я, в том самом направлении до площади Рынок. Колеса его возка, попадая на стыки тротуарных плит, равномерно постукивают, словно соло на барабанах. Это настоящее ритмичное соло в стиле Йена Пейса, барабанщика "Deep Purple". Равномерность уложенных метровых плит, равномерность движения возка по этим плитам и ударение колес о стыки, равномерность побрякивания плохо привязанной поклажи, равномерность поскрипывания чего-то в середине поклажи снова с небольшим  в долю секунды отставанием во времени, звуки каких-то неведомых таинственных обертонов и, наконец, акустика древних стен узкой средневековой улицы - всё это создает в реальности, в реальности и сто раз в реальности соло на барабанах с четко выверенной полиритмией. А может, это соло барабанщика "Супер Вуек" Карла (Хуан-Карлос Коцюмбас, 1955-1984) из "Старгейзера", собственно, соло Козы Павела, но в исполнении Карла? Я наслаждаюсь этими звуками, главным свидетельством того, что возок бомжа на львовских тротуарах  может реально превратиться в чудесный музыкальный инструмент, но внезапно волшебные звуки затихают и я оказываюсь на улице Зелёной, где-то между Сиховским клубом  и железнодорожной станцией Сихов. Навстречу мне идёт Карло, он умер 25 лет тому назад, но не он явился ко мне мёртвым, а это я перенёсся на 30 лет назад. То есть случились две вещи: Карло стал живым, а я стал молодым. Как же давно я его не видел - может, полгода, а может, и год. Вот он остановился, я подхожу к нему вплотную, а он опускает голову и словно не хочет смотреть на меня. Карло, молодой, высокий и худощавый, одетый в футболку с большими цветами. Он ничего мне не говорит, но я откуда-то знаю что он спешит на поезд и должен куда-то ехать выступать. Замечаю, что рядом стоят его барабаны. Мы, кажется, сейчас играем в разных рок-группах. Как такое могло произойти? Меня это смущает, но это не главное. Самое главное, что я наконец увидел Карла, которого очень люблю...

Из книги "Сны в Святом Саду, 2010"

Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll

Про события недавней истории рассказывает один из её участников и творцов. Интервью записал Иван Банах.

- Весной 1975 года я познакомился с Карлом. Это была оригинальная персона. Он был приколистом - весёлый, я бы сказал, буйный. Каждую минуту мог что-нибудь выкинуть.  Был уроженцем Буэнос-Айреса, куда с Западной Украины  эмигрировали еще его деды. Карло свободно говорил по испански и при необходимости мог выдавать себя за чилийского патриота-коммуниста и соратника Луиса Корвалана. Про себя мог сказать: "Я не вуйко с полонины (не дядька с пастбища), я вуйко из Аргентины". На то время он играл в рок-группе, которая так и называлась "Вуйки". Сосредотачивалась она в Святом Саду.

Карло зажег нас идеей Сада. Он рассказал, что там есть парни, которые хорошо разбираются в рок-музыке. Сад, расположенный в центре города, высоко на холме, окруженный кварталами и монастырскими стенами, из-за этого труднодоступный для дружинников с их автобусами. Внутренний двор - настоящий бастион всего вольнолюбивого, где подростковые представления о свободе выстроили Республику Святого Сада. Лозунг - "Срал пёс - на КПСС!" Президент - Лемко, студент университета. Премьер-министр - Святой. Поднимаясь над городом, Сад почему-то напоминал остров свободы.

В то время мы мечтали про хип-коммуну, братство вольных духом людей, идеальный город Амстердам. Святой Сад привлекал соседством с бывшим монастырём, христианские реминисценции консонировали с аурой "Jesus Christ - superstar". Оказалось - Потопляк ходил сюда уже несколько лет, Фред, Джоник, Петров, Грэг. "Министром культуры" в Саду был Янг - из-за первенства, без всяких сомнений, в области новостей рок-музыки. Да и Святого знали все - так и говорили: "Идём к Святому в Сад". Эпицентром событий было "ранчо" - химерное сооружение из бревен и досок, возведенная талантом "министра капитального строительства" Вахлака. Чуваки, хулиганы, хиппи,"гнидлы" - так называли в Саду своеобразную категорию девчонок - все собирались на "ранчо".

В те годы прикалывались над башкирами, потому "Республика" по началу называлась "Республикой недоразвитых башкиров", но это название не имеет никакого отношения к имени гордого народа. Парни выносили во двор магнитофон, колонки, громкоговорители. Электричество тянули из окна общежития, что было в помещении монастыря. Тогда над городом раздавались мощные аккорды "Smoke On The Water", поднимаясь до небес, догоняя "Stairway to heaven":

Many mery places knows L`viv,
But the beatuties place - rancho "Vuykiv".
Here you can play, as  on Judgment Day/
Keep it up your gardens` adress,
Long live Holy Garden! Srav Pes!

(Много весёлых мест знает Львов//Но лучшее место - ранчо "Вуйков"//Тут мы можем так играть, словно настал Судный день//Держи свою жизнь в тонусе, как только можешь//Добро пожаловать по адресу сада//Пусть живет Святой Сад! Срал Пёс! - перевод укр.подстрочника из книги)

- написал в 1977 году будущий "вуйковский" клавишник Ричи.


Илько Лемко. Республика Святого Сада

Окруженный старинными фортификационными стенами с бойницами, бывший монастырский Кармелитский Сад, сад в форме буквы "Г", занимал площадь полутора-двух футбольных полей. Рядом с металлическими ступенями, что спускались в Сад с балкона второго этажа, стоял большой клён, немного дальше - широкий и высокий двухметровый куст шиповника, а над самим помещением нависал орех. Около небольшого футбольного поля около стеной дома росли две яблони - чудесный белый налив. Под стеной войсковой части росло много сливы и алычи. Между кустов шиповника, ближе к монастырским постройкам, стоял Колодец - большой старинный каменный резервуар метров пять в длину, три в ширину и полтора в вышину.  За Колодцем росла старая груша с чудесными сладкими сочными плодами и, конечно же, орехи - их в Саду было больше всего. Мы садились на ветви, словно птицы, каждый на свою, и потягивали "чернило", млея в лучах солнца.

Ходить в сад обычной дорогой через ворота, калитки, проходы было в облом. Так же как и выходить - а зачем, когда можно было съезжать по металлическому  столбу на северной оборонной стене с сада вниз на улицу Курковую. А от северной оборонной стены на улицу Дарвина был вообще захватывающий маршрут: с футбольного поля на дерево алычи, дальше надо было прыгнуть на кирпичную стену, потом через пролом в стене по каменному карнизу до герба Собеских, оттуда можно было прыгнуть на землю или спуститься по толстому стволу акации.

Приход в Сад - это был выход за рамки узкого мира, в котором пребывал каждый, кто жил в Советском Союзе. Сад был наполнен чистейшим кислородом свободы. Во времена СССР он на самом деле был "гением города", потому что какой бы человек сюда не попадал, он становился садовским, то есть окруженным аурой такого сговора.

12 октября 1968 года мы основали Республику Святого Сада. Это была игра в политику 14-18 мальчиков с  духом свободы, даже какого-нибудь анархизма и пассивного протеста против советского дурдома. Казик нарисовал Гербы на зеленом фоне Флага белой краской, и Герб этот представлял их себя Украинский Трезубец из башен Костёла Кармелитов. Под трезубцем были изображены два скрещенных листка грецкого ореха - священного растения Святого Сада, и между ними футбольный мяч.

За постройками монастыря, в которых в то время размещалось общежитие полиграфического техникума, на горке под кроной исполинского грецкого ореха с какого-то времени стояло оригинальное сооружение, возведенное садовскими пацанами. Четыре глубоко вкопанных толстенных столба, позаимстованные навсегда с места реконструкции стародавнего Городского арсенала на улице Подвальной, были накрыты склоненным просмоленным деревянным шатром, а под ним стоял достаточно большой прямоугольный стол,  окруженный по периметру четырьмя длинными крепкими лавками. Сооружение с трех боков было обнесено скорее символичною оградой - двумя параллельными досками, прибитыми к столбам с трех сторон, и это напоминало ограду из вестернов, за которую ковбои загоняют своих коней. На этом ранчо под крышей даже в сильный дождь могло рассесться до 30 людей.

Летом 1974 года тусовочный садовский пацан Бадиль привёл в Сад барабанщика  - восемнадцатилетнего Хуана-Карлоса Коцюмбаса, аргентинского репатрианта, парня необыкновенного, стильного, с удивительным роковым голосом,подобного которому тогда было не отыскать и во всём Советском Союзе. Собственно, вокал Карла окончательно толкнул нас на роковое подвижничество. Больше всего Карло выкладывался, исполняя назаретовский хит "Telegram" - этот манифест рок-музыканта - в это время он, казалось, весь светился. Это было словно сон - живой фирменный вокал высшего сорта:

Send a telegram today
Tomorrow you`ll e on your way
ould e Mamphis or..
No questions just get out and play

(Отправил телеграмму сегодня//Потому что завтра ты будешь в дороге//Это может быть Мемфис или Лос-Анжелес//Никаких вопросов - выходи и играй. "Nazateth", 1976 - перевод комментария автора)

(Из книги "Сны в Святом Саду")



Дмитро Казик Кузовкин. Из "Ненаписанных мемуаров"

"Вуйки" появились в то время, когда молодежные эстетические потребности меняли кожу, как змея: вместо оптимистичных мальчиков, которые временами игрались в философскую грусть ("Beatles") и анфантериблевых разбойников-хулиганчиков ("Rolling Stones"), на сцену вышли настоящие пессимисты: "Led Zeppelin", "Deep Purple". Их имидж был более агрессивным и экзистенциальным.

Без какой-либо центральной идеологии, без тотальной оппозиции всеиу этому многообразию трендов (от веселого конформизма ранних "Beatles" до активного отчаяния хэви-рокеров) надо было сберечь индивидуальность...

Поэтому "Вуйки", хочешь не хочешь, должны были вырабатывать собственную идеологию.

Они сразу дистанцировались от прагматизма, от страха перед будущим, от опасливости в широком смысле и смогли объединить пафосность тяжелого рока с беззаботностью и отвязанностью настоящих хиппи.

Во времена, когда официальная пропаганда из всех сил программировала народ на осознание себя менее значительным, чем государственные структуры ("Всё для блага Союза Советских Республик!"), - "Вуйки" также создали свою пародийную "Республику Святого Сада". И эта Республика имела собственную территорию - Сад Монастыря Кармелиток Босых... Только лишь через одну узенькую улочку Дарвина (теперь Просвещения, бывшую Кармелитскую) от Обкома КПСС! То есть где-то там на львовских творческих собраниях, по всей области коммуняки искали "криминал"  - а тут: в ближайшем соседстве процветает альтернативная Республика, идеологию которой иначе как антисоветчиной не назовёшь!...

Ясное дело, эта "Республика" притягивала тогдашнюю свободолюбивую молодёжь, как магнит. К тому же и музыка "Вуйков" вызывала резонанс у многих хиппи и парахиппи.

Максимально точное копирование вещей известных рок-групп было необходимо как школа - ведь все члены группы были дилетантами (хотя и талантливыми - Лемко с абсолютным музыкальным слухом, Карло с мощным вокалом). И это дилетантство преодолевалось многочасовыми репетициями,  ярым трудоголизмом. И результат не задержался: продвинутая молодежь смогла оценить истинность музыки "Вуйков" - и доскональность копирования, и уровень собственных композиций, которые Лемпо начал потихоньку вводить в репертуар.

И "Вуйкам" наконец удалось пережить короткий блестящий период незаурядной славы.

(1993)


Илько Лемко. Расцвела красная конюшина...


Расцвела червона конюшина
И по ней проехала машина.
Вышел пёс из будки погулять,
Конюшину красиво обосрать.

У собаки
свой интерес
к красной конюшине.

Илько Лемко, 70-е




Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

- Летом 1976 мы с Рубчиком возвращались из Питера. "Вуйки" устраивали в Саду сейшн и по этому поводу ожидался приезд во Львов многих системных. В Таллине к нам присоединился Айвар Ойя и мы вместе поехали во Львов.

В Святом Саду приготовления шли полным ходом. Аппаратуру разместили за гаражами справа и перпендикулярно к боковой храмовой стене, сразу за входом на территорию. Рядом устроили танцплащадку. Около протяженной глухой стены войсковой части просто на траве были "зрительские места". Сбоку тянулся ореховый сад. Вечером пришли Айвар Ойя, Рейн Мичурин, Викинг, Игорь Еропкин, Роберт и Лия из Таллина, Юрий Новосёлов и Валерий из Риги, Вацис и Жанна из Клайпеды, москвичи Джанис, Лой, Ира, Костя, Сергей Троянский и Швед, Актай из Баку, пипл из Вильнюса, Ленинграда, Куйбышева, Смоленска, Орла, Уфы, Омска, Красноярска, Иркутска, Владивостока - несколько десятков хиппи, вместе с львовянами. Много "несистемных". Атмосфера чудесная - дружественность, море эмоций, ожидание праздника. Наверное, то же самое ощущалось на Вудстоке. Перед выступлением Лемко попросил у всех не шуметь, но не добился эффекта. На басу играл Казик. На ритм-гитаре трудился Святой. Карло честно работал на барабанах. Помимо функции лидер-гитариста он корчил такие рожи, что публика ложилась.  Первым номером зазвучала цеппелиновская "Stairway To Heaven" - её исполнял Святой, забравшись на крышу:

There`s a lady who`s sure
All that glitters is gold
And she`s buying a stairway to heaven

(Эта девушка уверена//Всё, что блестит - это золото//И она берёт лестницу в небеса "Led Zeppelin", 1971 - перевод укр.подстрочника)




Нестор. "Вуйковский" шарм.

Пока нарастает нетерпение в Саду, звучат анархистские лозунги и крики "Свободу рок`н`роллу!" Карло забивает молотком отвертку в сцену, чтобы педаль бас-барабана не уезжала. Пиночет и Каптар закончили возится с усилителями и динамики перестают фонить. Первые гитарные рифы -  Святой долбает один и тот же аккорд. Вступает бас-гитара  - долгий тонкий звук тянется, бьет в живот - пока еще мотив не ясен. Партия барабанов, обрыв. Тишина. Среди публики нарастает гул, который накапливается и перерастает в сплошной шум. Снова ритмическая фигура на барабанах, она сливается с тонким, тягучим тембром бас-гитары. Дрожание, скрежет, поворот, перепад. Над этой, еще несформированной конфигурацией, незаметно начинает доминировать металлический ритм. Бас. Снова поднимается шум, мелодию узнают и теперь активность стремительно возрастает. Взрывается соло-гитара, собираясь порвать динамики. За ударными Карло встает в позу трубача и за минуту отбрасывает в сторону бутылку с вином. Набирают энергии струны трех гитар, рывок, пассаж, скрежет, за ними, пошел, напирая на предыдущий саунд, ритм бас-барабана, сбивка, дробь, удар в тарелку и общий фон перекрывает голос с резким тембром:
Nobody gonna take my car
I`m gonna race it to the ground
Nobody gonna beat my car
It`s gonna break the speed of sound

(Никто не сможет обогнать мою машину//Я объеду на ней целый свет//Никто не сможет разбить мою машину//Она преодолевает скорость звука. "Deep Purple". Highway Star.1971)


Дмитро Казик Кузовкин. Настоящая история львовян (конспект)

Львовяне - прямые потомки древних львивов, от которых происходят древние укры.

Первые львивы - Адам Секов и Ева Щук - родились пару сот тысяч лет тому назад на берегу речки Полтавы, в районе нынешнего фонтана на улице Мицкевича. Эти люди были первыми представителями вида Homo sapiens. И начали интенсивно размножаться.

Земля в то время была заселена неандертальцами, которые кое-что понимали, но в целом были глупыми. Потому достаточно быстро - за каких-то сто тысяч лет - львивы уничтожили их всех, оставив лишь несколько из них, для того, чтобы пугать будущих туристов. И назвали этот реликт "йети" или "снежные люди".

Около 50 000 лет тому назад львивы расселились по всей планете, а еще через пару тысяч лет создали развитую цивилизацию.

На территории современной Индии их потомки выстроили Империю Астраведьи, строили святилища-космопланы , летали на все планеты Солнечной системы, а иногда даже до ближайших звёзд: Альфа Центавры, Сириуса, Веги...

В Египте львивы строили огромные пирамиды (сейчас сохранились только наименьшие - пирамида Хеопса высотой лишь в 150 метров).

В Ассирии львивы  устроили Эдем - курорт для старательных работников.

Укры, что отделились от львивов около 40 000 лет тому назад, построили к востоку от Львова Трипольскую империю. Эта империя была достаточно агрессивна и сразу начала конфликтовать со Львов.

(К востоку от Львова сохранились металлические оборонные сооружения того времени, когда древние львивы защищались от трипольского нашествия. Горе-историки до сих пор считают эти "Чертовы скалы" большими камнями, которые принес ледник)

Успешно отбив наступление трипольцев, львивы продолжали строить своё государство и свою столицу.

На месте скупки за Оперным Театром был расположен космодром. Там, где теперь станция Пидзамче, работал мощный энергетический коллайдер. На золмах Кайзервальда стоял Институт Бессмертия и Космической Этики. В Стрийском парке работала Машина времени (теперь тут кинотеатр "Львов").

Население Львова насчитывало тогда 30 000 жителей, его периферийные районы достигали Бродов на востоке, Мостиськ на западе, Жидачева еа юге и Жовквы на севере. Тогда это были городские районы... Львивы жили, радовались, работали, размножались - но, к сожалению, этим счастливым временам настал конец.

Настала ядерная зима - "ледниковый период". Львивы вымерли, их цивилизация исчезла. От них осталось только пять самцов (так называемые "вуйки") и несколько самок (так называемые "гнидлы"). Им выпало возобновить поголовье человечества.

"Ядерную зиму" львивы пережили благодаря тому, что случайно натолкнулись на огромный (более 20 тонн) бак с крепким вином - на винзаводе, который чудом уцелел на Погулянке (этот винзавод до сих пор там). Это вино ("чернило" или "антрамент") всё время согревало Львов изнутри.

А недолгая "ядерная зима" закончилась: сильные морозы так сжали земную кору, что  бурно активизировалась вулканическая деятельность. Миллиарды кубометров углекислого газа попали в атмосферу, вследствие "парникового эффекта" резко повысилась температура, ледники растаяли и Землю "накрыл" всемирный потоп.

Львивы не погибли: быстро построили себе ковчег, плавали на нём 40 дней и в конце концов пристали до холма, который уже немного высох. Сперва они хотели назвать его "гора Арарат", но потом переименовали его в Эдем или Рай (на староеврейском и арамейском это означает "сад" или "святой сад"). Позднее монахи ордена кармелитов построили на своём холме свой храм и монастырь.

И вот, имея еще несколько тонн "чернила", закусывая орехами, алычой и грушами, что росли в Святом Саду, львивы снова начали размножаться. Их дели заселили бывшие околицы Великого Львова - Киев, Прагу, Будапешт, Минск, а потом распространились по всей Земле.

Они сберегли генофонд первых львивов - белого арийского человека. А иногда переживали мутации - и так возникли племена монголоидов, негроидов, пигмеев и хиппи.

С этого времени начинается уже новая история, про которую можно прочитать в современных источниках.

(Это было написано в 70-х годах, и тут я удивляюсь собственной "профэтичности": про древних укров начали писать только недавно, лет через 20-ть после меня. А вот про древних "львивов" что-то до сих пор не слышно).

***
Как пришли советы, пан Иван с паном Петром посовещались и решили коммуну в селе сделать - чтобы комиссары их за своих считали.
Но сразу пришли парни из леса и говорят:
- Вешай коммуняк!  - и давай из пулемётов стрелять.
Но Ивану с Петром удалось убежать. Они долго бежали, нашли в лесу пещеру и там спрятались. Прятались долго, где-то с 30 лет. Ели, что находили - грибы, ягоды, червяков, птичьи яйца. Волосы выросли у них аж до самой жопы.
А в начале семидесятых встретили они в лесу около своей пещеры еще таких же самых волосатых, которые искали мухоморы. Те трое, как увидели Ивана с Петром, аж свои рты пораскрывали:
- Во, блин! И тут, в диком лесу, "системные" тусуются! (1977)


Дмитро Казик Кузовкин Воспоминания про Hippielove

Когда молодой была я - то любила хиппи.
А когда старушкой стала  - уважаю хиппи.
Когда молодой была - любили меня хиппи,
А теперь меня, старушку, уважают хиппи.

Мой Михайло чернобровый - хаер аж до жопы.
И герлы летят к Михайлу -  как на сахар мухи.
Кыш, девчонки! Милый мой - это мой любимый.
Убирайтесь-ка отсюда - если я не в духе,
то у вас проблемы будут, вы меня не злите.
Мы с ним сделаем коммуну - пусть нас только двое,
пусть она мала - не страшно: будет всё хипово!
Потому что оба мы патлатые как хиппи
и фрилавимся - я  с ним, я с ним, а он со мною.
Пусть же на других Михайло никогда не взглянет.
Мы всё время ездим стопом, как же: дом-работа.
А назад идем пешком, копейки экономим.
Он детей берет из сада, я готовлю ужин.
Как посмотрим телевизор - так и спать ложимся.
Ну, помейкаем фрилава - он всегда лишь сверху,
по другому же - ни-ни: пусть знает дисциплину.
Если выпимши припрётся - то любви не будет!
Пусть сначала извинится и подарок купит.

***
В воскресенье Божья Служба - так идем мы в церковь
А потом и в гости к маме (что к моей - понятно) -
Муж, конечно же, всегда должен быть послушным
а иначе я обижусь и не будет секса.
Он пускай с детьми гуляет - я иду к Иванку.
Говорю же - будто к  Стефке: "Ночевать останусь..."
И потом звоню я Стефке: "Не проговорись же..."

***
Ты ж мой Ванечка-Иван, милый, чернобровый!
Если не патлатый ты - то пусть же так и будет.
Кто-то должен быть доцентом, нянькой, селянином
инженером, землекопом и чернорабочим.
Деньги честно добывать, чтобы кормить детишек,
А не то, что мы с Михайлом - хиповать всё время.



Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Летом 1977 года в Эстонии попробовали организовать летний лагерь-сейшн. Мы с Геной Зайцевым ожидали от лагеря общения и свободного обмена между братьями и сестрами, который не будет превращаться в обмен наркотическим опытом. Гена с самого начала настаивал на категоричном разделении - отдельно хиппи и отдельно наркоманы. В то время в Таллине участились милицейские набеги на горку. Отлавливая наркоманов, сметали всех, однако разбирались оперативно. Меня как-то раз тоже забрали со всеми, но отпустили сразу. Документы отдали на другой день, после проверки, не пребывал ли в розыске. И в каких-нибудь спецприемниках, психбольницах и закрытых кожно-венерических диспансеров.

Сбор был назначен у Витно. Мы с Геной выехали из Питера, с нами были Таня из Питера и москвичка Мелани. Не доехав 80 км до Таллина на трассе надо было найти придорожное кафе. Затем углубиться на 1 км в лес, где есть 2 озера, на одном расположен кемпинг.  Ежегодно туда приезжают с палатками. В том году поставили хипповые палатки. Когда мы приехали, в лагере было полсотни "системных" - Ааре, Алекс Аксель, Айн, Рейн Мичурин. Айвара Ойю где-то задержали по дороге. Неделю было спокойно.  А потом прибыли парни из КГБ - это уже не Таллин. Приехали на волгах, на бобиках, проверили документы, переписали имена, кое-кого забрали, велели снять палатки и убраться прочь в течение суток.

Из Витно мы поехали во Львов на сейшн. Второй сейшн "Вуйков" в Саду летом 1977 года собрал значительно больше людей, чем в прошлый раз. В центре города собрались сотни длинноволосых - праздник, который никогда не заканчивается. Айвар Ойя, Юра Новоселов, Джанис, Сергей Троянский, Игорь Еропкин, Вацис и Жанна из Клайпеды, москвичи Ира и Костя - они были и в прошлом году. Актай еще тогда остался во Львове. Алекс Аксель, Гарик Мейтин, Ирена Черная, Ирена Рыжая, Андрис Скранда из Риги, Синоптик, Кис, Мелани из Москвы, приехали, кажется, Миша Тамарин, Валя Стопщица из Питера. Все ждали вечера.

После 18 часов все стали сходится в Святой Сад - в этот раз людей было значительно больше. "Вуйки" вышли первом составе, это вызвало энтузиазм. Шум стал нарастать с первыми аккордами флойдовского хита "Time", который исполнял Лемко:

Tired of luing in the sunshine staying home to watch the rain
You are young and life is long and there is time to kill today

(Утомленный лежанием под солнцем, продолжаешь смотреть в окно на дождь//Ты молод: жизнь еще длинна и самое время убить еще этот день. "Pink Floyd", 1973 - перевод с укр.подстрочника)

В финале Святой выдвинул идею провести третий сейшн в день памяти Джими Хендрикса.


Дмитро Казик Кузовкин. Ништяк.

Всё будет хорошо
Всё будет здорово
Всё будет ништяк.
Рыба с раком,
картошка с пастернаком,
бык с коровой,
а Ромка с Джульеттой -
ништяк.
В овине
и в чистом поле
все любятся - ништяк.

70-е




Илько Лемко. Львов превыше всего (отрывки)

Хиппи, как и "Вуйки", были грязным пятном на показушном фасаде советского способа жизни, а всё, что порочило этот фасад, нещадно преследовалось. Но хиппи жили вне мира политики, поэтому им достаточно трудно было "пришить" криминал. Поэтому их преследовали в административном порядке. Конечно, легко демонстрировать своё превосходство над человеком, который выступает против насилия и не отвечает на хамство. Для множества советских правоохранителей, особенно из ДНД (добровольных народных дружин) лучшим развлечением было унизить, поглумиться и побить человека, которому собственный внутренний этичный кодекс не позволяет таких действий даже для самозащиты.

Сама атмосфера общения с хиппи всегда сподвигала нас стать лучше, более толерантными к мыслям и взглядам других, задумываться над собственной жизнью. Поиск себя в религиях (а это были преимущественно христианство, буддизм и кришнаизм) приводил хиппи к изучению разных путей самоосознания. Одних они веди в глубины духовности, которые придавали им силы противодействовать и выживать среди насмешек и гонений. Других - которых, к счастью, было меньшинство - искусили неестественные способы расширения сознания.

В 1997 году ко дню памяти известного рок-гитариста Джими Хендрикса (он умер 18 сентября 1970 года) во Львов съезжались хиппи. Тогда был запланирован большой "сейшн", но милиция сработала чётко: системных, которые прибывали из Москвы, Питера, Прибалтики и даже с Дальнего Востока, забирали просто с железнодорожного вокзала. В те дни во Львове было задержано несколько сотен хиппи. Власть провела эти аресты в качестве профилактики против возможных провокаций приезжих против советского праздника 17 сентября, дня оккупации советскими войсками Западной Украины в 1939 году.

(2003 г.)


Дмитро Казик Кузовкин. Любовь

Милая моя
Ты немилая моя
Ты хочешь быть со мной,
А я не хочу быть с тобой.
Любовь!
Любовь!
Миська к Приське - любовь!
Приськи к Влодке - любовь!
Влодка к Стефке - любовь!
Стефки к Миську - любовь!

70-е


Йокси. (по-русски)

Был я во Львове, точно, в 1977-ом. Приехал за три дня до этого "сейшена" и меня вписали на найт к одной поэтессе (имя запамятовал, очень жаль). Она жила в старом доме и там тусовалось человек двадцать. Там же я познакомился и с Евой (Ева Чёрная, Татьяна Блощаневич, ~1959-1997). На второй день меня водили по Львову, знакомили с художниками. В каком-то парке, кажется, под каменной стеной, был бар, где меня угощали зеленым хвойным ликером львовские реставраторы. Три дня полного кайфа, а затем три месяца кошмара...

Свинтили меня 19 сентября (теперь и дату вспомнил) возле костёла в центре. Там среди кустов пипл запалил костёр, и мне как раз передали батл. Только я запрокинул портвейн, тут дндшники с ментами нарисовались. Куда народ повели, спрашиваю? Они показали направление, сказали, что стремак, всех свинтят, линять надо и все слиняли. Я же, вместо того, чтобы затихариться, догнал процессию. Пипл вели гуськом по улице до ближайшего отделения милиции. Впереди вышагивали менты в форме, а замыкающими шли четыре добровольца-комсомольца. Я дыша парами, как социально-близкий, стал приставать к лейтенантику: "Мол, за что народ свинтили? Они же никого не трогали. Делать, мол, вам нечего, реальную урлу тронуть кишка тонка, а этих волосатиков только ленивый не пинает". Настроение у меня было приподнятое, я веселился и менты это чувствовали. "Вали отсюда, а то и тебя повяжем" - незлобно предупредили менты. Тогда я отстал и принялся обрабатывать дндшников. Но они оказались более стойкими, хотя и не угрожали. Тогда я схватил Еву и кого-то из Литвы и потянул их в ближайшую подворотню. За нами не побежали. Меня это подзадорило и я решил повторить номер. Было уже темно и меня никто не разглядел, а я обогнал пипл и приготовился к броску в парадняке. Как только процессия поравнялась с моей засадой, я как барс отчаянно бросился наперерез и выхватил еще пару, надеясь, что они всё поймут и побегут со мной. Но они еле волочили ноги и... - нас свинтили.

Кстати, к утру всех отпустили, переписав паспортные данные, а меня оставили. У меня не было прописки и я нигде не работал, да к тому же при мне была сумка с моими стихами...

Менты разобрали листы из папки - каждый листов по двадцать - и стали стебаться: "Нас тут много, за всю ночь твою писанину осилим". К обеду меня куда-то перевезли и там со мной уже вежливо разговаривали люди в штатском. Хорошо, что у меня за подкладкой куртки был крохотный перочинный ножик. Им-то я вскрыл себе вены. Так я оказался в пятом отделении больницы на Кульпарковской, где такого насмотрелся, что только садись и продолжай дело Шаламова. Майор Советской армии ходил из угла в угол, повторяя: "Я офицер армии, а они мне, бля, параноя, параноя..." Потом он всем показывал свои армейские навыки: стащил в кухне нож и пырнул санитара. Был человек с наколкой на лбу "Раб КПСС". Такого уже никогда не выпустят на волю. Много чего можно вспомнить.

Кончилось тем, что меня в сопровождении санитара и фельдшера-полячки этапировали в Таллин, тоже в психдиспансер. Там продержали в хроническом отделении еще четыре месяца и стали готовить документы для отправки на остров Саарэмаа, где находился интернат для психохроников. Мало того, что это остров так это еще и закрытая погранзона - выхода оттуда нет. Дело стало приобретать серьезный характер и я сказал себе: "Хватит валять дурака - пора валить". Не знаю как, но я убедил лечащего врача, что мне нужны документы, чтобы устроится на работу. Меня выпустили на три часа и выдали паспорт. Дали, так сказать, последний шанс. Разумеется, я им воспользовался. Весь 1978 год я прожил в Клайпеде, а на Рождество был в Риге у одного своего приятеля. Заходил к Мише Бомбину, который жил рядом с зоопарком. 13 января 1979 года я был уже в Таллине  и сразу зашел к Кесту. Вот тогда-то я и узнал, что Сашу Леннона (Пыхтина) убили. Якобы его убил Викинг. До сих пор не верю, что это было так.

(Таллин)

 



Джубокс. Из неопубликованной Рок-энциклопедии (продолжение)

Imagine there's no contries
It isn't hard to do
Nothing to kill or die for
And no religion too
Imagine all the people
Living life in peace
You may say I'm a dreamer
But I'm not the only one
I hope someday you'll join us
And the world will be as one

(Представьте, что не стало стран//Это не сложно//Никто не убивает и погибать не за что//И религий тоже нет//Представьте, что все люди//Стали жить мирно//Ты скажешь, я - мечтатель//Но я не один//Надеюсь, что однажды ты присоединишься к нам//И мир будет един. - перевод с укр.подстрочника)


Когда 8 декабря 1980 года погиб Джон Леннон, про это кричал весь мир, даже за железным занавесом его смерть возглавляла топ-новости, хотя Джон не был ни президентом, ни религиозным лидером. Да был ли он только музыкантом?

Только его смерть заставила нас задуматься над тем, что Джон перерос свою музыку. Теперь все окончательно поняли, что "Beatles" больше никогда не будет. Со смертью Леннона закончилась великая эпоха 60-х и 70-х годов.


Джубокс. "Вуйки больше не зажгут"

12 ноября 1981 года состоялось громкое событие, которое стало финальным аккордом "вуйковской" славы. "Вуйков" пригласили выступить в средней школе №60 на Сигнивце. Тогда я уже не играл с ними. Всё начиналось, как всегда - ажиотаж около школы много подростков, двери закрыты, администрация никого не пускает. Смеркалось. На улице было достаточно тепло. Кто-то открыл заднее окно в спортзале, где устроили сцену,  набилось полно народу. Ситуация быстро начала выходить из-под контроля. В то время на улице под школой собралось еще больше парней из соседних районов. Меня тоже не пустили внутрь, но я прошел вместе с "Вуйками". Наконец школьники взбунтовались. Учителя физкультуры закрыли в кабинете на ключ. Ввиду стремительного развития событий администрация школы потянулась к главному рубильнику. "Вуйки" успели отыграть "Вот такой я чувак" и еще две песни, в помещении погас свет, а к школе начали съезжаться полицейские машины. Оперативники конфисковали аппаратуру, а "Вуйков" увели для беседы. Возмущенные школьники вышли из школы. Стихийные колонны начали двигаться в направлении к центру города - 200-300 подростков и молодежи прошли улицей Патона и повернули на улицу Терешковой. Дорогой ребята останавливали троллейбусы, снимали с них штанги, перевернули какой-то киоск. Чтобы посмотреть на такое чудо на балконы повыходили люди. Я невольно стал участником этого похода, хотя знал, что рано или поздно милиция нас разгонит, а кого-то заберут в отделение. В толпе выкрикивали лозунги: "Нам света не надо, нам "Вуйки" посветят", "Нам хлеба не надо, мы "Вуйками" сыты",  "Срал пёс на КПСС!" Это была кульминация и пик народной любви к "Вуйкам". Но на перекрестке Терешковой и Любинской милицейские "бобики" перекрыли дорогу. Милиция начала хватать детей и толпа начала рассеиваться между домов. После этого случая Лемка еще активнее стало "прессовать" КГБ и, оставшись без аппаратуры и инструментов,"Вуйки" прекратили своё существование.



Илько Лемко. Не боятся парни из леса...

Не боятся парни из леса
Автоматов ваших,
Имеют свои - за поясом
пули в патронташах.

70 г.


К 30-летию распада рок-группы "Вуйки" (разговор двух басистов)

Первый "вуйковский" басист Дмитро Казик Кузовкин разговаривает с другим "вуйковским" басистом Владимиром "Джубоксом" Михаликом. Третий "вуйковский" басист, Михайло "Джаггер" Саврук (1960-1996), что играл параллельно с Джубоксом и Казиком, давно умер.

К.: Как слушатель я мог оценивать выступления "Вуйков" уже после того, как ушел из группы. Но всё-таки это не можно назвать "чистой" оценкой, так как я уже знал, что значит играть с "Вуйками". У тебя обратная ситуация - ты сначала слушал "Вуйков" со стороны, а уже потом стал играть в их составе. Насколько ожидание совпало с реальностью?

Д.: Сложно говорить про ожидание, для меня это было полной неожиданностью, что Лемко предложил мне пройти прослушивание. Я и раньше, до мединститута, играл в школьной группе, но мы имели сравнительно простой репертуар. На такие сложные вещи, которые исполняли "Вуйки", мы даже не замахивались. Глем-рок, что мы играли тогда в школе - "Sweet", "Slade", "T.Rex" - всё-таки значительно проще. Прослушивание прошло прикольно: на квартире Святого Лемко предложил мне играть "Yesterday" и пару фраз произвольной соло-темы. Я заиграл. Все это длилось не более трех минут. После этого Лемко утвердил меня участником "Вуйков".  Потом он признался, что большую роль в таком решении сыграл мой внешний вид - я ходил тогда в самом дешевом "интернатовском" пальто, немного по-хиповски. Сравнительно со студентами-мажорами я выглядел очень непрестижно. Так я, студент-первокурсник, сразу "запараллелил" обучение музыке.

К.: Насколько успешным было такое совместительство

Д.: Одно другому тогда не мешало. В то время музыка была для меня важнее. Но я скоро понял, где предел моих возможностей и, когда понял, что мне не хватает уровня музыкальности, выбрал медицину, о чем не жалею.

К.: До того, как ты впервые увидел и услышал "Вуйков", у тебя, наверное, было какое-то целостное представление про хиппи и тогдашнюю контркультуру вообще, про советский, львовский вариант хипповщины, тогдашнюю рок-музыку. Как по-твоему "Вуйки" вписывались в этот контекст?

Д.: Сначала никак. Про сейшны 1976-77 годов я узнал позднее. "Вуйки" для меня были чем-то отдельным, вони жили совсем другой жизнью - трудоголиков-виртуозов. Хиппи же в своем жизненном кредо тяготели к лени, неучастию в социуме вообще.  Правда, чтобы выжить, им приходилось иногда работать. "Вуйки" с симпатией относились к движению хиппи. Поддерживали их лозунги, имели большую поддержку со стороны системных, но музыканты всё же оставались музыкантами. Без ежедневной систематичной работы, без длительных репетиций невозможно было поддерживать надлежащий исполнительский уровень.

К.: А как ты сам относился к хиппи? Когда узнал про них? И чем были хиппи в твоей жизни? И вообще...

Д.: До начала вуйковского периода я не был ни с кем из них знаком. Видел, конечно, на улицах яркие фигуры, интересовался ими - меня привлекал их нон-конформизм. Позднее, в Святом Саду, я познакомился со многими. И удивлялся - часто эти духовно богатые, очень развитые, эрудированные молодые люди, как по мне, были неадекватно пассивны. В Саду они только наблюдали за житьем пацанской тусовки. Хотя жизнь тусовки была настолько интенсивной и интересной, что невольно втягивало ближайшую молодежь. Хиппи же, возможно, из-за четкой границы между системными и цивильными, были слишком закрыты. Во всяком случае, "Вуйки" больше открывались хиппи, чем хиппи - "Вуйкам".

К.: Я достаточно долго коллекционировал прикольные случаи из жизни знакомых. Не можешь вспомнить что-нибудь смешное времен твоего участия в "Вуйках"?

Д.: Самый смешной момент - "Вуйки" играют в "ЛЯПе". Карло тогда не стучал в барабаны, а пел. Но он "строил" такие смешные рожи! Рожок (Иван Рыжок - духовик группы "Вуйки" в 1975-81 годах - прим. автора), который играл на саксофоне, от смеха не смог удержаться на ногах и сел на сцену, потом свесил ноги в люк. Это был какой-то своего рода протопанк, абсолютно свободное поведение не сцене. Но не зло-агрессивное, оскорбительное, как позднее у панков. Кое-кто из публики просто падал со смеха. У Карло был необычайный комический талант и чувство юмора.
 
К.: Принимал ли ты участие в каких-то музыкальных акциях уже после "Вуйков"?

Д.: Необыкновенно удачным вышел концерт - "звуковая инсталляция" - во время открытия экспозиции "Дефлорация" в 1991 году в Национальном музее. Мы с Лемком играли на гитарах, еще два духовика - флейта и гобой - были наши знакомые из консерватории. Концерт вышел абсолютно спонтанным, без репетиций, случайно возникали интересные темы и мы их самозабвенно развивали. Потом многие из публики - а она была многочисленна - приходили и спрашивали, где можно достать наши записи. И очень удивлялись, когда оказывалось, что мы в первые в жизни отважились на подобную авантюру.

К.: Говорят, что под конец традиционно спрашивают про творческие планы. Думаешь ли ты про какие-то музыкальные проекты?

Д.: Когда-то я собирался делать звуковые коллажи - комбинировать отдельные фразы из отдельных песен, невзирая на различие тональностей и ритмов. В начале 90-х я делал дома накладки, комбинации разнообразных звуков и тем. Однако студийная работа меня мало интересовала. Я с удовольствием поиграл бы вместе с Лемком на каком-нибудь сейнше. А вот Лемко, наоборот, не любит сейшн, предпочитает уединенную концентрированную работу...




Илько Лемко. Hot Shock

В осенний теплый вечер
Приходим мы в наш Сад.
У огня хард-рока
Целый киловатт.

Ревет-поёт гитара
И голоса хрипят.
Печеную картошку
С солью все едят.

Мы любим тут сидеть,
Мы любим наш Сад…
Звенит металл,
Надрывный хард.

А гнилое диско
На модных каблуках
Пусть бренчит себе
В кабаках.

В осенний теплый вечер
В Саду сидим.
Пока он существует
Молоды мы.

Пока у нас гитара -
Не страшен раскол.
Нас объединяет
Вечный рок-н-ролл!
 
70-е

Дмитро Казик Кузовкин. Уроки "Вуйков"

Quod licet Jovi
Non licet bovi.
(Что подходит Юпитеру - не подходит быку, то есть Что дозволено Юпитеру - не позволено быку - комм. автора)

Немало вопросов возникает сегодня у многих хиппи, которые в 70-х годах съезжались со всего бывшего СССР на сейшны во Львов и в Гурзуф, где главным событием были концерты рок-группы "Вуйки". Широкие массы олдовых системных не могут понять: в 70-х "Вуйки" играли целиком на уровне, стартовали почти одновременно и почти в тех же самых условиях, что и, скажем, "Машина времени", но - какая же разница! Макаревич, Кутиков и Co имеют сегодня миллионную аудиторию, намного больше паблисити, гонорары, в конце концов в 2006 году записывались в студии "Abbey Road" в Лондоне - большая честь для рок-музыкантов.

А "Вуйки"?

Почему не нашли они своей аудитории и исчезли практически бесследно?

Сначала такие вопросы меня удивляли, потому что я всегда считал, что "Вуйки" выполняли свою миссию и выполнили её. А миссия состояла в том, что они, возможно, даже неведомо для них самих, оказались оккультными энергетическими медиаторами между свободным  западным миром  и задавленным совком.

Даже самая качественная запись не может воссоздать живую энергетику телепатического общения рокеров с залом. А "Вуйки" эту иллюзию как раз и создавали: максимально точное копирование актуальных на то время песен звёздных рок-групп "Deep Purple" или "Led Zeppelin" давало (живую) возможность рядовому "продвинутому" старшекласснику или студенту хотя бы на пару часов почувствовать себя нормальным представителем свободного мира. (Сколько раз слышал от "продвинутых" студентов: "Иду на вечер в общежитие, подхожу, слышу, играет "Led Zeppelin", думаю, снова только запись, захожу в зал, а там играет живьем львовская группа! "Вуйки" называется..." ). И это давало очень сильный толчок росту чувства свободы. Именно в этом, считаю, огромная заслуга "Вуйков".

А потом всё-таки задумался: а действительно, почему? Почему пропала такая рок-группа?

Что ответить бывшим фанам, которые спрашивают про конец "Вуйков"?

Очевидно, что причины этого были объективными и субъективными. С объективными причинами вроде всё ясно: "контора запрессовала". Потом засомневался - а только ли? Почему другие рокеры-семидесятники спокойно дожили себе до горбачевской либертухи и смогли себя реализовать?

И постепенно становилось ясно, что не только "бабайка" КГБ, а и большинство потенциальной аудитории, только по-своему, было несогласно с тем, что делают "Вуйки".

Поэтому вынужден добавить еще пару слов про объективные причины их неудачи.

Считаю, что они стали жертвой про универсальность молодежной рок-культуры. На самом деле, каждая культура имеет собственные коды, которые не сходятся, да и не должны сходиться. Ясное дело, что культуры взаимодействуют между собой, есть какое-то взаимопроникновение, но до первой границы.  Рядовой восточноверопеец никогда полностью не оценит всего богатства западной рок-культуры. Ему не хватит необходимого эмоционального резонанса.

В Швейцарии одна художница-авангардистка делилась со мной впечатлениями от гитарных соло Джими Хендрикса: "Когда я это слышу, у меня возникает четкое ощущение оргазма. Словно взрывается внутри любовь ко всему человечеству, ко всей Вселенной. Хочется кричать, текут невольные слёзы..." Вряд ли какая-нибудь молодая украинка или россиянка смогут так реагировать на виртуозные гитарные соляки. Им скорее подавай меланхоличные романсы "про любовь" или что-то похожее на блатняк. Захрипит Высоцкий "Я поля влюбленным постелю-ю-ю!" - и ах! Любовь!.. Расчувствовалась!
 
Потому не особенно "на слуху" были в 60-е годы композиции "Beatles" типа "I'm so tired" или "Helter-Skelter". А вот "Yesterday" - была. Еще бы - она хорошо коррелировала с "городским романсом". И поэтому я, когда в 13 лет впервые услышал её, то плевался, потому что мне сразу вспомнилось нудное "Я встре-е-тил вас, и всё-о-о было-о-е..." Считал и считаю до сих пор, что это было недостойно звонких, сияющих рокеров "Битлз". Такое мог заиграть и запеть Свирид Петрович Голохвастов "с собственной персоной", охмуряя Проню Прокоповну...

Граница, до которой рок-культура может проникнуть в восточноевропейскую ментальность - это "глем-рок", простые но энергичные песни и рок-баллады.

В 60-х это были "Beatles", "Monkees", "Bee gees". В 70-х - "АВВА", "Smokie", "T.Rex" (как раз "смокивщиной" и воспользовалась "Машина времени", добившись всесоюзной популярности; именно на "тирексовщине" для "Вуйков" настаивал я. Но не настоял).

В 80-х годах всеобщими любимцами  были у нас Майкл Джексон, Стиви Вандер, традиционный Пол Маккартни, "Scorpions". А с 90-х годов, когда развалилась власть советов и пришла власть олигархов, говорить про среднего, рядового меломана стало невозможно: информационное богатство индивидуализовало вкусы - каждый слушает, что хочет. Поэтому пропали характерные для тоталитаризма массовые увлечения.

***

"Вуйки" сделали достаточно, но могли сделать много больше. Наибольшее их "достижение" - демонстрация  нескольких сотен старшеклассников после концерта - с переворачиванием киосков и бусиков. Но до всеукраинской популярности (хотя бы) отсюда очень и очень далеко. С миллионной аудиторией надо вести диалог.

Помехой этому стали еще и субъективные причины.

По-русски просто - "дядя", на украинском есть разница: брат матери - "вуйко", а отца - "стрийко". Но как бы там не было, в сознании новоприбывших оккупантов именно слово "вуйки" стало образным обозначением местного западноукраинского населения. Скоро и коренные львовяне (часто это были дети из смешанных украинско-польских семей) стали называть этим словом сельских автохтонов, которых они ненавидели давно и сильно.

Постепенно "вуйки" сменились "рагулями"  - язык тоже изменяется со временем. Если бы рок-группа, про которую мы говорим, начала сейчас, она бы называлась не "Вуйками", а "Рагулями".

***
Не хотел я попадать под статью о тунеядстве, но это могло случиться. По окончании университета в 1975 году я был должен отработать три года учителем в сельской школе. Я же не мог, как мои однокурсницы, залететь на пятом курсе и из-за этого получить освобождение.  Поэтому согласился попробовать себя в неплохой рок-группе, которая только-только создавалась, с эпатажным названием "Вуйки" (хотя и тогда, и сейчас я против такого названия). В периферийном клубе, где мы играли на танцах,  на дискриминационные особенности Трудового законодательства не мешали; поставили в трудовой книжке штамп, записали "аккомпаниатор" - и всё, свободен от университетской кабалы.

Но это всё-таки не главное. Главное - мне нравился рок.

***
Рок-музыка, как мне кажется, в своей основе имеет что-то настолько мистическое, что из-за этого парадоксально кажется чем-то развлекательным, эпатажным, тем, что вызывает только информационные предлоги  - и не больше. На самом деле "биг-бит" - это напряженное биение космического пульса, на его фоне  протяжные многоголосые напевы ассоциируются с ангельскими хорами, широкий частотный диапазон создает объемные впечатления и наводит на мысли о величии Вселенной. Мощные хрипящие  теноры рок-вокалистов - это крики новорожденных, новых монад, новых миров. Рок - это прорыв в неведомое, шагаловский полёт над буднями, магический кристалл для предчувствия Вечности.

Я бы с удовольствием поиграл в какой-нибудь идеальной рок-группе, в меру своих скромных музыкальных талантов.

***
"Вуйки" - это очередной неудачный проект. Несмотря на хорошую сыгранность и достаточно точные имитации классики тяжелого рока начала 70-х, они не дошли до массового слушателя.  В провале "Вуйков" присутствует парадоксальность.

Большинство неуспешных рок-групп распадались из-за непоследовательности, нецелеустремленности, обычной лени - надоело, говорили, париться. Но причина распада "Вуйков" прямо противоположная - слишком много было молодой глупой энергии, которую часто считают энтузиазмом.; чрезмерная последовательность - читай, негибкость - репертуарной политики; чрезмерный эстетический снобизм, который мешал браться за неподъемные, несвойственные рок-музыке и непотребные (ненужные) вещи, типа имитации псевдоклассики Эмерсона. На это уходило немало сил и времени, которые можно было использовать рационально и эффективно.

С самого начала я видел глубину, я бы даже сказал, принципиальную нерациональность "Вуйков", их слишком большую, для рок-группы, музыкальность (в скобках: ясное дело, рок-музыка остается музыкой - но всё же рок-музыкой. Я же, как и все, стремился уйти от засилья традиционной, унылой "советской эстрады", от перекормленности фольклором  и тяжелой нудной классикой, в светлый, свежий и звонкий мир рок-музыки).

Всё-таки рок-группа - не филармония: Quod licet Jovi, non licet bovi. Рок имеет свою специфику, виртуозность и мастерство в нём не являются самоцелью. Для чего нужно мастерство? Для нового мистического духа - считал я.

Сначала я готовился к тяжелой работе - к выбору репертуара. Считал, что нужно знать такие композиции, которые бы входили в резонанс с миллионной аудиторией, но чтобы это был рок, а не попса. Репертуар, которым бы достигалось мистическое взаимодействие с народной душой, и тогда - относительно идеалов хиппи - мы могли бы сделать этот мир хоть чуточку лучше. Набрать такой репертуар сложно, это всё равно что на велосипеде проехать по натянутой веревке. Надо было задействовать все силы, опыт, интуицию - и играть не для нескольких сотен "продвинутых" ценителей, а для миллионов людей. И я был готов разгадывать загадку Сфинкса, даже такую, ответа на которую не знает сам Сфинкс: "Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". Найти такие композиции, которых может и не существует: одновременно и роковые и мелодичные.
(Позднее такие появились у "Aerosmith", "Bon Jovi", "Europe", "Scorpions"). Но это же задача любого искусства - выстрелить точно в десятку. Немножко вбок - и уже не считается. Если политика - это искусство возможного, то искусство - это мастерство невозможного.

Я считал такой подход единственно правильным.

Но "Вуйки", к моему удивлению, думали совсем не так. Они желали играть только то, что нравилось им самим. Ведь когда играешь нелюбимую вещь, то подсознательное отношение к ней выявится так или иначе, и качество исполнения будет невысоким. Во всяком случае, так я понял их позицию.

Что же, в этом есть своя правда. Беда только, что как раз не нравились композиции, подобранные "Вуйками" для своего первого - "копировального" - периода истории.
Точнее, большинство этих композиций. Поэтому я так же честно не хотел портить "Вуйкам" качество исполнения своим отношением к этому репертуару. Тем более, повторюсь, тогда я считал, что рок-группы создаются не столько для удовольствия от музыки (хотя это не помешает), а для того, чтобы хоть как-то изменить мир в лучшую сторону. А для этого нужен был контакт с миллионами слушателей. Для меня музыка была способом, для "Вуйков" - целью.
И в 1978 году я ушел из группы.

***
Эта подростковая упертость "Вуйков", их эмоциональная зависимость с отрицательным знаком от определенных архетипов подсознания - нежелание играть как раз то, что может быть приемлемым для большинства публики, которую они именовали не иначе, как "рагулями", стали для меня откровением.

Не будет преувеличением, если я скажу - с детства я начал освобождаться от общественного гнета. Еще тогда - какую тоску навевали мне перспективы: вырастай, учись, делай карьеру, вкалывай, влюбляйся, женись, размножайся!.. Тяни ярмо, одним словом. И я не согласился. И начал себя перевоспитывать.

На этом пути огромную симпатию я испытывал к хиппи - несмотря на примитивизм основной их массы (повсюду писать "make love not war" - этого недостаточно). Но факт, кто кроме меня еще есть кто-то, жаждущий освободиться от навязчивых общественных институтов, был отрадным.

Уже в юности я понял, что не может быть полноценного взаимовыгодного диалога между взаимозависимыми. Только свободный человек может что-то предложить обществу.; и даже, чтобы взять что-нибудь от общества, надо быть независимой монадой. Нельзя быть старательным, аккуратным студентом консерватории, прилизанным пай-мальчиком - и производить яркую бунтарскую музыку. Выйдет, в лучшем случае, более-менее талантливая имитация. И вкус у нее будет, как у пережеванной ваты.

Тогда, в 70-х, я еще не до конца понял это, не был свободен полностью. Кроме того, постоянное давление со стороны родителей ("Ой! Всё! Конец! Пропадёт! Безработный! Сопьётся!..") подталкивал к компромиссу, и я работал библиотекарем. Но потом решил: всё, достаточно! Один раз живу - и не для того, чтобы ГАРУВАТИ, плодиться и тянуть шлею неизвестно для чего и кого.

***
Подсознательно проектируя собственные взгляды на других людей, чувствуешь: а как же иначе?

Но, коснувшись внутреннего мироощущения и самоосознания, что бытовали в вуйковской среде, я, к своему удивлению, не нашел ничего подобного моей резистенции. Несмотря на внешность (хайрастые, потерто-джинсовые), на неуважительно отношение к массовой "рагульской" публике, они в результате оказались целиком добропорядочными членами общества, что иррационально - как пчёлы из улья - выполняют определенные функции: носят мёд, размножаются и т.д.

Конечно, эта иррациональность есть рациональность, но только с точки зрения вида, всего человечества: послушный семьянин - это тело общества и опора государства.

Роль, конечно, почетная. Но это было не для меня. Я - не раб. Это наибольший урок моей жизни. Возможно, для того, чтобы понять это, я и родился на этот свет.

... И сказал Я Себе: иди и больше не греши.

***
Теперь, с годами, я понимаю, в чём было дело: в то время, когда я в детстве и юности, тщательно искореняя из своей души ростки земной греховной любви, призвал ей на смену любовь высшую, космическую - и в том видел и вижу проявление Духа  - то "Вуйки", как и многие другие, просто не задумывались над этим. В глубине души они были согласны с жизнью.

А мне, чем дальше, тем больше, становилось понятно, что только свободная личность может сделать что-то ценное и получить признание. И это знание, к которому я пришел в предпенсионном возрасте, было и есть у всех рок-звёзд с самого детства. Поэтому они и звёзды, что еще в детстве прошли этот путь. И потому знают, что такое "успех".

Они свободны от земной любви - потому что совсем не женятся или меняют жён (мужей), как презервативы, имея к тому же кучу любовниц (любовников).

Они свободны от карьеры - сложно представить себе Джона Леннона министром.

Они свободны от жадности - могут пропить-прогулять миллионы и остаться бедными, как те из числа "Sex Pistols", что остались живы.

Они свободны даже от жизни - процент смертей и суицидов среди звёзд самый большой, сравнительно с другими категориями населения.

Они не подвластны ностальгии. Они сами владеют ностальгией: включают её, когда им нужно, чтобы наполниться ощущением жизни.

***
Внутренняя свобода не отделима от святости. "Звёзды" потому и звёзды, что сияют, светятся, святятся.

"Вуйки" же в этом плане были похожи на Ульриха - робертмузилевского "человека без свойств". Тот искал сведения про пути святой жизни". Т.е. именно "сведения про пути", а не сами пути. И тем более, не самой святой жизни - как один знакомый специалист, который считается знатоком церковной истории и архитектуры. Совершенствуясь в этом деле, он всё время пополняет базу данных и совершенно забывает, что храм - это место встречи Бога с человеком. Нельзя за деталями забывать про главное - спасение души. За многообразной и прекрасной храмовой архитектурой кроется только мощная творческая интенция народы - и не больше. Бога за всем этим легко упустить, легко за деревьями не увидеть леса.

К меня язык не поворачивается назвать "Beatles" "музыкантами" "рок-группою" "вокалистами"!.. Как минимум - они пророки, а скорее всего  - святые, которые были причастны к вечной божественной игре - ЛIЛИ,  к танцу Шивы, что сотворяет Вселенную. Просто музыкантами - иногда гениальными, иногда талантливыми, а иногда провальными - они стали позднее, после распада. А вместе они представляли из себя что-то значительно большее, чем просто сумма четырёх рокеров. Это был холистический феномен, возможно, из далёкого будущего.

***
"Вуйки" же всем этим тогда не проникались.

Я тоже тогда этого не понимал. Но понимал про это в глубине души. А сейчас начинаю осознавать. И потому всё больше удивляюсь парадоксальности: как раз способ жизни "Вуйков", может показаться, был недалёк от исполнения и написания музыки, которую бы восприняло большинство публики: нет диссонанса в том, что уважаемые семейные господа из среднего класса исполняют приятный слуху глем-рок. Но "Вуйки" слишком сильно были заточены на виртуозности отдельных хеви- и хард-роковых композиций.

Я много раз предлагал взять за стилевую основу группы музыку "T.Rex", Девида Боуи. Объединившись с остроумными украинскими текстами такие мелодии нашли бы намного более сильный резонанс у массовой аудитории. Это было пооже на то, что делали позже, через десяток лет "Браты Гадюкины". Успех "Гадов", считаю, подтвердил правоту этой точки зрения.

Но я зря убеждал "Вуйков".

В роли Кассандры, которая пророчествует, а ей не верят, я был довольно долго. Но глас вопиющего в пустыне не может длиться вечно.

***
"История не знает сослагательного наклонения" (мудрость)

Хотя это довольно неприятно, часто невольно представляется реализация альтернативного варианта развития "Вуйков", который предлагал я. Грустно думать, про утраченные перспективы - но пусть это будет мне наукой.

***
Первый, обучающий период, ясное дело - копирование. Думаю, что "Вуйки" достаточно быстро бы овладели стилем "T.Rex", "Smokie" или Дэвида Боуи. Уже тогда это дало бы им популярность среди массового слушателя  - гораздо большую, чем они имели в любой из периодов своего существования. Это означало бы намного больше вечеров, тогдашних полуподпольных "корпоративов", юбилеев. Широкая публика создавала бы более приятные условия для творчества: среди многочисленных сторонников нашлись бы такие, кто мог бы обеспечить, скажем, удобное место для репетиций или фиктивную работу ("подвесил" где-то трудовую книжку - и получай пусть минимальную, но постоянную, зарплату). Таким образом, несмотря на "прессование", дожили до Горбачева множество рок-групп. Вокруг "Вуйков" создался бы живительная среда духовной и материальной массовой поддержки.

Постепенно можно было бы вводить в репертуар собственные композиции в стиле, приближенном к глем-року. "Прикольные" тексты у нас были. Лемко - прирожденный музыкант-"абсолютник" запросто мог браться за создание мелодий. Это дало бы возможность развиваться и усовершенствоваться даже в условиях тогдашнего режима. А уже во время нормального коммерческого подхода игра была бы честной: или "Вуйки" становятся звёздной рок-группой, или нет. И в первом, и в другом случае я не имел бы ощущения утраченных возможностей, которое у меня есть сейчас.

***
Была и другая возможность развития - если бы "Вуйки" решили бы заниматься только элитарной музыкой: музыкальности только самого Лемка хватило бы. Ясное дело, в таком случае массовой поддержки они бы не имели, но зато акцентировались бы на студийной работе, на записях аудиокассет.

Сделать домашнюю студию - примитивную, образца 50-х годов - можно было бы, хоть и не без проблем, и тогда, в 70-х. Небольшое помещение у нас было (хоть бы и подвал Святого площадью 12 кв.м.), стены можно было бы оббить картонными лотками от яиц (чтобы гасить эхо), два-три качественных микрофона "Вуйки" имели, два высококлассных для того времени бобинных магнитофона со скоростью 19см/сек, пульт и темброблок для инструментов - и можно было делать нормальные двухканальные записи. .. Так или приблизительно так записывались "Beatles" в 1962 году. Даже из известнейший альбом "Sgt. Pepper's" был записан всего на четырех дорожках.

Вопрос был только с ударником: мощный рокот акустических барабанов в маленьком помещении не давал бы возможности слышать друг друга. Но в то время уже существовали электронные "кухни" с регулированием уровня звука. Проблематично, но можно было бы достать.

И в этом случае "Вуйки" могли бы просуществовать аж до перестройки: устроится ночными охранниками или кочегарами, а в свободное время, которого было бы достаточно, записывали бы что-то виртуозное. Может бы и я немного напрягся и сыграл бы свою партию на бас-гитаре, хотя оптимальным для меня был первый, тирексовский вариант эволюции. Я и "подписался" участвовать в "Вуйках" из-за надежд на это вектор развития группы.

***
Невозможно усидеть на двух стульях. Тут - "или-или". Или играешь сегодня что-то элитарно и уединяешься, или выстраиваешь диалог с массовой аудиторией. Учи ее вкусы, находи свободную нишу в ее эстетических запросах (как делала "Машина времени" или "Братья Гадюкины") и заполняй их.

А играть виртуозные композиции в стиле "Led Zeppelin" или "Deep Purple" перед массовой восточноевропейской аудиторией - нонсенс и провал. Не хватит эмоционального резонанса  (см. выше про лишь частичное совпадение культурных кодов).

Жизнь подтвердила правильность этой точки зрения.

В 90-х годах концерты некоторых западных "звёздных" рок-групп ("Nazsreth", "Uriah Heep"...) в Киеве и Москве, несмотря на активную рекламу, проходили иногда в полупустых залах. Собралось в Киеве пару тысяч их поклонников со всей Украины - в всё. Пусть даже вдвое больше поклонников не смогло приехать - всё равно, аудитория, какая была, такая и есть - несколько тысяч. А где-нибудь в Лондоне в те же году патриархи рок-музыки 70х могли собирать сотни тысяч бывших фанатов, даже несмотря на то, что уже достаточно надоели им за два десятилетия своей концертной деятельности.. Как "Rolling Stones", которые собирали и до сих пор собирают стадионы.

***
Думаю, что я достаточно точно почувствовал тогда отношение массовой аудитории к року и не ошибался в том, что, кроме двух-трех сотен поклонников, большинство слушателей просто не понимало, зачем им слушать виртуозные пассажи. За этим они не видели глубины, от рок-музыки они ждали совсем иного...

Но реакция "Вуйков" на такое сопротивление публики была только одна: надо играть еще лучше, напрягаться еще больше, копировать еще точнее. Про какую-нибудь коррекцию или переоценку репертуарной политики речи не шло совсем...

Хорошо написала Дуня Смирнова: "Народная непросвещенность в лекарствах и ненародная компетентность в них же почему-то ведут к одинаковому исходу".

Это так. И психология твердит то же самое: наивысший результат достигается при средней заинтересованности.  (При низкой - понятно: воли не хватило. Высокая же - парадоксально! - свидетельствует о глубинном нежелании успеха: все эти истеричные выкрики типа "Отдам все силы!..", "Добьемся, чтобы там ни было!" нужны лишь для того, чтобы замаскировать подсознательное сопротивление успеху. Воистину, последний дар богов человеку - это чувство меры).

Если есть на это Божья воля, если кто-то внутренней работой заслужил успех в жизни, то у него будет глубокая уверенность в этом. И поэтому ненужными будут сверхусилия, сверхконцентрация для достижения чего-либо. Всё случится естественно, само собой, похоже на "увей" ("неделание") даосизма. И это, очевидно, главный урок, который я получил от "Вуйков". Я не должен силой ломать Божьи планы, касающиеся меня (а они существуют, и полностью конкретные!..), собственным ограниченным разумом решать, что мне делать, и, подобно быку, тупо ломиться, концентрируясь до психических нарушений, и крушить всё на пути. В лучшем случае - разочарование, а худшем - жизненная катастрофа.

Прикладывать усилия нужно - иначе просто совсем ничего не произойдет. Но только после молитв, медитаций, после мудрых тихих советов расширенной интуиции.

***
А впрочем, может и лучше, что не сложилась моя карьера рок-музыканта. Неизвестно, хватило бы мне внутренней дисциплины, чтобы не воспользоваться плодами успеха на полную катушку: умереть или от перепоя, или от передоза, как это случилось со многими рок-звёздами.

А раз так, то я должен благодарить Бога за то, что он обломал мне такую перспективу. Спасибо.




Speed King
Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Летом 1975-го в центре около кинотеатра Леси Украинки я встретил экзотичного персонажа. До того во Львове таких не видел. Он шел стометровкою, уверенно шагая, не обращая внимания на окружающих. Высокий, спортивный, в большой черной шляпе, кожаной куртке и джинсах, с длинными черными волосами и бородой. Настоящий ковбой, словно вчера с Дикого Запада. Я подумал, что он - прибалтиец.

Где-то в то время в центре Львова часто видели ковбоя в черной шляпе с бородой, который выезжал на мотоцикле в сторону Кайзервальда. Его въезд в город был событием, явлением, сопоставимым с выходом Фортинбраса в последней сцене шекспировского Гамлета. Его появление неизменно вызывало у большинства присутствующих всплеск эмоций и энтузиазма. Антураж еще больше подчеркивал реалии Дикого Запада, а его мотоцикл казался мустангом.


Нестор

Флэт

Старый четырехэтажный австрийский дом, по краю фасада - балкон с колоннами, словно футляр, и такой же - со стороны кафе. Кованные ворота гремят железной колодкой. Большой холл, ступени под стену - кружишь, поднимаясь на третий этаж.

Мы с Вишней поднялись на третий этаж. Нам надо было к Пензелю.

Двери на балкон.

За окном нарисовался монстр с неимоверной бородой. Без шляпы, волосы подобраны широкой тесьмой - хайратник.
- Ты чего сюда пришел?
Грозный взгляд не оставлял никаких сомнений в конкретности. Его армейский китель был поношенным.
Мы прошли на балкон.
Двор не  производил впечатление колодца - перед глазами с юга поднимался массив горы Стрельницы. Вдоль балкона гора пустых бутылок разной формы.  Дальше двери. Заходишь внутрь - Wow!  Ни одного квадратного сантиметра,  не обклеенного фотографиями, репродукциями или графическими рисунками. Мотоциклы, рок-звёзды, голые девушки, хиппи на горе около Нигулисте. Посередине палка, на который, один на одного, надеты шляпы Пензеля.  Они отбрасывают остроконечную тень на стену. Где-то висит легендарный парик Пензеля. Два шкафа поперек комнаты отделяют что-то похожее на хозяйский отсек - камбуз. Потолок высоко наверху теряется в полумраке, но ее и не видно сквозь сигаретный дым. Ясно, что в этой ситуации убирать паутину на потоке - лишнее. За дверями - еще одна комната, там, судя по всему, то же самое.

- Почему про меня. Про УПА надо писать, про Бандеру.
Он показал жестом. Стул поломанный, двигать надо осторожно.
Пензель был разговорчивым:
- Фильм "Великолепная семерка" я смотрел раз тридцать. На мотоцикле ездил еще до армии. Однажды напарник решил остаться в Крыму и во Львов я возвращался сам. На мотороллере "Вятка". Тогда была статья в какой-то коммунистической газете. Про Хантера Томпсона. Слышал? "Я был Ангелом Ада". Знаешь, чем пахнет байкер? Штаны должны пахнуть смазкой и мочой!  - для большей убедительности Пензель стиснул кулак. Рука с перстнями и гайками описала круг.

- Грэг тут жил после того, как мы вернулись с Крыма. Мы не могли его обогнать на трассе. Он тогда говорил: "Не пью". Там, где окна заклеены, во второй комнате была фотолаборатория.

Раз от разу между ними вспыхивали споры, что сопровождалось бурными проявлениями эксплозии.

- Викинг? Нет. Он заходил, когда во Львов приезжали на сейшн. Тогда менты всех гоняли. Он на второй день пришел. Стал около дверей, ничего не говорит. Смотрит исподлобья, взгляд волчий. Крутой. Но места не было. А кто их считал? Много. Он постоял пять минут, повернулся и ушел. Ну, крутой.

Надо было еще раз кому-то сходить за портвейном.
- С Шарниром мы не были знакомы. Ну, ясно, знали друг друга. С ним всегда ходило много людей. Он долго сидел. Когда выпил, мы поговорили немного. Еще при коммунистах. Около кладбища, где они собирались, ехал синий москвич. Резко тормозит:
- Садись. - За рулем был кто-то с Креста.
- А что такое?
Тогда из салона выглянул тип в черной беретке и с короткой черной бородой:
- Привет борцам за мир, любовь и рок-н-ролл!
- Ну ты тоже хиповал.
- Всё меняется. Это было ненастоящее.
- Для меня настоящее. Я сейчас такой, я и в 60 лет буду такой.
- У меня другая программа. Хиппи были прикрытием. Я националист.

Пензель снова зажег сигарету.
- Когда? Не помню. Я сказал - при коммунистах.
Мы подошли к дверям, я еще раз обернулся на Пензеля. Сверху, потому что он сидел в кресле. Я сказал что-то типа "До следующего раза", но он спал.




Звёздный. Мечта (по-русски)

Как-то раз мне попалась заметка о фильме "Easy Rider" c фотографией главных героев на мотоциклах. Я посмотрел и подумал: "Значит, хиппи можно не только сидеть на тротуаре и созерцать мир, но и ездить на мотоцикле. Это мне подходит".

Увлечение мотоциклом зародилось еще в детстве. Мама говорила: "Мотоцикл ездит очень быстро, это опасно". Я отвечал, что куплю мотороллер, он ездит помедленнее. В то время на улицах появились "Вятки". Мама не знала, что это почти то же самое  и соглашалась со мной.

Когда я учился в 6-м классе, старший товарищ во дворе предложил мне купить за 5 рублей подержанный мотор "Д-5" для велосипеда. Я должен был купить бутылку вина "Бiле мiцне" 0,7 литра за рубль семьдесят, а остальные две бутылки потом. Вино было выпито в дворовой компании на всех. На дальнейшую выпивку денег собрать не удалось и мотор был продан другому человеку. Мечта оставалась.

Примерно в 1976-м, работая на скульптурной фабрике, я познакомился с Морозом, у которого был товарищ Рубчик - молодой человек с длинными волосами. Он работал дворником на Лычаковском кладбище.

Рубчик рассказывал, что у него есть два товарища - Пензель и Стах (Станислав Кокинский 1951-2006 - прим.автора). Оба грузчики и ездят на мотоциклах. Это становилось интересным, так как у меня уже был на то время мотоцикл. На вопрос, можно ли познакомиться, рубчик сказал: "Приходи к Пензелю с портвейном и он всегда будет тебе рад".

Пензель и ныне рад портвейну, а толстый Стах, к сожалению, завершил свой жизненный путь.

Так понемногу стал формироваться коллектив единомышленников. У Пензеля был товарищ Вишня, тоже на мотоцикле, Виталик Кабан и сосед Валера Карый, с которым меня путали в разговоре из-за одинаковых имен. В то время мне подогнали выпендрёжные штаны, одни во Львове. Клёш 52 см, на зеленом фоне белые звёзды. И Пензель как-то раз, говоря обо мне, сказал: "Ну тот, Валера Звёздный". Так и прилипло. И совсем не за заслуги.

Было также много других интересных людей, которые присоединялись к нашим поездкам. Мы проехали много километров по дорогам СССР, посещая хипповые тусовки. Знакомились с разными людьми, попадали порой в милицейские отделения по всей стране. Вместе с нами попадали в милицию и наши друзья, вовсе не хиппи, очень недоумевая при этом. Зато им, как впрочем и нам, есть что вспомнить.

Мотоцикла сейчас не имею.

Пока не по деньгам. Пока всё впереди.
 

 

 


Вишня. Настоящая история львовских мотохиппи (по-русски)

Ранним июльским утром я шагал вверх по улице Ленина, теперь Лычаковской, в сторону Винниковского базара. Я возвращался из армии домой, это был 1974 год. Голова немного кружилась от волнения. Какой обещала быть жизнь - новой, незнакомой, молодой, бесконечной? Что ждет меня впереди?

Это началось буквально на другой день. Под окном, откуда открывается чудесный вид на костел святого Антония, стоял мой одноклассник Лобач со своим новым другом Пензелем.
- Мы уже идем. Сколько тебя можно ждать? - у Лобача сверкнули очки.
С Лобачем мы начали хиповать еще в школе. После 9 класса ездили в спортивный лагерь в Севастополь. За то лето Лобач оброс и надел тёмные очки - в лагере его называли "Цыбульский" - за сходство с польским киноактёром. Через какое-то время хайр его стал самым длинным во Львове. Проблем со свежей музыкой у нас тоже не было. Так, битловский "Сержант Пеппер", который в США вышел 2 июня 1967 года, мы слушали у меня дома на проигрывателе "Латвия" уже осенью. Его прислал нашей однокласснице Тане Лобановской дядя из Америки. На улице Мучной жил наш одноклассник Саша Нестеренко. Его старший брат Валентин был одним из первых гитаристов города Львова, потом он играл в группе "Арника" с Виктором Морозовым. Дома у них была репетиционная база. Мы с Лобачем часто заходили к ним и были в курсе всех музыкальных событий. Еще с нами в классе учился Саша Шуберт, он также входил в десятку лучших гитаристов Львова. А вообще-то, разительные различия с Западом в музыке, одежде и способе самовыражения наводили на мысль: "Почему? Почему у нас всё не так?" Ответ был слишком очевидным и это было смешно... Совок, одним словом. Так начиналась наша хиповая биография.

Я вышел из дому и мы пошли втроем. У Лобача был переносной маг "Романтик" на батарейках за 200 деревянных, нам оставалось купить вина. Мы слушали дипапловский  "In Rock" и "Machine Head", а Джимми Гендрикса Лобач просто обожал. Потом направились в сторону Лычаковского кладбища, точнее на окраину польского "Цментажа Орльонт", туда, где за Аркой внизу в зарослях кустарника лежала каменная плита с надписью: "Погиб от бандитской пули большевика" - место выбирал Пензель.

Пензель до армии был центровым хулиганом и в те годы носил кличку "Битл" - из-за челки на глазах. Они ходили по "стометровке", выпивали, нарывались на неприятности и цепляли чувих. 49 чувих он снял в то время  - в полном смысле - так рассказывал Пензель. Возле "Интуриста" он не посторонился неизвестному встречному стиляге. Им оказался Магомаев. Дело закончилось простой словесной перепалкой.

В стройбате Пензель заслужил прозвище "Учитель". Почему - догадаться не трудно: он всегда и везде отстаивал свои взгляды.

Почему всё так прозаично? Почему всё так просто? А кто усложняет жизнь в 20 с лишним лет? Мы с Пензелем мечтали отрастить хайр чем поскорее - и чтобы не меньше, чем у Лобача. Идти с хаером гордо по жизни, нести его как флаг. Ничего проще не бывает.

И это исполнилось. По крайней мере, у нас с Пензелем.

Еще в 12-летнем возрасте он посмотрел "Великолепную семерку". Кажется, это предопределило выбор приоритетов. В 18 лет на мотороллере Пензель в одиночку преодолел путь от Крыма до Львова. Но после армии начал терять волосы. Это было существенной заминкой., и он пообещал матери пойти в вечернюю школу в обмен на парик.

Осенью 74 года он стал настоящим Пензелем.

I’m a speed king you go to hear me sing
I’m a speed king se me fly*

* Я король скорости, ты слышишь моё пение// Я король скорости, смотри, я лечу ("Deep Purple", Speed King, 1970)

Сначала нас было трое. Но время шло и мы стали обрастать единомышленниками. То есть друзьями. Лобач понемногу остывал, погружаясь в размышления - в то время он записывал с "вражьих голосов" "Архипелаг ГУЛаг" Солженицына. Затем атмосфера прояснилась - он привел Рубчика, которого встретил возле 6-1 школы в начале Зелёной. А весной 1975 года, когда Пензеля призвали на сборный пункт на улице Шевченко - помогать офицерам работать с призывниками, он познакомился со Стахом и Толиком-фотографом.

Стах был, как и Пензель, здоровый и бородатый. Мастер-золотые руки. Добродушный и весёлый, с отличным чувством юмора. И толстый. Уже 2 года, как он переехал из Одессы во Львов. Какое-то время на флоте ему пришлось служить стюардом и подавать офицерскому составу еду в кают-компании. Те постоянно приходили неорганизованно и поэтому Стах, с целью экономии сил и средств, подавал всем из одной тарелки. А что? Оперативность и быстрота не менее важны в море, чем этикет.

Естественно, внешний вид обоих не пришелся военкому по вкусу и не способствовал настраиванию молодого пополнения на соответствующую волну. Через 2 дня их уволили. То есть выгнали. Мы снова собирались на Лычаковском кладбище и жизнь была прекрасной.

Так бы мы и шли по жизни, тряся хаером, но Пензель лелеял мечту усадить нас на мотоциклы.

В 60-х годах улицы Львова были забиты "Явами" и "Чезетами". Мотоциклы стали отдушиной для праздношатающейся молодежи. Любители быстрой езды кучковались в центре и гоняли на блестящих, прилизанных, с идеальными формами "старушках". В те годы произошел известный трагический случай возле кинотеатра "Щорс", где тогда собирались стиляги и остальная прогрессивная молодежь. Юра с улицы Вишенского со своей девушкой мчались на "Яве" и на перекрестке врезались в самосвал.

Пензеля на мотоцикл посадил его тогдашний друг Адам, который тайком брал "Яву" у своего отца. Чтобы сын не мог взять мотоцикл, отец снимал седло, и поэтому Адам стелил на раму одеяло. Таким образом, Пензель ездил с 18-ти лет - на "Вятке", "Ковровце", "Яве"-старушке и 12 вольтной "Яве-350".

И еще про Пензеля.

"Шел по улице Советской несоветский человек" - это про него. Высокий - метр 85, шляпа 62 размера, борода лопатой до груди - встретив его на улице, люди впадали в ступор. Сколько "лестных" эпитетов вдогонку - и так всю жизнь, но Пензель был несгибаем. Женщины бальзаковского возраста, которые хорошо разбираются в некоторых вещах, увидев Пензеля со Стахом, говорили: "Вот настоящие мужчины".

К весне 1976-го цель Пензеля стала реальностью. В то время он ездил на "Яве"-старухе, Стах - на "Паннонии". У меня был советский "Восход-2". Мы открыли сезон 1 мая 1976 года, когда первый раз выехали в Карпаты на Верхне-Верецкий перевал. Сбор был назначен возле хаты Пензеля, в месте, где начинается серпантин вверх по дороге в Охматдет. Мы носили разукрашенные шлемы. Ковбойскими платками закрывали лицо от пыли. Но ни "ZZ Top", ни "Ангелы Ада" тут не причем. Только хиппи. Хиппи на мотоциклах, то есть мотохиппи.

"Восход" трудно было назвать дальнобойным мотоциклом, и поэтому в дальнюю поездку этим летом Пензель поехал со Стахом. Они собирались в Латвию 0 в августе 76-го в Лиепае был объявлен джазовый фест и хип-сейшн. Рубчик ехал с Пензелем вторым номером. Но утром, после ночевки где-то под Белоруссией, не изъявив желания встречаться со сплошной черной стеной приближающейся грозы, они повернули на Юг. В Одессе Стах умудрился потерять пулярес с деньгами и документами, и они возвратились во Львов.

К лету 1977-го обстоятельства сложились таким образом, что в дальнюю поездку вообще смогли ехать только Пензель с Рубчиком. Пензель грезил кораблями на морском горизонте. Рубчик рассчитывал окунуться в атмосферу базилик средневекового Крыма.

На обратном пути, проезжая по Мелитопольской степи, Рубчик обратил внимание на одинокого стопщика и, узнав его, заорал: "Грэг!" Суетливость и нервозность второго номера, вообще, череваты потерей управления мотоциклом, который несется на бешеной скорости по пустой трассе. Получив локтем по печени от Пензеля, он тем не менее, вынудил его остановиться. Так произошла эта знаменательная встреча будущих героев львовского андерграунда. Грэг возвращался откуда-то из Средней Азии. Дело шло к вечеру и новые друзья решили ночевать в посадке.

Пензель по быстрому съездил в ближайшую продуктовую лавку и стал выгружать из сумки необходимые атрибуты беседы. Насчитав 12 бутылок сухого вина, Грэг задался вопросом:
- Сколько дней мы намереваемся здесь пробыть?
- Завтра утром и выезжаем, - ответил Пензель.

Потом пришло время удивляться и ему, когда на пути ко Львову они несколько раз встречали на трассе знакомую фигуру с зонтиком и рюкзаком. Несмотря на то, что ехали почти без остановок, Грэг всё равно их обгонял. Он был опытным стопщиком.

С этого времени Грэг стал нашим лучшим другом. Отчаянный и рисковый, интеллектуал и эстет, он был не просто хиппи. Грэг стал хроникером движения. Он часто жил у Пензеля и у него делал свои фото, пытаясь удержать течение истории. В одной из комнат обосновалась Грэгова фотолаборатория, где он создавал пиплзбуки, запечатлевшие лица и события тех времен. До сих пор в той комнате Пензель так и оставил окна заклеенными черной бумагой.

У лету 1978 года моя мотоциклетная жизнь наконец обрела стабильность. В гараже стоял новый "Иж-Спорт", и Пензель со Стахом разжились новыми "Явами". Лобач к тому времени покончил с Солженицыным и пересекся с Гариком Мейтиным Рижским. Он оказался в теме предстоящего 150-летнего юбилея Льва Николаевича Толстого, и получилось так, что к нему была приурочена наша поездка 1978 года.

В Ясную Поляну мы решили ехать через Крым. С Лобачем договорились встретится в Ясной 8 сентября. Вторым номером со мной ехал Грэг. Пензель вёз Рубчика, а Стах - нового товарища по имени Звёздный.

20 августа мы выехали со Львова. Несмотря на дождь, ехали быстро: нет смысла останавливаться - ливень всё равно где-то кончается, а на скорости быстрее обсыхаешь. Но когда больше одного мотоцикла, за день удается покрыть 500-600 километров, не более. Поэтому только 22 августа мы были в Коблево.

Сегодня, приглядываясь со стороны на события тех лет, понимаю шок и смятение мирного населения, когда мы вдруг появлялись в придорожной закусочной. Все мы были волосатые и бородатые. Только Грэг бороды не носил, а у Звёздного она еще не выросла по молодости. Понятно, что Пензель был вне конкуренции. Когда мы садились за стол, он не снимал шлема. Местное население застывало в недоумении, но Пензель их игнорировал.

По правде, ГАИ к нам не придирались. Документы у всех были в порядке, правил мы особенно не нарушали. А к дальнобойщикам отношение всегда было уважительное. Это не считая случаев, когда приказы не пущать или повернуть спускались откуда-то сверху.

Поднимаясь по крымским перевалам, мы собирались съехать к морю где-то в районе Алушты и промчаться по Южному берегу. Но бдительный милиционер остановил необычную колонну. У Стаха на груди красовался большой медальон с изображением Франца-Йозефа.

- Кто такой Франц-Йозеф? Австрийский кайзер? Ты б еще рядом Гитлера надел!

Нас так и не пропустили на Южный берег Крыма, и мы повернули на Джанкой. Потом неделя в Бердянске. Там чуть не одурели со скуки. Спасало лишь вино и регулярное битьё мух. И Грэг, который всё время приносил что-нибудь съестное с огородов в окрестностях. 1 сентября мы сорвались с места и двинулись на Ясную Поляну.

Мелкий дождик где-то в Тульской губернии и мы едем на скорости около 80 км в час. Вдруг на моём "Иже" слетает цепь и клинит заднее колесо. Чудом удается удержать мотоцикл, зато сзади я слышу матюки. Это Пензель приблизился слишком, и, чтоб не протаранить меня, он вынужден рвануть руль вправо. "Ява" вылетает на обочину. Я вижу ноги моих друзей Рубчика и Пензеля, исполняющих сальто головой через руль и приземляющихся в кювете.

До сих пор не закончилась дискуссия относительно меры вины каждой из сторон. Мой аргумент - дистанцию нужно соблюдать.

В Ясную мы прибыли 7 сентября. На автобусной остановке видим нарисованный пацифик. Непроинформированное местное население из числа убеждённых: "Что это ваши хулиганы рисуют? Понаехали к Толстому, а занимаются пропагандой атомного оружия!"

Мы расположились лагерем недалеко от Ясной Поляны, удерживая происходящее в поле зрения. Утром следующего дня пошли искать Лобача. Вскоре мы увидели его перед входом в усадьбу, сидящим на холме в окружении десятка хиппи-толстовцев, обстриженным горшок - след пребывания в заведении закрытого типа. Тут нас и переписали. Пензель первым указал на представителя местной власти:
- Вон он сидит в тройке и смотрит на нас.

Тот сопроводил нас на пост, что располагался в домике, где во времена Толстого сидел привратник, и там нас переписали по фамилиям. Заодно и предупредили?
- Лучше вам приехать в другое время. 9 сентября - это не ваш день.

После этого Пензель пошел искать гастроном в окрестности. Одна из четырех бутылок аперитива выпала из рук, громко стукнувшись об пол. На звон разбитого стекла обернулись посетители. Среди них оказались двое знакомых москвичей - Джанис и Кис. Все вместе отправились в лагерь. На трассе стоял зелёный москвич и их переписали еще раз. Третий раз переписали на подходе в лагерь. Туда всё время подтягивались прибывающие хиппи и скоро в нём насчитывалось около тридцати пиплов.

Вечером в лагерь прибыла милиция и нас переписали в четвертый раз. Потом четверо или пять ментов окружили Пензеля. На груди у него висел большой крест, рядом - юбилейная медаль к 100-летию Ленине, выдана по случаю выхода на дембель. Это впечатляло:
- Почему у тебя такого медаль с Лениным? Это же издевательство над Советской властью.
- Имею право. Я заслужил его в армии потом и кровью, - документы на медаль у Пензеля были в порядке.

От ментовской кучи отделился один и подошел к Рубчику, который разлёгся на траве:
- Ну чего тебе от жизни надо?
- Я хочу дом двухэтажный. На одном этаже буду чай пить, на другом спать.

Потом пришел кагебист, похоже, главный из Тульского управления, и пообещал никого из хиппи не пускать на территорию музея. Недоумевающему полковнику, который пытался разобраться в причинах этого нашествия, он объяснял: "Товарищ полковник, у них же у всех деформированная психика".

В конце концов они взяли с Пензеля слово, что мы не станем портить праздник советским людям и иностранным журналистам. По этой причине следующим утром мы начали собираться во Львов. За нами потянулись и другие хиппи и лагерь постепенно опустел.


МЫ частенько собирались на хате у Пензеля. Также возле гаража через дорогу напротив его дома. Уже четвертый год мы открывали сезон, выезжая в начале мая куда-нибудь в Карпаты. В 79-м году нас было восемь мотоциклов - нас трое, Звёздный, Дзяд, Карый, Микола Гора, его друг Иван Васько, вторыми номерами - Рубчик, Грэг, Наталка Конфетка, Ярослав Пастернак, Александр Мороз. Мороз обшивал всех хиппи брезентом, но нитки были слабые и его изделия часто расходились по швам.

Мы про ехали перевал и спустились недалеко от Хуста в долину реки Рики. В одном месте картина поразила необычностью. На широкой поляне лежали несколько дохлых собак, может, пять, может больше. Немая торжественность усиливала естественную красоту этих мест. Здесь стоило остановиться, и недалеко отсюда вверх по реке мы разбили лагерь. Впоследствии мы назвали это место Долиной дохлых собак.

В те годы возникло еще одно место встреч. Выше хаты Пензеля поднимается гора, на которой расположен Охматдет. Выше больницы - на поляне под старой водонапорной башней мы устраивали сейшны. Это место так и называется - горка Пензеля. В то время у Пензеля были коронные номера - "реве та стогне Днiпр широкий" и немецкий военный марш тоталитарного периода - в сопровождении бутылки с вином.

Бывало, что у Пензеля на флэту ночевало по 20 человек. Костылевич, Лера, Алик Олисевич, много приезжих. В таких условиях хипповые новости распространялись довольно быстро. Этим летом, в 79-м году, где-то в забытой деревне на Валдае москвич Сергей Москалёв организовывал хиповую коммуну. Жить собирались в заброшенных домах. Валдайский район расположен на половине дороги из Москвы до Ленинграда, в Новгородской области. Надо было добираться до села Ивантеевка, потом 6 километров через леса и болота до села Миробутица.

Туда мы решили ехать стопом.

До Риги добирались в купейном вагоне - Пензель, Стах, Звёздный, Ярослав Пастернак и я. В Здолбунове в окно втянули Грэга. С нами была еще уфимская Бэйби. В Риге мы зависли у Бомбина. Он жил на окраине города в районе Межапаркс. Недалеко от дома в лесу  мы разбили палатки. Подошел Гарик Мейтин, весь обстриженный после Симферопольского спецприемника. На другое утро подтянулись еще несколько человек, Паша Борман со своей знаменитой расписной сумкой. Оттуда мы вместе двинули на Гаую.

Кажется, на следующий день мы решили съезжать оттуда. Вышли на псковскую трассу и начали стопить по двое. Мне выпало с Грэгом - он опытный стопщик и мы продвигались быстро.  Одно время нас вели "Москвичом", полагая что мы прибалты.

Пензель со Стахом, наоборот, ехали тяжело и трудно, подолгу зависая, что и понятно: из-за сурового вида водители боялись брать их в машину. Стах прикалывался и стопил палкой, выставляя ее поперек на дорогу, а Пензель сидел в кустах. Один водитель проехал мимо, потом остановился, дал задний ход. Поговорили со Стахом. Пензель вышел из кустов. Тогда водитель сказал: "Взял бы я вас, ребята, да боюсь, извините".

Как-то они со Стахом зашли в какую-то забегаловку. Только уселись за столом, как один сельский мужичок, местный бухарь в фуфайке, добродушно улыбаясь, произнёс: "Ты бы хоть шляпу снял, чертушка". Но Пензель шляпу не снимал никогда. Ни перед кем. И в столовой тоже.

Когда их повязали на дороге, мент вытащил табельное оружие и грозил: "Этих долбаных хиппи, будь моя воля, я бы пристрелил на месте". Это классика!

нам с Грэгом оставалось лишь каких-то 5 км до Валдая, когда наш КАМаз обогнала волга с людьми в фуражках. Увидев наши с Грэгом роди, они жестами вынудили водителя остановиться. мы пересели в более комфортные условия и укатили в городок Валдай. Райотдел милиции - это нужно было видеть! Вокруг здания сидели, бродили, кучковались волосатые. Местные жители, все как один в красных повязках - по такому случаю их поснимали с работы и направили на помощь милиционерам ловить волосатиков. А хиппи всё прибывали и прибывали в маленький Валдай со всех концов Совдепии.

Процедура была отработанная и простая - отбирают паспорта, потом допрос - писульки, дурацкие вопросы, дурацкие ответы. Пензеля пытали три часа, Стаха - три с половиной - видно, по весу, он показался более главным. В коридоре Пензель столкнулся с Москалёвым - тот поведал ему, что ему, как организатору, светит дурдом. Так оно и случилось - закрыли его в местный дурдом. Грэг прикидывался туристом, но ему потом всё равно вспомнили Валдай - через полгода во Львове.

Вся эта кутерьма продолжалась несколько дней. К вечеру подгоняли ЛАЗы, погружали хипов, паспорта отдавали водителям и приказывали вывезти всех за 50 км от Валдая в разные стороны. Там высаживали и отдавали ксивы. Мне выпало ехать с москвичами. Потом мы переночевали в лесу. Утром я решил отправиться обратно в Валдай, но никто из них мне компании не составил.

Я зашел в столовую, возле которой начинается дорога на Ивантеевку. И тут в окне увидел Грэге. Это надо же! Мы опять ехали вдвоем.

Деревня Миробутица расположена на берегу озера, кругом густой лес. Чудесные места! В то время там никто не жил - какие-то студенты и заезжие рыбаки. 20 или 30 рубленых хат стояли в относительно хорошем состоянии, с деревянными кроватями, утварью, сундуками. Сюда прорвались, правдами и неправдами, 16 человек - Миша Бомбин, Валя Стопщица, Айн Рыжий, Швед, Паша Борман, Фил из Иркутска, Генрикас Бачулис из Вильнюса, Валера Бхакти Киевский, Аурика из Вильнюса с мужем Игорем из Чебоксар. Остальных, к сожалению, не помню. Мы с Грэгом поселились в отдельной хате, во дворе устроили очаг. По вечерам Валя Стопщица звонила в колокол, созывая всех на ужин. Примерно за неделю прикатили менты на мотоцикле "Урал". Все в грязи, ругая всех на чем свет стоит, опять отобрали паспорта и велели ехать за ними в райцентр. Так закончилась знаменитая Валдайская коммуна.

На следующий год надо было доводить дело до конца - опять ехать на Валдай!
Не вопрос!
Ехать решили на мотоциклах старым маршрутом через Гаую. К этому времени наш постоянный состав увеличился до четырёх: Звёздный перешел в "первые номера".
Накануне отъезда мы с Демом сидели у Пензеля.

Про Дема.
Свободный художник, битник, веселый городской гуляка. Дем, как и Пензель, или Алик Олисевич - живая легенда Львова. Сегодня его со львиной гривой, бородой и сверкающими очками можно встретить и в художественных галереях и в самых разных распивочных. Дем знает всех и Дема знают все. "Талантливый, но бесталанный Дем" - пишет Кось Москалец. В те годы Дем пропадал вечерами под легендарным "Нектаром", где собирался львовский андерграунд и тусовались Сюр (Владимир Богун - львовский андерграундный художник), Троцкий, Леня Швец, Бампер (Юрий Саенко - львовский пианист, участник группы "Не журись"), Аксинин. В 67-м Дем приехал во Львов изучать графику в Полиграфическом институте. Можно только представить, как он, имея плохое зрение, с лупой у окна делает свои офорты, покрывая цинковые, медные и латунные пластины лаком, а потом гравирует по нему. Потом появилась ручная машинка для выжимания белья. Старая, немецкого производства. Деревянные валы были заменены на железные - посредством их Дем создаёт произведения искусства.

В 1978-м Дем был участником первой Гауи.

Итак, мы у Пензеля. Вечером заходит капитан Купцов, который курировал неформалов. С ним начальник комсомольского оперотряда Делидов, и начали убеждать не ехать ни на Гаую, ни к Бомбину в Ригу. Скоро московская Олимпиада, а мы в "таком" виде.
- Бомбин - антисоветчик. Он собирает волосатых и читает им лекции. Да и всё равно, в Ригу вас не пустят.
Потом оказалось - они знали, о чём говорили.

Утром следующего дня в 6 часов возле ворот Пензеля стояли четыре мотоцикла. Дем должен был ехать со Звёздным, со мной села Бейби, которая была с нами прошлым летом.  Экипаж Стаха должен был пополнить Грэг, а с Пензелем ехал Александр Мороз. Ярослав Пастернак с видеокамерой пришел провожать. Мы тронулись в путь через Высокий Замок. Затем из дома напротив вышли двое молодых людей в штатском. Они тоже "провожали" нас на Гаую.

Мы уже проехали Литву и продвигались территорией Латвии. Проезжая пост ГАИ перед городом Бауска, вслед за Звёздным, я вдруг увидел гаишника с фуражкой в одной руке и с палкой в другой. С отчаянием он бежал в мою сторону. Но было поздно. Как оказалось потом, такая простая задача, как задержать четыре мотоцикла, была выполнена только наполовину. Остановили только Пензеля и Стаха:
- В таком виде мы вас в Латвию не пустим. Езжайте на Питер, куда хотите, только не в Ригу.
В ответ Пензель запел "Широка страна моя родная".
- Только не надо начинать, не надо начинать, - забеспокоился мент.
Продержали их целый день в райотделе милиции в Бауска. Таким образом, предсказание капитана Купцова частично сбылось.

За это время мы добрались до Риги и остановились у Бомбина в Межпаркс. Вокруг особняки, спокойно, тихо. Наутро Бомбин показал рукой на улицу:
- Пасут.
Напротив дома стояла волга.
- Она стояла здесь еще вчера. Хотя я уже привык.
Было видно, как из середины салона на дом наводят бинокль.

И тут из-за поворота выезжают два мотоцикла. Пензель и Стах. Они вынуждены были переночевать в лесу и утром таки отправились в Ригу. Кстати пост ГАИ уже опять не работал. Менты посчитали, что выполнили поставленную задачу.

Надо было двигаться дальше. Но только мы сели на мотоциклы и завели моторы, как тут же с двух сторон к нам подкатили волги и "Бобики". Оттуда одновременно  вышли люди в плащах и направились к нам. Раздался голос из "Мегафона":
- Колонне мотоциклистов пристроится к правой бровке! Подготовить документы!
Паспорта забрали только у водителей; вторых номеров не трогали.
- Построиться в колонну! Следовать за нами!
Медленно мы двинулись обратно в центр торжественной процессией - спереди милицейский бобик с мигалкой, за ним волга, потом мотоциклы по одному. Завершала хипповый обоз еще одна волга. Так мы доехали до Главного управления МВД Латвии.
- В таком виде мы вас не пустим на Гаую. Сейчас Олимпиада.

В этот день было сыро и Стах натянул на себя комплект противохимической защиты - прорезиненные штаны со шлейками и такая же рубашка. Вообще-то у него был добродушный вид и менты называли его "Лесоруб". Но они оказались бдительными. В левом ухе у Звёздного висела серьга, и у Стаха тоже.  На то время атрибутика отдельных социальных слоёв  еще не была настолько очевидной, и работники государственного аппарата были готовы привести в действие механизмы поиска маргинальных элементов. Пензель приводил примеры цыган, моряков,пиратов - ничего не помогало. Стаха и Звёздного потянули в отдельный кабинет - там у них был специалист по работе с секс-меньшинствами. Работали до вечера; зато, в конце концов, никаких нарушений морали установлено не было. Но ехать нам разрешили не по таллинской трассе, как на Гаую, а по псковской. Опять колонна мотоциклов с почетным эскортом и мигалками потянулась по городу. Так мы и не попали на Гаую, но добрались на Валдай.

Последний отрезок дороги до Миробутицы был самым тяжелым - через болота. Приходилось палкой искать тропу и тянуть мотоциклы за собой. Лоцманом был Грэг, так как он знал ситуацию в полесских лесах. Половину пути мы как-то прошли, но потом топи в стране Ивана Сусанина стали совершенно непроходимыми для мотоциклов. Их пришлось оставить в надежной хате в Ивантеевке.

В Миробутице мы обосновались в заброшенном деревянном доме на окраине деревни. В это время появился один из вариантов нашего общего имени "Bad Company" - по мотивам британской рок-группы семидесятых: Грэг смастерил таблицу при входе в дом: "Bad Co".

В Миробутице было безлюдно, но с нашим приездом знаменитая Валдайская коммуна начала обретать второе дыхание. По инициативе Грэга был сооружен плот и торжественно спущен на воду. Грэг ходил на нём каждый день и мы постоянно были обеспечены рыбой. До белых грибов можно было из окна дотянуться рукой. Оставалось только ездить за вином в Валдай. В тот год алкоголь был в дефиците: мы стояли в очереди едва не по пол дня. Бутылки со "Сливовым" по 0,8 литра продавали закупоренными сургучом, люди набирали их целые сумки. Возвращаясь в деревню, мы видели на дорогах счастливых обладателей этого благодатного напитка, лежащих в придорожных канавах - они не донесли. В те времена такое "счастье" давалось нелегко.

Там в один из вечеров по "ВЭФ"-радио мы узнали о смерти Высоцкого. Грустно.

Много чего случилось в этом году, то был олимпийский год.

К 82-му году настоящими мотохиппи, то есть первыми номерами, стали Ярослав Пастернак с Людкой, Виталик Кабан с Терезой, с 83-го - Игорь Яворницкий, потом Мишель и Орест Хемий. Вторыми номерами в разные годы с нами ездили Цеппелин, Телек, Пружина, Миклован, Рафик, Ростик Старый, Ян Бабочка (Иван Ляшкевич 1961-2010).

Фильм, который снимали Стах и Звёздный на протяжении нескольких лет, начиная с 1979 года, воссоздает полузабытые эпизоды истории 80-го года, где Пензель с обстриженной бородой таскает брёвна на Валдае, или 81 года, когда нас опять не пропустили на Южный берег Крыма и мы с мотоциклами переплыли паромом через Керченский пролив на Кубань, или путешествия в Прибалтику и Питер. И Карпаты, где Стах в Долине дохлых собак, украшен гусиными перьями, исполняет соло на трубе.

Как-то мы, возвращаясь из Москвы, подобрали двух хиппи, которые стопили до Киева. У нас были свободные места, а они долго стояли на дороге.  Таким образом, получилось, что и мотоциклы можно стопить, да еще и такие же, как они, хиппи их везли. В 80-м мы подвозили Бомбина с Рассой до перевала по дороге в Ужгород. Они были так рады львовским друзьям, которые согласились подкинуть их в Карпаты. Зато на перевале, когда стало возможным сойти на землю и самостоятельно продолжить путь, выражения лиц красноречиво свидетельствовали - стоп намного ближе и комфортнее.

С тех пор многое изменилось. Умер Стах. Нет Виталика с Терезой, погиб Мишель. Микола Гора, хороший хлопец, после Львовского мединститута работал педиатром под Ковелем. Через двадцать с лишним лет он появился на Шипоте. Четыре года назад он погиб на "Судзуки-Бандите", на большой скорости не вписавшись в поворот.

Мы любили ехать. Не ездить, а именно ехать, и чем дальше, тем лучше. Есть любители просто гонять по городу, или ставить невообразимые рули, перекрашивать, то есть, говоря сегодняшним языком, заниматься тюнингом. Мы же любили нагрузить тачки всем необходимым барахлом, палатками, запчастями - насос, запаска - и ехать с утра до вечера. Вечерком, перед ночевкой, выпить винца, поговорить, посмаковать очередной прошедший день. Потом ложишься спать - и пол ночи снова едешь: это уже инерция.

Груженные мотоциклы, которые тяжело выезжают с посадки на трассу, и, разрезая утренний туман, один за другим постепенно набирают скорость - это надо видеть, слышать и любить.

Отдаю должное нашим вторым номерам, которые честно сказать, доверили нам, водителям, свои жизни, и не побоялись сесть, как говорит Пензель, на эту железяку и нестись по нашим, не ахти каким, дорогам - и в дождь, и в пыль, и в холод по утрам...

Да, жизнь идет вперед, берет своё, многое меняется. Горка Пензеля, наверное, единственное из старых мест, где до сих ор собирается хиповый, полухиповый, а проще - хороший народ. Здесь регулярно празднуют Birhtday. Здесь пела Умка, наш старый добрый хипповый друг, и Мефодий, и Калыч...

И главное: мы - Пензель, Пастернак и я - снова садимся на "Явы" и готовимся в путь...

Get you motor running
Head out on the highway
Looking for adventure
And whatever comes our way*

(Заводи мотор//Выезжай на мотостраду//На поиски приключений//И будь что будет "Steppenwolf", Born to be Wild, 1968)
 

 



Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Как-то нас замели со Стахом. Накануне дня Победы, кажется, 77 года, крутили советский боевик "Аты-баты, шли солдаты". Мы сидели в вестибюле кинотеатра "Мир" и ждали конца сеанса. Тут к нам подходят несколько милиционеров, один из них был сильно пьяный. Ни с того ни с сего схватили за грудки и повели на опорный пункт милиции на Центральной площади, рядом. Там несколько раз дали под дых, а потом тот пьяный подходит к Стаху:
- Ты чего с бородой? Поп? Откуда? Националист?
- Нет, я из Одессы.
- А кем работаешь? В армии служил?
- Служил на флоте матросом. А работаю грузчиком на "Атласе".
- "Атлас"? Бумажная фабрика? Так вот откуда во Львове подпольные листовки?
На пальце у Стаха был перстень с каким-то религиозным изображением.
- А это кто - Шептицкий?
С нас посрезали кресты, поснимали повязки с волос, браслеты. Потом пьяный охранник правопорядка повернулся к юным членам комсомольского оперативного отряда:
- Подстригите их.
Но те нас не тронули: они же слышали, что Стах работал грузчиком, а на флоте служил матросом.

***
- На первую Гаую ездил Дем. Там также была история. После Витно в Эстонии пытались снова что-то такое организовать. Когда летом 1978 года в Таллине на горке я встретил Яна Никодемовича, он уже знал про выезд на природу - на этот раз на берег Чудского озера, к Муствеа. Мы с Айном выдвинулись автостопом. На месте уже были Ааре, Рейн Мичурин, Алекс Аксель, Миша Бомбин - инициаторы Муствеа. Набралось 50-60 человек. Но в тот раз всё было проще. На другой день около озера появились "футболисты", которым негде было играть в футбол.  После короткого инцидента нас начали хватать всех подряд и паковать в машины. Места на всех не хватало и они повезли "первую партию". Те, кто остался, должны были сворачивать лагерь. Мы вернулись в Таллин с Никодимовичем. Миша Бомбин предлагал ехать в Латвию в кемпинг около Риги. Но мы застряли в Риге с Иреной Рыжей.
Дем:
 - До Прибалтики мы выехали с Яном Никодемовичем. С нами было трое девушек: две москвички и Галя Воронина из Львова. В Риги мы зависли у Ирены Рыжей, а Ян Никодемович поехал дальше. Потом стало известно про Муствеа и Миша Бомбин предложил ехать до Витрупе - за 25 км от Риги, на речке Гауе. Там справляли Лиго - латвийский праздник Ивана Купала - уже несколько лет. В конце июня туда съезжалось много народа из Риги и из других городов. Мы решили собраться там. На то время Лиго, кажется, уже кончилось, но палаточный лагерь хиппи стоял еще две недели.

***
В одном месте от улицы Лисенка дорога поднимается серпантином до корпусов детской больницы. Далее надо продираться сквозь кусты вверх, до тех пор, пока  перед глазами не появится кирпичная кладка водонапорной башни. Она всегда возникает неожиданно, хотя ржавую жесть видно вверху за кроной деревьев. Обойти ее - и сзади есть небольшая поляна, а за несколько метров еще одна, а немного дальше еще одна. Всё это горка Пензеля. Если подняться выше на гребень Стрельницы, оттуда открывается панорама Замарстинова, Голоска и Збоищ.

Летом 84 года в центре Львова шел хиппи с белыми волосами и длинной черной бородой. Мы пересеклись с ним на площади Рынок. Оказалось, что он - немец из Восточного  Берлина, зовут Стефан. Из-за просроченной визы он не могу вернутся в ГДР и должен теперь каждый раз регистрироваться в львовском ОВИРе, ожидая разрешения из Москвы. Мы забрались со Стефаном на горку Пензеля. Около тлеющего кострища в траве брошенная гора бутылок.  Мефодий перебирал аккорды "В город не пойду богатый, на полях я буду жить..."
- Мотоцикл имеешь? - спросил Пензель.
- Имею. Правда, не "Яву", "Емцет".
- Тоже неплохо.
Стефан когда-то был военным летчиком, защищая мирное небо Германии. Он сумел автостопом добраться до Кавказа - владея ломанным русским, выдавал себя за прибалта.
- На Эльбрус дорогами вермахта? - и Пензель затянул: "Дойче зольдатен унд ди офицерен!"
Натюрлих сейшн.



Звёздный. Вуйкеры (по-русски)

Как-то раз мой друг Игорь Яворницкий сказал: "Если бы я создавал мотоклуб, участники назывались бы не байкеры, а вуйкеры. И одевались бы в фуфайки и кирзовые сапоги. Так родилось стихотворение "Вуйкеры"

Вуйкеры  

Мы вуйкеры оба со стажем
Решили поехать в Шешоры
Там музыка будет и песни
Ведь там фестиваль обещают

Пора собираться в дорогу
Багаж уж давно приторочен
Седлаем вдвоем мотоцикл
Где Игорь - хороший водитель

А сзади уселся Валерий
Имеет он прозвище Звёздный
И пусть в голове его ветер
Он всё же надежный напарник

Вот мчит по шоссе мотоцикл
Навстречу хорошие люди
Бросаются нам под колёса
Но Игорь - умелый водитель

Собаки и курицы тоже
Хотят совершить душегубство
Но ловко мы их объезжаем
Ведь Игорь - достойный водитель

Небесные хляби разверзлись
Трусы под дождем намокают
Просохнут они по дороге
Ведь Игорь несётся как птица

Автобусы нас обгоняют
Стараясь забрызгать нас грязью
А я им показывал дулю
Ведь Игорь - отличный водитель

Дорога - сто лет без ремонта
И ямы считаю я задом
Но я за свой зад не боюся
Ведь Игорь - в вождении мастер

А вот и приезд на Шешоры
Мы встретили Батю из Минска
И начали сразу с чекушки
Ведь будет еще продолженье

Потом возвратились с концерта
Татьяна, Олеся и Бася
И мы продолжаем гулянье
Не будет в пути остановки

Ну вот - все бутылки пустые
Шампанское салом заели
Нам жизнь не устроит похмелья
Мы всё же - неслабые парни

Приятной была атмосфера
И многих друзей мы встречали
Улыбками лица светились
У Тани, Олеси и Баси

Прошли фестиваля концерты
Мы едем обратно ко Львову
Мне Игорь рулить предлагает
Я тоже вождение помню

Сажусь за полтонны железа
"Днiпро" - мотоцикл старинный
А руль - как рога у барана
Однако, я - Звёздный водитель

Вдруг скрип под седлом раздаётся
Но мы не находим причину
Хотя ее долго мы ищем
Не видно способностей наших

А вот и нашлася причина
Закручен был болт нестандартный
Его первым Игорь заметил
Ведь Игорь - глазастый водитель

И вот этот болт нехороший
Нам сильно покрышку попортил
Его мы тотчас открутили
Мы оба - большие таланты

И снова мы едем по трассе
И вдвое короче дорога
Которая к дому приводит
И даже коню это ясно

Но вот мы во Львов заезжаем
Нас мчит мотоцикл по Научной
Мы - вуйкеры оба, что надо
И скромность не будет нас мучать

И славы чужой нам не нужно
И к ней мы совсем не стремимся
Своей мы имеем по шею
Других с головою накроет

Мы девушек много хороших
Еще по пути повстречаем
И будет нам солнце навстречу
И ветер попутный нам в спину

И девушки вуйкеров тоже
Увидят еще на дорогах
И будут их лица светиться
Как ясное солнышко в мае

и будет нас радовать дождик
И девичий смех лучезарный
И все мы доедем до рая
И Игорь, и Звёздный Валера

VIII, 2006
 

 

 



Акты львовской мистерии
Орест Макота: "Это создавало впечатление открытого пространства"


Разговор про художественную мастерскую Ореста Макоты - место встреч "продвинутой" нонконформистской молодёжи 70-х. Записал Иван Банах.

- Мастерская была в мансарде трехэтажного дома в начале улицы Солдатской. Адрес знало пол Союза  - бывало, уже на подходе было видно четырех - пятерых длинноволосых, которые сидели на бордюре. Они приезжали к Грэгу. Железные двери вели на крышу, а рядом были деревянные, закрытые на навесной замок. Ключ мы прятали в потайном месте. Когда-то в мансарде размещалась квартира - длинная, как  коридор. Сразу при входе- "П~ЭЦ". Стена была завешана журнальными вырезками с рок-звёздами. Антикварный КРЕДЕНС мы притащили с Кактусом из ресторана "Москва" - несли из центра на руках. С противоположной стороны было большое окно, выходившее в сад. Оно начиналось прямо от пола - это создавало ощущение открытого пространства, комната словно продолжалась к какой-то особенный мир. Окно притягивало. Мы закрывали его до середины доской от чертежного кульмана, чтобы никто не выпал, а еще я перетягивал его поперек шнурком. Ночью, когда шел дождь, тяжелые капли стучали по водостоку и мы замолкали, всматриваясь в темноту. В мае в саду цвела белая сирень. С утра, когда начинали петь птицы, в комнату врывался сиреневый аромат - окно было открыто всю ночь.

Около окна стоял мольберт с институтской кафедры рисунка на Армянской. Еще там была радиола, которая светилась зелёным светом. Фред мог часами крутить ручку в поисках музыки. В то время он интересовался восточными философиями и приносил домой самиздатовскую буддийскую литературу. На стене была подвешена корзина, которая играла роль полки и всегда была набита журналами "Dzuboks","Melody Maker","Melodie und Rhythmus". Журналы приносил Грэг. С пачкой журналов под мышкой он сидел в кафе "Старый Львов" на Валовой на первом этаже, ничего не брал, только сидел и читал журналы.  Там они и познакомились с Лерой (Валерия Славникова - прим.автора). Когда я приходил в мастерскую, Грэг мог быть там, он всегда был деликатен, никогда не приводил в мастерскую чужих людей без моего ведома, только сидел и читал. Однажды мы были на флэту у Нони, несколько человек, некоторые обкуренные. Приходит еще кто-то - пьяный в дым. Ситуация быстро ухудшалась, назревал скандал. Грэг первым сориентировался, схватил сковородку и огрел пьяного по голове. Никто ничего не понял, тот быстро успокоился. В таких ситуациях Грэг умел найти выход.

Мастерская появилась в 1975 году и существовала  лет пять или шесть. Раньше мы собирались в Святом Саду у Янга. Грэг носил пласты с рок-музыкой. Он организовывал походы в кафе "Зелёный гай", которое было тогда в Стрийском парке, в день смерти Джими Хендрикса.

Как-то приехало человек 10 хиппи - Валик "Одуванчик", Люба Шмель из Москвы, Рейн Мичурин. Янг встретил их на трассе по дороге на Комсомольское озеро и привёл в Сад. У них был большой флаг - 3 на 4 метра, черно-синий, на нём цветными нитками вышивали цветы, пацифики. Я вывел "Make love not war". Потом они поехали автостопом в Крым. Когда ночевали в посадке, накрывшись флагом, их заметили с вертолёта  и прислали с утра наряд из войсковой части.

Рейн Мичурин тогда остался во Львове. Он еще был хайрастый, хотя уже интересовался Харе Кришной. Сидел в позе лотоса и медитировал. Рейн - важный, флегматичный, не эпатажный - больше всего походил на хиппи. Тогдашняя его тема - быть хиппи в Союзе большая проблема, надо бежать отсюда. У них с Грэгом был план - вместе перебраться в какую-нибудь буддийскую страну. Для этого надо было перейти через горы Памира.




Валерия Славникова. Вечному хиппи Грэгу (по русски)

Наш мир - это форма постижения. Хиппи - одна из форм - яркая, необычная, вырвавшаяся из мертвящего снобизма. Её идея, изюминка, заложенная в структурах свободы  - это от Бога.

Если бы мы не перегибали палку и сумели сохранить равновесие...

Но увы! Хиппи попали под сильнодействующее очарование свободы, слишком сильное, чтобы остаться таким же "преждевременным космическим явлением".

Грэг - априори человек свободы.

Это значит: абсолютная непокорность тому, что не соответствует личным переживаниям.

Это производит впечатление с первого слова, с первого взгляда, это шокирует. Антураж хипповой эксцентричности, дополняющий импозантный образ - это лишь имидж, необходимые облатки воина.

Явившись в мир носителями символа детскости (в социальной иерархии), хиппи оставили свой негласный обряд в культуре, постмифологический, красивый, предложивший более сложные отпечатки, разбросав по всему континенту концептуальные семена освобожденной этики и эстетики. Многие из постмодернистских философских изысканий в тишине умудренной опытом благодарности до сих пор питаются реализованной свежестью идей хиппи, трансформируя, либо преображая их на свой вкус.

Я не разлюбила хипповый пипл, оттого так яростно отстаиваю свою первую любовь.

Мы никуда не ушли, мы просто вошли в себя!

Отыскав "двери восприятия" утонченным желанием свободы.

Из себя же творим каждый своё новое дело, ибо все, наверное, понимаем, что "Божий суд - не человеческий".

Анархия? Да нет, господа!

Это глубже, это даётся тому, кто вёл подобный образ жизни...

Недавно я увидела на одном байкерском "коне" надпись "Father".

Грэг - один из первых. Несомненный лидер и творец постоянного хеппенинга. Его фотографические работы запечатлели мгновения и лица той эпохи.

Когда-то возле кафе "Армянка" к нам подошла незнакомая женщина и сказала:
- Вы не знаете, а на вас, хиппи, деньги зарабатывают.
- Как это?
- А так: фотографируют - вы и не подозреваете,а потом в Москве и Таллине продают.

Грэг не продавал, он их раздаривал. И поныне комната у Пензеля сплошь увешана его фотоработами, увековечившими идею хиппи.

Сегодня хиппи, а вместе с ними и эта сверхкосмическая идея, умерли.

Те, кто выжил, увлеклись красотой свободолюбивых идей иных истин, приучившись искать и находить смыслы, где присутствует высшая божественная правда и красота.

Нас и тогда привлекал вкус Истины, поражая своей непомерной удалённостью. Сегодня она уже не прячется в эфемерных обольщениях на опасных тропинках экзистенциальных путешествий.

Слово Истины во Христе, ее действенная скромная красота функционирует в служении, приближаясь к моему изодранному страстями сердцу, и я радуюсь тому, что она действительно Есть!

Я оставила путь хиппи, потому что нашла путь к истине, счастью, блаженству в таинствах Божьих, но храню благодарность моим старым друзьям, ведь в этом мире отчуждения мы нуждаемся в любви и утешении.

И отдавая дань памяти тем, которые ушли, прошу всех оставшихся в живых братьев и сестер:
- Пипл! Ищите Истину!

 
Нестор. Боль Арлекина.

"Арлекин приехал в город Суом несколько лет назад вместе с труппой бродячего цирка, который в летний период кочевал по всем областям и провинциям Бриллиантовой империи. Циркачи были чудесные люди. Удивительными проделками на небольшом манеже они всячески развлекали публику. Слоняясь по улицам в своих чудаковатых одеяниях, они вызывали одновременно восхищение и зависть у множества городских ремесленников." Волдмур, 1978г. (Комментарий автора: Здесь и дальше: В.Яворский. Полусонные письма из Бриллиантовой империи и Королевства Северной Земли. К., - 2001)

Грэг приехал во Львов в 1966 году. Интеллектуал, эстет, спортсмен - отчаянный, в те времена даже немного самовлюблённый.  Взгляд на потолок в зале университета или университетской библиотеки, где росписи напоминали  Ван Дейка - и Грэг решил, что учится будет только здесь.
- Тут и нигде больше.
Это была эпоха повального увлечения "битлами". Грэг купил билет в Оперу - посмотреть на скульптуру в холле и зеркальном зале. Тут подошли два милиционера, взяли под руки, завели куда-то в кутузку и отметелили - за "несоветскую" внешность. Держали там, пока не закончилось представление. После этого инцидента Грэг сжег свой комсомольский билет и начал индивидуальный бунт против социальных условностей и ограничений.

Закончив первый курс, Грэг решил, что учителем математики ему не быть, отнес документы в Политехнический институт и  снова стал студентом первого курса.

В следующем году случились чешские события. БТР-ы остановились около Оперы и Грэгу хотелось поговорить с очевидцами, он влез на боевую машину.  Волосатый, джинсовый Грэг вносил диссонировал с милитари-фоном. За ним наблюдали коммунистические бабки и лаялись:

- Волосатый! Из-за таких, как он, всё и началось. Устроили контрреволюцию, а его еще и возят.

Солдаты не были такими категоричными:
- Не трогайте его. Мы видели там больше, чем можно.
Где-то в тот период, в результате очередной ссоры кремлевского руководства с Иосипом Броз Тито, всех Югославов выгоняли из Союза. Студенты, которые жили в общежитии этажом выше, зашли к Грэгу, известному экстравагантной внешностью и увлечением рок-музыкой:
- Друг, у нас есть 24 часа на сборы и полно "пластмассы". Забирать с собой не будем.
Там было много пластинок - рок-н-ролл, блюз, джаз. В одночасье Грэг стал музыкальным магнатом.
Летом 1973 года он выбрался на юг. В голове вызревал план, теоретически безупречный, особенно в части конечной цели, но надо было отработать детали. В одесском порту стоял пароход "Победа", покачиваясь на рейде и ожидая отправки. Удобный ракурс, высветилась надпись, выбитая на металле, закрашенную краской и несокрушимую как приговор: "Adolf Hitler".
- Советы, вы обмануть меня хотели? - подумал Грэг.

Рассекая волны, корабль "Adolf Hitler Победа" направлялся в Крым.

Ялтинский берег был усеян рейнджерами, которые выходили в море на надувных матрасах.

Для начала надо было испытать себя. Грэг был хорошим пловцом. Он часами барахтался в воде между Симеизом и Алупкой, а когда переворачивался на спину, слепящее турецкое солнце стояло в зените. Мимо проплывала "Ракета", оттуда раздавались призывы направляться к берегу и Грэг время от времени приближался к буйкам.

В следующем году он уехал в Таллин. Был июнь, во дворе летал тополиный пух.
- На черта оно мне все, - решил Грэг, - когда те же самые 110 рублей можно заработать за час.
Он покинул размеренную жизнь, насыщенную бытовыми радостями, и перешел в "подполье".
Приближалось лето и Грэг намеревался завершить дело.
Грэг: - Я выехал в Крым стопом. Что значит отдыхать? Я нигде не работал. Я по три раза в год ездил в Крым. Я всегда отдыхал.

Сколько нужно времени, чтобы проплыть 40 километров? Вниз от южной точки Крыма до турецких территориальных вод 37 километров, так что, теоретически можно уложиться. Из плавсредств годилось всё, что было под рукой. Высокая волна, шторм в открытом море во внимание не принимались. Плыть надо ночью.  Удалённый дикий берег меж скал  - идеальное место для старта. Вечером Грэг отправился.

- Из Эстонии на водном мотоцикле можно было перебраться через Финский залив.
Однако зона на расстоянии 400 метров от берега попадала в поле зрение прожекторов на горных приграничных постах. Прозвучала команда в мегафон: "Возвращайтесь". Грэг повернул назад и спрятался между валунов, которые вырастали из воды. На берегу появились пограничники с автоматами: "Где этот гад?" - но в воду не полезли. Вторая и третьи попытки закончилась также, а на четвертый раз они открыли огонь. Пришлось попрощаться со своей мечтой и Грэг вернулся в Союз.

***
"Прошло несколько недель и цирк стал вызывать у жителей Суома первые признаки скуки. Труппа, быстренько свернув тент, поторопилась покинуть город. Остался только Арлекин, длинноволосый, худой юноша с голубыми глазами и красивым, словно у девушки, лицом, который совсем неожиданно влюбился в несовершеннолетнюю красавицу - дочку мясника Рута, и все время думал только о ней.

Но недолго длилось счастье влюбленного Арлекина. Когда минул месяц после "отъезда цирка", капризная дочка мясника неожиданно поругалась с Арлекином из-за того, что он не смог достать денег и купить золотой браслет в виде трех переплетённых ящериц. Она навсегда прогнала его, прилюдно дав звонкую пощечину"

На экзамены в университет Лера пришла в повседневной одежде - майка с психоделическими узорами, въетнамки. Её встретили холодно:
- Вы знаете, куда пришли? Что у вас написано на майке?
На майке во всю ширину было написано: "America".
- А вы что, не умеете читать?
- Достаточно, тяните билет.
Там было что-то про особенности фонетики. На предмет этого молчали библиотечные Кафка, Сократ и Платон.
Ответ не удовлетворил преподавательский конклав:
- Вы не полагайтесь на интуицию. Отвечайте по схеме.
Лера положила билет на стол.
- Вы заставляете меня повторять то, что я и так знаю.
Около дверей они окликнули её:
- Куда вы? У вас же прекрасная работа?. Одна из четырёх пятерок на 40 абитуриентов. Вернитесь. Возьмите другой билет.
Но она не обернулась.  Впереди были романтические путешествия и хиппи-сейшны.

В следующем году был объявленный сейшн в Лиепаи.
Лера:
- Из Львова мы выехали с Грэгом. С нами был его друг Сашко из Политехники. Мы были в Риге на следующий день, у нас было немного времени, мы гуляли по Старому городу, потом автостопом добирались до Лиепаи. Фестиваль проходил за городом. Деревянная летняя сцена, песок на берегу моря. Всё время прибывал пипл из Прибалтики, России, Белоруссии, много ярких красок.  Несколько тысяч людей собралось на берегу моря в Лиепае. Ближе к вечеру, после официального концерта, цивильные начали расходится, а мы остались, собравшись в группы около костров. Отовсюду музыка - стихийные группы, барды, песни под гитару, танцы около костров, раскрепощенность, огни, море живого звука. Ветер наполнен мелодиями. Дзен. Там были знакомые Грэга - Сеня Скорпион, много кто. Сидели до 24 часов. Потом большими группами, утомленные и голодные, шли пешком до города, растянувшись на километр. Прошел дождь. Городские жители отдали нам целый этаж общежития, потому что учебный год еще не начался. С утра женщины из соседних домов принесли нам еду. Через несколько дней мы начали разъезжаться. В Риге Грэг отдал нам последний рубль на поезд, а ему надо было в Питер.

***
В августе 77 года Пензель с Рубчиком возвращались на мотоцикле из Крыма. Жара, вокруг выжженная степь, скорость падает - сто, девяносто, плавятся кольца в цилиндрах. Они повернули на Джанкой и вечером пересекли Сиваш. На следующий день двигались по мелитопольской трассе, до поворота на Каховку. На обочине сидел длинноволосый хиппи, прислонившись к рюкзаку. Сбоку лежал пёстрый зонт.

С утра Грэг вышел на трассу, которая вела на Мелитополь, около перекрестка на Каховку. Было еще только 5 часов утра, но он остерегался комбайнов, которые рано начинали работать на колхозных полях, не считаясь с теми, кто разлёгся в кукурузе около дороги. Хотелось спать, машин на трассе не было, Грэг засыпал, сидя на рюкзаке. Мимо стрелой пронеслась "Ява" и издалека он услышал: "Грэг!"

Дальнейшие события напоминали мелькание кинокадров в ускоренном режиме. На подъеме появляется точка, которая быстро приближается и превращается в силуэт мотоциклиста. Вырисовывается шлем, очки, лицо, закрытое платком. Еще ничего не ясно. Резко тормозит. Пилот стягивает косынку - бородатый. Сзади от него отделяется фигура. Их двое. Снимают шлемы.
- Рубчик!
С Рубчиком они были знакомы.
Мотоциклисты сняли с себя сумки, ремни, куртки. Пензель спросил: "Сколько выпьешь вина?" Грэг не пил, поэтому его оставили стеречь имущество.
Эта история имеет несколько версий, вероятность их совпадения практически равна нулю.
В конце концов мотоцикл рванул, оставляя за собой шлейф дыма, а Грэга подобрал грузовик, который вёз во Львов рубероид.

***
C Рейном Метснейном по кличке "Мичурин" Грэг познакомился на рок-фестивале в Пярну. В том году Рейн вернулся из Средней Азии в Таллин, где снял дом недалеко от озера Юлемистэ. Постепенно у них вызрел совместный план. Пусть Турция недостижима, но существуют иные пути на Запад.

Летом 1978-го они собрались в горы. Рейн был лысым адептом Харе Кришна, а у Грэга отросли волосы длиной 44 сантиметра. Для надежности Грэговы кроссовки были стянуты изолентой. Они уладили дела в Фергане, потом пересели на автобус. Через час впереди замаячили отроги Памира. Потом автобус отъехал, они пошли пешком - подробностей не помнит никто. Километр за километром, горы стеной вырастали на горизонте. Печальный вид Рейновых вьетнамок вызывал определенные сомнения. Но Рейн был заворожен зовом гор:
- Грэг, мы должны взять эту высоту.

Потом их заметили альпинисты - четверо парней и трое девушек, которые говорили по английски. Они возвращались с гор и у них оставались запасы продовольствия. Двое голодных хиппи, которые забрались на Крышу Мира, своей внешностью пробуждали широкую эмоциональную палитру: вопли о помощи, сострадание Авалокитешвары. Консервов хватило еще на три дня. Грэгу с Рейном надо было решать, что делать - не нести же их в горы. Они были слишком голодны и сели тут же, на траве. Новейший Анабазис захлебнулся, перемежаясь со здоровым сном, и зов гор уже не тревожил.

Со временем идея трансграничного коридора позвала к новым поискам, они двинули в сторону Кушки. Потом их поймали и упекли в спецприемник. Через две недели отправили в психбольницу в Ашхабад, но милосердная врач-психиатр отпустила их на все четыре стороны.

***
Прошел шестой год грэгова подполья. Он нигде особенно не задерживался, быстро снимался с места, надолго исчезал.

Снова на день памяти Джими Хендрикса во Львов прибыл пипл. Как и в прошлые годы. Могилевских Плейшнера, Бормана, Мишу и Славика должны были встретить на ступенях около Пороховой башни, но в условленное время никто не пришел - задержали по дороге. Вишню не покидало чувство, что их "пасут". На следующий день в 6 часов утра раздался звонок в дверь.  Милиция! Пензель не впустил их внутрь, и Грэгу не пришлось спасаться бегством на крышу. Они охотились на него.

Через несколько дней его всё-таки взяли. Организовал всё капитан Купцов. С утра Грэг пошел в кинотеатр "Парк" на первый сеанс. Сейчас этого кинотеатра уже нет - на его месте в парке Франко клумба. Свет погасили, начался сеанс. В зале шесть зрителей. Дальше - как в шпионском детективе. Одновременно раскрываются три двери,в зал врывается слепящий свет, на его фоне вырастают три силуэта в черных плащах. Чтобы не пугать людей комедией заламывания рук, Грэг сам поднялся с места и пошел навстречу. Его отвезли в райотдел милиции на Пушкина. На другом этаже было районное отделение КГБ. Разговоры лились 12 часов. В результате, поскольку Грэг нигде не числился, не был прописан, не пребывал на воинском учете и не работал, его упекли в Кульпарки. Через месяц отпустили, но запретили возвращаться во Львов под страхом ареста. Городские ворота закрылись. Грэг вернулся в Осрог. Finita la comedia! Занавес.

"С того времени бедный Арлекин, не имея нигде пристанища, стал одиноко бродить по улицам и площадям рокового для него города, с тайной надеждой встретить свою жестокую возлюбленную, которая навеки, как он твердил, завладела его сердцем..."
 

 


Олена Бурдаш. Да! Я жду!

Да! Я жду!
Однообразие - это сутана
Воспринимаю день, как джаз,
как имитацию горлана,
как мозг солнца в фас.
Всё же жду
воскресения!
Миллион желаний
это шелестение
крапчато
хвойно
мелкоцветно
швыряет мне в лицо.

Львов, 70-е

Волдмур
Кое-что про движение хиппи, про Сковороду и про себя

Про существование движения хиппи на Западе я слышал еще с конца шестидесятых годов. А особенно живо стал интересоваться этим явлением где-то в 1970-71 годах, обучаясь в старших классах Львовской средней школы №55. Что-то уже очень созвучное с собственной душой чувствовал я в каждой скупой строке, в каждом эфемерном радио- или телерепортаже, в каждом случайном фото из газеты или журнала, которые сообщали (преимущественно косвенно, как пример "буржуазного вырождения") что-нибудь про "детей цветов".  Информация из-за рубежа просачивалась в СССР очень тяжело, но и то, что удавалось получить, оказывало сильное впечатление.

Помню, в каком-то журнале натолкнулся на фотографию, на которой была снята группа амстердамских хиппи. Людная улица. Прохожие спешат туда-сюда. А на тротуаре шестеро-семеро хиппи, длинноволосые, в чудаковатых лохмотьях. Стоят, сидят, а одна девушка лежит лицом вверх. И подписано: "Неприкаянные. И никому до них нет дела". Вот этого "никому до них нет дела" меня поразило особенно. Но в "советской стране" подобное было немыслимо. Там, в Амстердаме, парни и девчонки были свободными, из никто не наказывал за то, что они есть такие, какие есть.

Долгое время я не понимал, что так привлекает меня в поведении и внешнем виде загадочных хиппи, информация про которых (пусть и очень скудная) проскальзывала до нас из-за "железного занавеса", и был почему-то уверен, что в целом Львове не найти никого, кто бы, как и я, восхищался ими. Однако, прятал свои чувства с своем сердце, считая себя в определенном смысле уникумом, и этим самым противопоставлял себя ровесникам, которых, сознаюсь, в душе презирал за из стадную готовность идти проторенным путем.

Со временем в университете (осенью 1971 года меня зачислили на украинскую филологию Львовского университета) я с удивлением узнал, что движением хиппи интересуюсь не только я, но и некоторые другие студенты. Уже на втором курсе (1972 г.) на факультете даже сформировалась небольшая группа, которая отождествляла себя с хиппи. Кроме меня, к ней принадлежали еще Малахов (жил напротив тюрьмы Бригидки), Силянко с Донецка и еще одна девочка (имени не помню). Потом на площади Рынок я познакомился с Владимиров Пержинским (работал электриком в театре имени М.Заньковецкой). Он и несколько его друзей примкнули к нашей группы, которую по моей инициативе стали называть БТ ("Блакитни троянды" - "Голубые розы").

Главным нашим занятием было ничегонеделание. Мы собирались в разных местах, шокируя горожан своим чудаковатым видом - ободранные, в дырках и заплатках, распущенные длинные волосы, экзотичные бусы,  бессмысленные украшения, медальоны. Я, например, ходил в коричневом френче с прикрученным слева на груди медным кругляшком, на котором было выбито F J I (Франц Иосиф Первый). Какого-то особенного смысла в этих буквах не было. Хватало того, что это привлекало внимание.

Однако, ясное дело, наслаждаться тем, как люди на нас реагировали, можно было очень недолго, да и не совсем это было безопасно, потому что мог появится наряд милиции, который, не разбираясь, забирал "нарушителей общественного порядка" в отделение милиции, а там уже как карта ляжет - или отпустят, или...

Осенью 1973 года (я уже был отчислен из университета за неуспеваемость) со мною, собственно, и произошел подобный случай.  Мы с Пержинским мирно проходили по улице неподалёку от тогдашнего музей Ленина, когда на нас вдруг накинулась стая  так называемых "юных дзержинцев", нам скрутили руки и отправили в ближайший "опорный пункт милиции". Там обоих "злодеев" допросили, составили протокол и отправили в суд Ленинского района. Судья, старый пердун со злобным лицом (не понимаю, почему все наши судьи и тогда и теперь имеют такие неинтеллигентные хамские рожи) присудил нам десять суток ареста. Подставой стало то, что "дзержинцы" засвидетельствовали, будто мы на улице нецензурно выражались. Наши возражения во внимание никто не принимал.

"Десять суток. Срок небольшой, но надо отсидеть!" - таковы были последние слова старого пердуна. И вот через полчаса я и Пержинский уже лежали на деревянных нарах в Бригитках. "Может, если бы мой товарищ не так горячо доказывал бы в "опорном пункте милиции", что нас задержали незаконно, то мы не оказались бы здесь", - с горечью думал я тогда, лёжа на нарах. "Кто знает?" - думаю я уже без горечи сегодня.

Итак, наше развлечение - эпатаж - было непродолжительным и спорадичным. Поэтому остальное время мы убивали, потягивая вино, т.н. "чернила", кто-то причащался наркотиками, преимущественно анашой, хотя были и любители "ханки" (вытяжка снотворного мака). Коме того, все без остановки слушали музыку западных рок-групп. Преимущественно магнитофонные низкокачественные записи.

"Голубые розы" не были единственной хиповской группой во Львове. Подобных групп было больше. Мы слышали про других хиппи. Кто-то где-то видел одного или двух. Кто-то слышал, что где-то есть место сбора хиппи. Поэтому я и другие "БТ" искали контактов с "людьми", как мы называли наших единомышленников. Эти поиски были слепыми и потому не очень удачными. А в ноябре 1973 года меня забрали в армию (стройбат в городе Раменское под Москвой) и я на долгие два года был изолирован от всего.

Вернулся во Львов в декабре 1975 года и уже весной следующего года быстро вышел на львовских хиппи. Тогда движение уже было достаточно масштабным. Связи между "людьми" были крепкие. Все друг друга знали. Происходили частые встречи. Местами сбора был преимущественно заброшенный сад за костелом сначала на улице Лисенка, площадь Рынок, Главпочтамт, а еще кофейни "На Армянской" и "Нектар". Очень активна в то время была группа "Вуйки". Её смешной лозунг "Срав пёс"(латиницей "Srav pes") можно было прочесть на каждой львовской стене и на каждом заборе.  Иногда во Львов (преимущественно летом) приезжали так называемым "автостопом" хиппи из других городов: из Киева, из Белоруссии, Прибалтики, Москвы, Ленинграда. И тогда организовывались удивительные собрания, "сейшены", которые милиция настойчиво разгоняла.

В то время я познакомился со многими известными львовскими и не только львовскими хиппи. Это, в частности, Олисевич, Рубчик, Пензель, Лобач, Вишня, Фред, Элла Резникова, Грэг, Лера Славникова, Дзенка, Леон, Дем, Бест, Ева Черная и другие.

Надо обозначить, что очень важным элементом хипповой жизни были путешествия. Ездить по Союзу автостопом - к этому стремился едва ли не каждый, кто считал себя настоящим хиппи.

Я тоже несколько лет путешествовал. Проехал Украину, Молдавию, был в Крыму, в Белоруссии, Прибалтике, Санкт-Петербурге. Воспоминания про автостоп - это всегда незабываемые впечатления, наполненные интересных и небезопасных происшествий.

Поэтому рассмотрим движение хиппи как явление. Что лежало в его основе, почему возникло и что вообще влекло "людей" друг к другу?

Прежде всего надо отметить, что хиппи-движение во Львове да и в целом Союзе не имело выразительных организационных форм и никем не руководилось. Это было чисто стихийное явление. Именно по этой причине коммунистической власти, которая хотела контролировать и управлять все социальные процессы в стране, было так тяжело бороться с хиппи. Кроме того, среда хиппи была очень пестрой, неоднородной, изменчивой и крайне непостоянной. Тут могли быть полностью случайные люди, которых привлекала исключительно внешняя атрибутика, или те, кто бежал от конфликтов с родителями, школой, коллективом, или те, что задыхались от одиночества и личностных неудач, или презираемые ровесниками, задушенные комплексом неполноценности, а то и просто сумасшедшие. Так называемых "убежденных" хиппи, тех, для которых хиппи-жизнь составляла единственную форму существования, было не так много. Да и пребывать долго в статусе хиппи далеко не все могли. Люди внутренне менялись, находили иные ценности и утрачивали интерес к этому движению.

Но всё же существовал определённый стержень, который в той или иной мере объединял хиппи в единое целое и служил критерием, с помощью которого они узнавали друг друга. Это был внутренний бунт, яркое неприятие, даже отрицание тех стандартных способов жизни, которые предлагали отец-мать, старшее поколение и общество. Причем существенным моментом было то, что, переча предложенным старшими направлениями, хиппи ничего не предлагали в качестве альтернативы. Не предлагали потому, что не видели и не представляли ничего другого и не могли ничего предложить. Поэтому вся мощь и краса этого движения была в том, что хиппи чувствовали фальшь общественных основ и безоглядно отдавались этому чувству, не думая о последствиях. Поэтому эти неистовые хипповские порывы к свободе, к природе, эти их нескончаемые и бесцельные путешествия автостопом, эта неспособность  на длительное время запрягаться в работу, это вызывающее поведение, эта демонстративно-чудаковатая внешность, так же и эта их характерная свобода во всём, пассивность, культивирование слабости, подчеркнутая мечтательность и... чисто детская сентиментальность.

Конечно, мало кто из хиппи мог тогда  ( в том числе и я) выразительно сформулировать, что же нас всех объединяет и чего,  собственно, мы хотим. Мы просто хорошо понимали, что та жизнь, которую предлагают нам старшие, нам не подходит, она ненавистна нам. И этого для большинства было достаточно, особенно на первых порах. Конечно, упомянутыми идеями хиппи были наделены в разной мере, у кого то понимание было глубоким, а у кого-то поверхностное.

Но если этого понимания (конечно на интуитивном уровне) не было совсем, то такой человек не мог быть хиппи, он был чужд нам и подвергался остракизму.

Интересно также, что движение хиппи, которое в общем было явлением космополитичным, имело однако национальную специфику, соответственно центрам своего возникновения (во Львове, да и на Украине, Белоруссии, и особенно в Прибалтике). Прежде всего это касалось языка и некоторых иных аспектов национального и, ясное дело, зависело прежде всего от конкретных представителей. Во всяком случае берусь утверждать, что среди большинства хиппи господствовала симпатия к национальной проблематики или по крайней мере толерантное к ней отношение. И причиной этого было, думаю, не только влияние национальных сред, а в большей степени протестных характер самого национального мироощущения, который откровенно конфликтовал с официальной советской идеологией, с ее желанием ассимилировать нации и на "русской" языково-культурной базе создать "новую общность - советский народ". Помню, как в Могилеве местные хиппи (Сорокин по прозвищу Плейшнер и др.) пытались, разговаривая со мной, употреблять некоторые специфичные белорусские слова или одобрительно отзываться про УПА для того, чтобы подчеркнуть свою приверженность национальной идее. Не могу не вспомнить также случая, который случился как-то во Львове с Пензелем (Игорь Венцславский), который обычно свободно пользовался как украинским, так и русским языком, независимо от того, кто был его собеседником. В начале Лычаковской к нему прицепился какой-то офицер, ругая за неопрятный ("антиобщественный") внешний вид. Пензель в ответ кинул ему: "Я вас не розумiю" (имея ввиду - не понимаю по-русски). Это так разозлило служаку, что тот вызвал милицию и Пензеля забрали в отделение милиции.

Движение хиппи во второй половине семидесятых годов имело два больших выразительных течения. Первое выражалось просто в бунте, отрицании упроченных норм, назовём его атрибутивным (сюда относились также любители наркотиков), а другое течение было религиозным. Оно объединяло всех, кто настойчиво пытался найти хоть какую-то альтернативу тому, против чего все хиппи бунтовали. Именно к этому религиозному течению в 1977 году примкнул и я.

Меня, как и других, привел в движение хиппи, как уже говорилось, бунт души. Мной бунт, однако, имел достаточно гибкое самоосознание. Это было жгучее (оно никогда не исчезало) несогласие с фатальной обреченностью человеческой судьбы повторять одни и те же шаги, которыми двигался человек на протяжении тысячелетий. "Как, - думал я, - родится, вырасти, закончить школу, университет, ходить на работу, жениться, иметь детей, сделать состояние и в конце умереть? И это есть жизнь? И это ждет меня? Нет! - отвечал я, - ради чего тогда все эти усилия, ради чего страдать все отмеренные судьбой годы? Я не хочу. Должен быть какой-нибудь иной путь! Я должен найти его! И я найду его! "

Такие рассуждение, которые зародились еще в старших классах школы, в конце концов заставили меня поисках ответа на вопрос "ради чего?" оказаться среди той части хиппи, которые искали Бога. Удовлетворяться просто протестным ничегонеделанием, растворением в природе, экстазами на рок-концертах, свободной любовью (не говоря уже про наркотическое одурманивание) я не мог. Библия, учение Иисуса Христа, христианские мистики, индуистские религиозные трактаты, Веды, Упанишады, Бхагаватгита, Будда, мастера Дзен, даосы Лао-цзы и Чжуан-чжлу, мусульманские дервиши и, позднее, Рама-Кришна и сподвижники Кришнамурти, Раджниш и десятки других стали предметом моего ненасытного интереса. Тексты всевозможных религиозных учений (часто машинописные копии) ходили по рукам и я поглощал их с воистину неукротимой жадностью.

Мои религиозные поиски (в самом их начале, когда я интересовался учением Иисуса Христа) привели меня к Григорию Сковороде.

Что заинтересовало меня в нём?

То, что Скворода не пояснял действительность, не придумывал очередной концепции мира, как делали все философы, а давал ответ на главный человеческий вопрос - человек в жизни обречен страдать или может быть счастливым?

Во всех его трактатах так или иначе говорится про то, что Бог есть единственная живая реальность, которая кроется за видимостью мира, в том числе за видимостью человека. Призвание человека помогает в самопознании, в проникновении за тайный полог, помогает открыть Бога в себе. Тот, кто познает себя, достигает счастья и избавляется от страданий.

Сковорода это твердил не потому, что полагался на мудрёные умозаключения своего утонченного разума, а потому, что осуществил проповедуемое на практике. И именно по этой причине его следует считать не столько философом, сколько христианским мистиком. Согласно его личным свидетельствам, Бог открылся ему в 1770 году в возрасте 48 лет. "Имея разгоряченные благовониями и благодарностью Богу мысли и чувства души моей, утром я встал и вышел прогуляться в сад. Первое чувство, которое я постиг сердцем моим, была особая освобожденность от преград, какая-то свобода, переполненность надеждой. Направив в эту область души всю волю и жажду свою, почувствовал я внутри себя необычное движение, которое наполнило меня неизвестной силой. Мгновенно влилось в душу мою что-то удивительно сладкое, от чего всё во сне полыхнуло огнём, и, казалось, что в моих жилах струится огненное течение. Я стал не ходить, а бегать, словно  меня что-то подхватило, и не чувствовал ни рук, ни ног, словно бы весь состоял из огненного естества, что носится по просторам круговорота бытия. Весь мир исчез передо мной. Лишь чувство любви, благонадёжности, покоя, вечности оживляло существование моё. Слёзы потоками хлынули из глаз моих и разлили особенно трогательно-милую гармонию на всего меня. Проникнув в себя, я почувствовал сыновнюю уверенность в любви и с того времени посвятил себя сыновнему служению Духу Божьему". (Григорий Сковорода, Полное собрание сочинений в двух томах. - К.,1973, - т.2. - С.463. В книге приведен перевод с древнего украинского книжного языка на современный украинский)

С того времени прошло больше тридцати лет. Я много чем занимался, много что видел, знал успех и разочарование, безуспешно ища свой спасительный путь, но сегодня, в 57 лет, уже с совсем седой головой, мучимый болезнями, должен с горечью признать, что ни на йоту не продвинулся к этой цели, к которой стремился, будучи хиппи, там, в далёком, теперь уже как мираж Львове. Всё сегодня, как и тогда, остаётся под вопросом. Темная завеса и ныне закрыта для меня. Мне даже кажется, что сейчас я понимаю меньше, чем раньше. Я ничего не знаю и ничего не достиг. Ежедневно выхожу из дома, стою, глядя на холодную гладь пруда, в который ветер швыряет увядшие листья вяза, спрашиваю одно и тоже и не получаю ответа. Пруд, кажется, знает этот ответ, я же и дальше пребываю в неведении.



Волдмур. Радости и муки Бориса Штоцкого

 (отрывки из повести)

С великими мучениями отсидел Штоцкий сегодня лекции в университете. На всех переменах он только то и делал, что курил в коридорах и со страдальческим выражением лица смотрел на проходивших мимо студентов. Его душа рвалась на залитые ярким солнцем улицы, подальше от университета, на свободу. "Зачем себя обманывать? Ведь ясно, что мне совсем не хочется учиться и желание стать лингвистом я себе выдумал. Наконец, разве карьера ученого принесет мне счастье? И неужели стремление к научным достижением не есть та же погоня за химерой, в которой пребывают все люди? Но все они только истощают себя попытками достигнуть то или другое. А живут ли они? Счастливы ли они? Ослепленные своими целями, они совсем не замечают жизни. Не видят ни солнца, ни чистого неба, ни зелени деревьев. Они утратили способность слышать и понимать. Так зачем впадать в обман, делать то, чего на самом деле не хочешь, превращать свою жизнь в муку, ради целей, который к тому же не могут принести счастья? Как же я не понимал этого раньше? Не лучше ли дать себе свободу, делать всё, что хочется, отдаваться внутренним порывам и не душить в себе даже крохотных желаний? Раз нет ни одной цели, которая могла бы принести счастье, то лучше ловить каждую минуту, безоглядно отдаваться каждому желанию, а не сдерживать себя ради иллюзий. Бессмысленно откладывать всё на потом. Учиться, потом работать, всё время чего-то добиваться, а когда жить? Вот о чем речь! Жить надо теперь, сейчас, потому что потом не будет."  Придя к такому заключению, Штоцкий повеселел, надел в раздевалке пальто и вышел из университета.

Был конец декабря. Всюду на улицах лежал снег. Борис немного поблуждал парком, выпил в ларьке две кружки пива и решил позвонить Олегу Сопатько. Это был парень, с которым он когда-то познакомился в винной на Октябрьской Сопатько уже полгода нигде не работал и фактически жил на иждивении у матери.

Подойдя к телефонной будке, Штоцкий набрал номер.
- Олег, это ты?
- Я. Приезжай ко мне.
- Ты один?
- Один. А что?
- Ничего.

Олег жил в многоэтажном доме на улице Артема. Борис не захотел садится в лифт и поднялся на четвертый этаж пешком. Двери олеговой квартиры не были закрыты. Борис зашел в маленький коридор.

- Олег, там кто-то пришел, - послышался женский голос и из комнаты выглянула невысокая девушка в черных вельветовых штанах. Она улыбалась.

- Это я, - крикнул Штоцкий.

Появился Олег. Он был одет в зеленую майку, на которой был нарисован глаз со слезой. Его длинные черные волосы были взъерошены и лоснились. Из комнаты пахло дымом анаши. Олег стоял молча и глупо посмеивался. Потом сказал.

- Людочка, принеси ему сигарету.

Та захихикала и пошла в комнату. Вернувшись, она протянула Борису полунабитую сигарету. Штоцкий прикурил и затянулся. В горле запершило. Он выдохнул дым. Все предметы стали очень выразительными, необычными. Анаша оказалась мощной. Он сделал еще одну затяжку и положил сигарету в пепельницу. Олег и Людочка всё время хихикали. Олег вышел на кухню и сел на табуретку. Ему не хотелось ни говорить, ни думать. Так он просидел где-то с час. Потом поднялся и тихо вышел из квартиры. Оказавшись на улице Штоцкий бездумно побрёл по тротуару.

***

Сегодня Штоцкий весь день сидел в Научной библиотеке университета и читал роман Франца Кафки "Процесс". Во втором часу он закрыл книгу и вышел из библиотеки. Роман произвел на него плохое впечатление. Он шел по улице подавленный, чувствуя себя безгранично одиноким.  С серого неба веяло равнодушием. Отражения его Штоцкий видел на стенах домов, на деревьях, на плитках тротуара, в глазах каждого прохожего. Чувство отчаяния медленно заползало ему в сердце. "Надо что-то делать, кого-то увидеть, поговорить с кем-то, иначе можно сойти с ума. Но кроме Тони меня никто не хочет видеть. Никого совсем. А она где-то исчезла. Уже две недели прошло с тех пор, когда я последний раз ее видел".

На проспекте Шевченко его остановила пожилая женщина в норковой шубе, что держала за руку худенького мальчика.
- Извините, как пройти до Стрийского парка?
- Не знаю, - безразлично пробормотал Борис.
 
"Что же мне делать? Как убить время? Забыться бы как-нибудь, исчезнуть". Проходя мимо кафедрального костёла, он почувствовал приглушенные звуки органа. "Какая божественная музыка! Но не для меня она!" - прожгла его мозг мысль.

На площади Рынок Штоцкий зашел в кафе-бар "На рынке". Купив бутылку вина, он стал искать, где бы сесть и в одном из залом случайно увидел Тоню. Она сидела с широкоплечим бородатым художником, которого он часто видел в "Нектаре". На столе стояла бутылка дорогого вина и два стакана. Художник что-то увлеченно рассказывал, жестикулируя руками. Тоня держала сигарету и кокетливо улыбалась. Она была весела, свежа лицом и красива.
- О, Борис! - воскликнула она, увидев Штоцкого.
Борис стоял смущенный, держа в руке бутылку с вином.
- Ну, что ты, подсаживайся к нам, - сказала Тоня.
Борис сел.
Познакомься, это - Борис.
- Константин, - художник смерил Бориса взглядом. Затем налил Тоне и себе вина и снова стал ей что-то рассказывать, так словно Штоцкого здесь и не было.

Тоня слушала, иногда что-то переспрашивала и всё время смеялась. Когда художник перестал говорить, Борис, сдерживая волнение, спросил Тоню:
- Где ты была две недели? Куда-то ездила?
- Да нет, у знакомых одних жила. - Её глаза светились весельем.

Штоцкий закурил сигарету.
- Не у знакомых, а у знакомого, - улыбнулся художник и снова налил себе вина, потому что уже успел осушить свой стакан. Тебе долить? - он глянул на Тоню.
- Угу, - кокетливо сказала она и почему-то хихикнула.
- Что? -  игриво посмотрел на неё художник.
- Ничего, - так же игриво ответила Тоня.

Штоцкий наклонился поднять коробку спичек и заметил, что рука художника лежит на тониной коленке. Борис побледнел.
- Я сейчас приду.

Штоцкий вышел из бара и почти бегом кинулся по улице. Он хотел убежать, исчезнуть. "Всё, всё, ничего нет, ничего нет", - шептал он и шел всё быстрее и быстрее, не обращая внимание на оклики прохожих, не слыша сигналящих автомашин. Ему хотелось только одного: бежать, бежать, бежать. Вскоре Штоцкий оказался в северном предместье Львова. Шел улочками среди одноэтажных домов,перелезал через деревянные заборы, переходил через огороды и все шептал без конца: "Ничего нет, ничего нет, ничего нет..." В конце концов человеческие постройки кончились и начались поля, на которых еще кое-где лежал снег, потом поросшие лесом возвышения и холмы. Борис всё шел, продирался через  кустарники, переходил заболоченные низины. Он страшно устал, но останавливаться не хотел да и не мог. Выбравшись из небольшого яра, весь мокрый, потому что пришлось идти топями, Штоцкий стал подниматься на возвышенность, поросшую молодыми соснами. Выбравшись наверх, он вскоре оказался на краю обрыва, за которым открывалась широкая долина. У Бориса даже дух захватило. Зрелище было какое-то совсем нереальное, похожее на фантастический фильм. От края до края вся долина дымилась. Над ней среди огромных туч летали вороны, которые то садились, то взлетали в небо, наполняя всё вокруг несмолкающими криками. От их голосов над долиной стоял гул. Это была центральная городская свалка. Время от времени сюда приезжали мусороуборочные машины выбрасывать мусор. Вдалеке среди куч виднелись кое-гда химерные фигуры людей, которые рылись в мусоре. Когда ветер менял направление, всё исчезало, словно видение и долину закрывало дымом. Не было видно ничего, только слышался гул вороньих голосов. Картина была такая огромная, что у Штоцкого помутилось в голове и он сел на ствол поваленного дерева. Как завороженный сидел он на краю обрыва, позабыв обо всём, что случилось с ним сегодня. Так, с широко открытыми глазами, Борис просидел несколько часов и одумался только когда почувствовал, что замерз. Пересиливая усталость, он спустился вниз, пересёк свалку и вышел на киевское шоссе. "Ну вот и всё, с Тонею порвал я навеки", - сказал он сам себе, поднимая руку, чтобы остановить какую-нибудь попутную машину.

***
Известие про то, что Борис бросает университет, вызвало у его отца и матери настоящий переполох. Мать в приступе истерики просто не понимала, что делать. Всплескивая в отчаянии руками, она бегала по комнатам, плакала, кричала, кидалась на сына с кулаками, хваталась за сердце и проклинала свою жизнь. Отец сердился, целыми часами доказывал, убеждая Бориса в неразумности его выбора. Почти месяц они уговаривали его не делать глупостей и продолжать учиться. Но Борис был непоколебим. В итоге его оставили в покое, но дома воцарилась очень неприятная и гнетущая атмосфера. Хотя мать больше не трогала Бориса, но каждый день смотрела на него грустными глазами, а отец ходил насупленный, раздраженный и с сыном почти не говорил. Штоцкий сносил это терпеливо. В университет он уже не ходил и всё своё время проводил в компании Сопатька. Теперь он решил дать себе полную свободу и ни в чём себе не отказывать. Всё его сердце заполнила идея абсолютной свободы. Штоцкий много думал и в конце концов пришел к выводу, что только полное освобождение от всех границ может принести человеку счастье. Свои мысли Борис высказывал в компании Сопатька. Там его слушали внимательно.

Была середина мая. Всюду зеленели листья, на улицах было тепло и приятно. В квартире Олега Сопатька сидел Олег, Людочка, Юра, Максим, Адольфина и еще несколько парней и девушек. У каждого была бутылка пива. Борис сидел на подоконнике раскрытого настежь окна и просматривал пачку порнографических фотографий.

- Расскажи, Борис, про наши идеи. Тут новые люди, пусть знают, чего мы хотим, - сказал Олег.
- Кто желает свободы, тот и так всё понимает, - ответил Борис. Ему было приятно, что люди интересуются его мыслями.
- Расскажи, пусть слушают. Не ломайся, - сказал Юра.
Борис встал с подоконника и прошелся по комнате.
- Суть в том,  - начал он, - что люди живут по придуманным правилам, а не согласно природе. Они рабы правил и насилуют своё естество. Хотят одного, а делают другое. И так мучаются всю жизнь. Лишенные свободы, люди не могут быть счастливы. Только полная свобода, когда ничего не мешает твоим порывам, может принести счастье. Все эти устоявшиеся нормы поведения, которые царят в обществе и которые силой всем навязываются - антиприродные. Мы же хотим жить так, как говорит нам сердце. Хотим быть свободными и счастливыми. И мы такие потому, то в нас сильно желание свободы. Просто большинство людей слабодушны, не выдерживают давления общества и меняют свободу на комфорт. Вы только посмотрите как они живут. Их жизнь - это бесконечная гонка за достижениями и накоплением денег. Но счастливы ли они? Они слепы, тупы и жестоки.  Они похожи на безумных животных, которые кусаются, когда рвутся к кормушке. Но еда в кормушке голоду утолить не может. И люди не понимают этого, потому что заворожены миражами своих целей. И так у них проходит вся жизнь. На протяжении жизни - бессмысленные страдания, а в конце - смерть. Так зачем нужна такая жизнь?
- Во, во Борис, гони дальше. На, выпей пива, - возбужденно воскликнул Олег и подал ему бутылку.
Штоцкий выпил немного и продолжил.
- Но мы хотим жить иначе. Никаких компромиссов, никаких иллюзий. Полная свобода абсолютно во всём. Только она может дать счастье и только ради ней стоит жить. Если её нет, то лучше наложить на себя руки. В это не может быть ни малейших сомнений. Но только когда делаешь, что хочешь, когда идешь за малейшими своими желаниями, не думаешь ни про что, а просто живешь, тогда можешь чувствовать себя счастливым. Надо безоговорочно отдаваться своим порывам, навсегда отречься от всех условностей, от всех этих бессмысленных правил, которыми общество пытается опутать живую душу, сделать из вольного человека раба. Общество нужно навсегда вычеркнуть из своей жизни. Есть только ты да твои желания и больше ничего. Свобода, свобода во всём. Бросить всё и вернуться к истокам, к чистоте своего естества. Вот главная идея философии свободы.
- Но это же невозможно. Общество не даст этого сделать, - возразил парень в кожаной куртке. Он появился в компании Сопатька недавно и учился в профтехучилище. Это был знакомый Юры.
- Глупости, - ответил Борис, - мы с обществом не хотим иметь ничего общего. Оно нам не нужно. Мы будем жить отдельно. И это получается само собою. Среди общества, но без него. Надо просто решиться на первый шаг, просто пойти и порвать все связи. И всё случится мгновенно. Бросится вперед и ни о чем не думать. Свобода в постоянном движении, а не в поисках цели. Главное - влечение к свободе, желание освободится от оков  - остальное не должно беспокоить.
- На Западе может такое и пройдет, а у нас, в Союзе, никто этого не допустит, - снова возразил парень в куртке.
- Что ты несёшь, Лёник! Слушай лучше! - сердито воскликнул от дверей Максим, пыхая дымом трубки.
- Я понимаю,  - снова заговорил Борис, - конфликты непременно будут, они есть и сейчас. Общество ненавидит таких как мы. Но если кто боится, того никто не заставляет. А тот, кто правда хочет свободы, тот не пугается даже смерти, если до этого дойдет. Поэтому я заявляю, что даже мгновение, одно единственное мгновение истинного счастья важнее утраты жизни. Ну хорошо, пусть они нас задавят, но кто любит свободу, никогда не сможет выбрать рабство, потому что для него неволя страшнее смерти. Наконец, думать про возможные опасности и страдания - глупо. Надо быть смелым и отдаваться свободе всей душой, отважно кинутся в ее безмерность, закрыв глаза, не думая. Иначе ничего не выйдет. Надо сгореть, но хоть мгновение быть счастливым. Как кто себе хочет, но я выбираю свободу и пусть я погибну, если у меня судьба такая. Жить рабом, как все остальные, для меня невозможно.

Штоцкий смолк, взял бутылку с пивом и сел на кресло. Как только он перестал говорить, начался спор. Многим слова Штоцкого показались категоричными. Начались шумные доказательства, отстаивание каждым своей мысли. Начался шум, нам, потому что все хотели говорить и никто не хотел вникать в аргументы друг друга. Борис разговора не поддерживал. Когда его про что-то спрашивали, он хмуро заявлял, что уже всё сказал и болтать больше не собирается. Он почувствовал в сердце какое-то опустошение. Только что изложенная им теория "абсолютной свободы" казалась ему теперь далекой от истины и даже фальшивой и это его угнетало. "Проповедовал, словно святой пророк. Неужто ты всё уже понял на целом свете, чтобы так самоуверенно говорить?" - злился он на себя.

Штоцкому нестерпимо хотелось уйти отсюда. Он нагнулся к Адольфине и шепнул:
- Ада, пойдем погуляем.
- Пойдем.
На улице было тепло, люди ходили одеты совсем по летнему. На тротуарах кое-где блестели лужи от ночного дождя. Солнце быстро высушивало их. Борис с Адольфиной шли по улице и уже подходили к Стрийскому парку. У Бориса было плохое настроение и он молчал, Адольфина, наоборот, была очень весела, ей хотелось говорить.
- Тебе нравятся мини-юбки? - спросила она.
- Смотря на ком.
- А знаешь, я думаю покрасить волосы в голубой цвет.
- Лучше в зелёный. - Борис криво усмехнулся.
- Ты что, серьезно? - Адольфина посмотрела на Штоцкого.
- Полностью.
- Но ведь такой краски нет.
- А ты обычную зелёнку возьми. - Борис вытянул сигарету и закурил.
- Пойдем в парк. Мне так нравится Стрийский парк, - воскликнула Адольфина.
Они зашли в парк и стали бродить по аллеям.
- У тебя какое-то плохое настроение, - сказала Адольфина.
- Ничего, это пройдет.
Они походили по парку и потом еще долго гуляли по улицам города. Адольфина чувствовала себя очень хорошо, она была просто счастлива. Штоцкий тоже постепенно  веселел, даже начал шутить. Когда они сидели на лавке около Пороховой башни, он обнял Адольфину и молча поцеловал. Она ответила ему и тут же созналась, что давно его любит. Они снова стали бродить по улицам. Когда стемнело, Адольфина пригласила зайти к ней домой.
- У меня сегодня никого. Пойдем ко мне. Отец и мать вернутся аж завтра вечером.
- Вот и хорошо, - улыбнулся Борис.
Адольфину он считал школьницей. Она совсем не соответствовала его идеалу женщины, но его растрогала её неподдельная простодушность. Кроме того она была достаточно хорошенькая и Штоцкий решил поискать с ней хоть временное спасение от одиночества.

Квартира, в которой жила Адольфина, была просто-таки роскошная. Это было чудесное помещение-люкс в построенном еще до Австрии трёхэтажном доме с просторными комнатами, сияющим паркетом и дорогой мебелью. Отец Адольфины занимал какую-то важную партийную должность.
- Коньяк будешь? - Адольфина достала из небольшого шкафчика, что стоял в углу, бутылку и села возле Бориса на диван.
- Это что, отца?  - Борис заметил, что бутылка начата.
- Да, но это ничего, он не узнает.
- Ну, наливай.
Адольфина налила две стакана и подала один Штоцкому.
- За абсолютную свободу, - произнес Борис тост и выпил.
- И за тебя, - добавила Адольфина и тоже выпила.
- Это это за картина? - Штоцкий поставил стакан на стол и показал рукой на картину в серебряно-золотистой раме, где был изображен тигр с грозным оскалом.
- А, это в прошлом году папа из Индии привёз. - Адольфина сняла носки и Борис увидел ее красивые ноги с ухоженными ногтями на пальцах. Заметив это, она пошевелила пальцами и засмеялась. - Хочешь я музыку поставлю? - Она встала, чтобы взять пластинку.
- Не надо. - Штоцкий схватил ее за руку и притянул к себе.
Они себе на диван и, прижавшись друг к другу, стали целоваться.
- Раздевайся, Ада, - прошептал Борис и начал расстегивать пуговицы на ее рубашке.
Адольфина покорно позволяла себя раздевать и, влюбленно глядя на Бориса, гладила ладонями его руки и тоже расстегивала на нем рубашку. Освободившись от одежды, их тела тут же сплелись в объятиях и они упали на диван. Прошло несколько минут, а Борис оставался неподвижным.
- Что с тобой, тебе не хочется? - тихо спросила Ада.
Штоцкий выпустил её из объятий и перевернулся на спину.
- Я не знаю, что со мной, Ада, но мне почему-то не хочется - простонал он и стеклянными глазами уставился в потолок.

(Львов, 1985-1987 годы)

 


Олена Бурдаш. Эта осень подарила только небо...

Эта осень подарила только небо
Дожди, дожди
Что льются без надобности.
Эта осень,
Что существует и сейчас
В гармонии
В падении
В безголосии.
Эта осень подарила поцелуи
Туман, туман
Морозные узоры
Эта осень существует и сейчас
В гармонии
В падении
В безголосии.

Львов, 70-е


Олена Бурдаш. Наше знакомство неслучайно

Наше знакомство неслучайное
Таинством круга оно зафиксировано
Наше знакомство - времени находка
В ином измерении единение редко
Наше знакомство
В наивысшей синеве
Силой молнии что на полмира
А за спиной
снова разговоры
тот взгляд сказочный -
венец терновый
наше знакомство
непокой для души
звезда
что утром гаснуть должна
наше знакомство
жемчужина разлуки
что крепко объединила в кольцо наши руки...
наше знакомство
неслучайное
зимний сюрприз
встреча внезапная

Львов, 70-е



Олена Бурдаш. Ты курил слишком длинные сигареты...

Ты курил слишком длинные сигареты
и не было тебя около меня
искал сверчка в крапиве
для другой
потеряв в кармане лоскуток неба
потом гнал себя в город
покупал тугие мандарины
для неё
влюбившись безнадежно
расплетая ветер в горсти
помнишь? -
терзали небо
для забавы
(и про запас)
ты кусками целил в мишени
к удивлению кучевых облаков
остались еще и до сих пор у тебя
памятка обо мне -
лоскут неба в твоем кармане.

Львов, 70-е


Лобач. Из автобиографии (по-русски)

 Точно не помню, когда, вероятно, в конце 1975 года, я наконец добрался до 20-томника Льва Толстого. В этом году я возвратился из Таллина - своеобразной Мекки тогдашних хиппи. Мы катались на попутных машинах - тогда бензин был дешевый и многие водители охотно брали попутчиков бесплатно.

Хиппи я стал еще до университета, протестуя против несправедливости существующего общества. Почему именно хиппи, а не диссидентство, например? Сказалась любовь к рок-музыке, которая кроме протестной, играла еще и роль катализатора в пробуждении определенных возможностей, помогая чувствовать психическую силу, энергию. По поводу психической энергии есть множество домыслов, легенд, которые распространяют депривированные, ущербные, любознательные люди. Другие депривированные люди этим домыслам не верят, закрывая тем самым постановку вопроса. На самом деле, речь идет об обычном факте внутренней психической жизни.

По сути, моя принадлежность к хиппи тогда внешне проявлялась в чуть более, чем обычно,  удлиненных волосах. Но и этого университетские работники КГБ не хотели терпеть.

После ухода из университета, естественно, последовала армия. Во всем мире многие, причисляющие себя к хиппи, отказывались служить в армии. Этого я тогда не знал, и поэтому легкомысленно думал: "Ну что ж, армия так армия. Посмотрю, что там делается". Конечно, в  индивидуальном плане я был против насилия - это я четко перенял у хиппи. По приезде же в армию мои розовые иллюзии быстро рассеялись. Я быстро понял интуитивно, что впутался в какое-то дурное дело. Но по своему невежеству не мог понять, в чем тут зло, и потому много мучился из-за вопроса, что, может, я сам виноват, а не армия как таковая.

Душа начинала тосковать. Кругом солдаты имеют своего рода "черный календарь", где каждый день вычеркивают из своего двухлетнего срока. Но я этим не занимаюсь. Уже тогда начинаю смутно понимать: "Истинная жизнь в настоящем, а не через два года". А в настоящем она у меня явно плохая. Начинаю примеряться,чтобы с собой делать такое, руку сломать, глаза испортить, чтобы только избавиться от этого лиха. Но, слава Богу, не дошло до этого.

Врачу в санчасти я говорю почти правду. Что я - хиппи, хочу жить в лесу. Показываю газету, в которой описывается, как в Австралии один человек поджог себя и так бежал по улице, крича: "Я одинок!". Я дописал что-то в роде, что и у нас это возможно.

Вероятно, мне повезло с врачом. С двумя сопровождающими офицерами меня этапируют во Львов.

По выходе из больницы друзья, привычная жизнь быстро заставили меня забыть прошлое. Отращиваю волосы, продолжаю считать себя хиппи. Благодаря некоторым друзьям сталкиваюсь с верующими. Вспоминаю - хиппи из Риги зашли в церковь и, став на колени, начинают истово креститься. Местные сердобольные старушки тут же одаривают моих друзей старыми вещами. Отношусь к ним с уважением. Враги моих врагов кажутся мне друзьями.

И вот - замечательный 16-й том, "пробитый" сквозь цензуру единомышленником Толстого Николаем Гусевым, с публицистическими сочинениями Учителя на социальную тему. (Чисто религиозные сочинения тогда "пробить" было невозможно). Как раз то, что требовалось мне! В самом деле, центральная мысль Учителя - "Становясь лучше, мы тем самым и решаем социальную проблему, потому что, если в обществе все будут жить хорошо, нравственно, то и общество будет хорошим, справедливым" - поразила меня своей ясностью! Но и, конечно, замечательная "Исповедь"." Никто из известных людей не писал с такой откровенностью о своих раздумьях о самоубийстве! Я с напряженным вниманием вчитывался в то, как Учитель выходил из своего мрачного тупика.

- Ведь я не живу, когда теряю веру в существование Бога, ведь я бы уж давно убил себя, если б у меня не было смутной надежды найти Его. Ведь я живу, истинно живу только тогда, когда чувствую Его и ищу Его. Так чего ж я ищу ещё? - воскликнул во мне голос. - Так вот Он. Он - то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить - одно и то же. Бог есть жизнь. Живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога. И сильнее, чем когда-нибудь, все осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня.

Под влиянием чтения я начал, следуя совету Учителя, думать подолгу о Боге, любви к ближним, то есть, по сути, сам того не зная, стал практиковать бхакти-йогу. Как-то осенью 1976 года, как обычно, думая о Боге я вдруг в области сердца ощутил особую, непередаваемую словами, теплоту и внутренний свет! На языке современной психологии, по-моему, это означало следующее. Созданная в моем сознании доминанта начала воздействовать на неосознанное психическое, и последнее отреагировало. Рамакришна говорил: "Когда психическая энергия поднимается к сердечной чакре, центру, человек видит внутренний свет и восклицает: "Что это?".

После этого случая я начал более уверенно совершенствоваться в божественной любви - можете называть это "высшей любовью". Как-то сами по себе отпали вредные привычки - курение, злоупотребление алкоголем, сквернословие. Несколько позднее я так же легко отказался от мясоедения - стыдно стало заниматься подобными глупостями. Учитывая то обстоятельство, что в котельной я работал сутки через трое, а остальное время я мог с утра без обеда по 8 часов в день читать в библиотеке и не уставать.

Так как взгляды Учителя эволюционировали, развивались, то и я, по мере чтения, развивался подобным образом. Так, например, в начале Учитель считать себя только христианином. И я искренне вначале именовал себя учеником Христа. Особенно после того, как мне удалось достать Евангелие. Тогда это сделать было не так просто. На первых порах я был увлечен главной мыслью: "Бог - это любовь!" Спустя какое-то время, под влиянием изменения взглядов Учителя, я начал интересоваться индийской философией, мудростью. Особенно выделял индийскую философскую школу адвайта-веданта. Это  единственная, по-моему, школа, которая четко разделяя эпистемологию (учение о знании) и онтологию (учение о бытии). Я начал подолгу размышлять о Боге как о Брахмане (по-русски "Мир сам по себе"), несколько позднее - об истинном Я (по-индийски "Атман"). Под влиянием Махатмы Ганди, индийского единомышленника Толстого, я пытался брать некоторые обеты. Например, голодание, молчание раз в неделю. Первое у меня осталось до сих пор, а со вторым пришлось расстаться: раз зашел в котельню какой-то начальник, а я молчу.

Так как у меня работа была сезонная, летом я продолжал путешествовать. Только считал я теперь себя уже не хиппи, а странником. Стыдно становилось с кучей денег в кармане просить шоферов бесплатно возить меня на попутных машинах. Ездил на поездах. Только когда деньги кончались, просился на попутки. В то время в каждом городе я посещал протестантские молитвенные дома - очевидно, что до критики Учителем протестантизма я тогда еще не дошел. Я старался сгладить противоречия во взглядах. В Киеве один человек спросил меня, верую ли я, что Иисус Христос - Сын Божий? Я вполне искренне ответил: "Верю", понимая под этим "Сыном Божием" Атман, истинное Я. Один из стандартных вопросов - о службе в армии. К стыду своему я обнаружил, как я низок был нравственно по сравнению с некоторыми протестантами. Оказывается, очень часто воинское начальство не доводило дело до суда, несмотря на то, что многие протестанты, приехав в часть, отказывались от присяги и брать в руки оружие на основании слов в Евангелии "Не убий", "Не клянись".

В 1977 году договорились встретится со знакомым в Грузии в Кобулети. Поздняя осень, но в субтропической Аджарии тепло, море парит. Наслаждаюсь чудной природой. Уже не помню, как меня арестовали. Но, слава Богу, не долго держали, отпустили. Назначаем с приятелем новую встречу в Тбилиси. Чудесный город. Позднее он станет моим любимым местообитанием - из-за хорошей библиотеки и потому, что расположен в горах: легко найти место для ночлега. Чтобы сократить дорогу на одну из гор, я перелез через ограду какого-то парка. Оказалось - это парк кого-то из местного партийного руководства. На выходе меня арестовали и отправили в спецприемник для бродяг. В то время была уголовная статья за бродяжничество. Через месяц (максимальный срок) меня отпустили. Там попадались зэки с маленьким стажем. Я учился любить их, а также милиционеров, охраняющих нас. Там впервые понял: "Как сладко порой страдать за нашу веру!"

Неожиданно пришла идей: "Ведь хиппи всё равно, где собираться. Почему бы им не собраться на юбилей, 150-летие Учителя в Ясной Поляне?" - и я начал во всех городах подбивать хиппи на это.

На следующий год я в Москве. Иду по Новому Арбату, одет по-хипповски. Вероятно, поэтому меня арестовывают. В отделении милиции я несколько легкомысленно ответил: "Да, лежал когда-то в психбольнице". Спустя какое-то время приезжает седой старичок. Подтверждает - это "наш человек". НО со мной "Круг чтения" Учителя. По-видимому это подействовало. Врачи поверили, что я собираюсь в Ясную. Спасибо им. Перед самым юбилеем меня отпускают, покупают билет на поезд до Львова - денег у меня не было. Естественно, в Калуге я делаю остановку - до Ясной Поляны оттуда километров сто - и автостопом добираюсь до Ясной. Поскольку у входа в музей требуют денег, иду к домам "огородами". Там уже собираются тогдашние знаменитости. Видел какого-то индуса, последователя Ганди, но не подхожу к нему. Меня, к моему удивлению, никто не трогал. Характерная сцена перед входом в усадьбу: возле знаменитостей проходит какой-то обычный сельский парень в обычной сельской рабочей одежде. "Сопровождающие" возмущенно зашикали на него.

Постепенно начинают собираться хиппи. Замечаю, что окрестности Ясной наводняются работниками КГБ. Они переписывают "данные", спрашивают, что именно мы читаем из произведений Толстого. Но не арестовывают, видно не было приказа. Перед самым юбилеем в лагерь хиппи и сочувствующих  - относительно много людей - явился главный из КГБ города Тулы и заявил, чтобы мы уезжали, потому что всё равно на юбилей нас не пустят. А так, как большинство хиппи было мало знакомы со взглядами Учителя, мы на следующий день безропотно покидаем Ясную. Перед этим я наконец встречаюсь с двумя людьми, считающими себя близкими единомышленниками Учителя. Впоследствии я узнал адреса и других. С некоторыми начал переписываться. Некоторых посещал непосредственно дома. Но, к сожалению, близкого общения с ними, создания общины, чего мне очень хотелось, достичь не удалось.

Леонид Швец (стихи из архива Вишни, по-русски)

Надвинув капюшон, он вышел в дождь
И шел легко три дня без остановки
По улицам пустым и мимо рощ
Вбирая землю в мокрые кроссовки

Кто ты такой? Я слышал про тебя!
Когда-то я тебе махнул рукою...
Теперь идешь по капелькам дождя,
По сладкому небесному покою.

(IX.1988 г.)

Диоген
Я потому люблю валяться в бочке,
что скучно мне лежать с ворчливой квочкой,
и делать вид, что мужняя гетера -
не кто иной, как дохлая Венера.

Люблю друзей, что мускулами сердца
отвергнут крошки золотого хлебца.
Мне нравится быть центром поднебесья.
Пусть Гаутама
в судорогах
грезит.
(IX.1988 г.)

Когда встречаются два бога
В крылатых небесах ресниц,
То белым ореольным рогом
Как невидимку, режут жизнь.

Но в электроне светоносном
Я вижу твой небесный лик,
И улыбнусь, услышав "Поздно",
надев невидимый парик.

И в небе, что не видит стрелок,
А лишь смеётся над собой,
Я напишу свой адрес мелом
Господней волей голубой

(7.IX.1988 г.)

 

 


Нестор. Фигура сидячего Будды.

 Фигура сидящего Будды, нарисованная на стене помещения. была одним из ориентиров в поисках благородных истин.

Поднимаясь улицей Коцюбинского в сторону Цитадели, слева было видно дворик-курдонер, ограниченный массивными формами профессорского дома в стиле межвоенного функционализма. Квартира размещается на третьем этаже. Просторный коридор, заставленный "шведскими" книжными шкафами с выдвижными стеклянными рамами. Надо миновать большое овальное зеркало в резной оправе и повернуть в комнату направо. С окна вырисовывается перспектива с ломанными линиями городских крыш. В году 1976-1977-м слева на всю высоту стены виднелось изображение Будды, выполненное тушью в серо-черных тонах, вызывая ассоциации с сидячими статуями в буддийских храмах, высеченных в скалах. Позднее, когда комната начала использоваться по другому назначению, стену несколько раз собирались побелить, закрасить, но всякий раз тушь проступала размытыми контурами, словно напоминая про какой-то спрятанный глубокий смысл.

 

 


Валерия Славникова. Будда в маленькой комнате - салоне увлеченного юноши  (по-русски)

Еще был Иван Резвой в жизни львовских хиппи...

К нему приходили удивительные люди, они поражали воображение своей несовковой вышколенностью. В маленькой комнате огромной квартиры по ночам собирались эрудиты с энциклопедическми знаниями, самопознающие, уже освоившие серьезные светские науки, и лишь начинающие входить в жизнь, какими были мы, юные хиппи.

Две подруги-хиппи Ева Белая и Ева Черная - из не разделяли, так всегда и называли.
- Ах, да это Ева Белая и Ева Черная! - восклицали, когда пытались вспомнить одну из них. Разделились они лишь тогда, когда Ева Белая вышла замуж за Ивана, а Ева Черная умерла...

Вова Сурмач - стильный львовский "гуру" - мастер каратэ и странно глюковый учитель дзена, возведший в канон своего учения слово "глюк" и еще одно нецензурное (свои люди знают какое).

Степенно-умудренный Игорь "Фред", весь в ореоле таинственности. Элегантный Олесь Левадный "Шиз" - свободный журналист, ныне покойный; какое-то время он был причастен к изданию подпольного журнала "Украинский вестник" Вячеслава Черновола. Ян Никодемович с изящными манерами, что их пытался лишний раз не подчеркивать. Куда приводит этот утонченный вкус к жизни? Вопрос, на который здесь, в хиповой парадигме, не бывает ответа.

Приходили и мы с Дзеней - известной ныне художницей-структуралистской Галиной Жегульской.
Всех не упомнишь.
Эта чудесная комната Ивана с привкусом аристократических рефлексий...
Нарисованный на стене Будда - символ, хотя и не доминирующий в сфере интеллектуальных интенций нашей компании, но отнюдь не предпоследний в восхищенном восприятии культовых интерпретаций.

Атмосфера эта воспитывала дух и утончала сердце. Изысканную литературу того времени - Франсуазу Саган, Кобо Абэ, Камю и Сартра, Антонена Арто и Артюра Рембо, Гесса и Кафку - я постигала у Вани дома.

Экзистенциальное пересечение смыслов, грациозность интеллектуальных откровений и хиповая раскованность бесед остались от тех недолгих, но радостных впечатлений дружбы с удивительно мягким и милым Иваном Резвым.

 


Валерия Славникова. Мир в окне (по-русски)

Мне захотелось написать о дзене, обладающем всем миром. Мне захотелось изменить стиль - мне всегда этого хочется. Изменить направление мысли, остановить мысль. Изменить ожидание, изменить внутреннее отношение, не меняя внешней видимости. Этика дзена - это этика абсурда.

Игра в бисер - суперабстрактные суммы ментальных ощущений. Внутренний мир самодостаточен и не соприкасается с диалектикой внешнего мира, и только негативные обстоятельства и энергетическая инвазия усиливают экзистенциальную работу ума. Самое честное сознание - самое несчастное, ибо происходит постоянный многообразный разрыв знания. Одномоментная непосредственность - это точка, а точка - это дзен.

Кому интересно, тот придумывает новые теории, а кому всё равно - тот страдает. Остановить импульс страдания - это быть у черты постоянного ощущения, что Пустота неизменна.

Любая ложь, любой блеф начинается с красоты и пестроты множества форм. Физическая мука - это порождение духовной и душевной скуки.

Мне в духе хорошо, но дух мой не имеет права разрешиться образами проявления. Я ленива и бесталанна. Мой дух гибнет от пожирающего меня всепонимания. Как я чувствую дзен! Как непрерывно связан он со страданием! И как счастливо оно! Как интересна эта невыразимая Игра в бисер!

1985 г.

 


Звёздный. Free love (по-русски)

Выдуманное место
Выдуманное время
Выдуманные люди
Выдуманный мир

Мир иллюзий
Мир несбывшихся надежд
Мир несостоявшейся любви
Free Love

Мир непосаженных деревьев
Мир непостроенных домов
Мир неродившихся детей
Free Love

Мир без заводов
Мир без оружия
Мир без смертей
Мир без жизни

Мир без цветов
Мир без тебя
Мир без любви
Free Love

Шипот, VIII. 2006 г.


Орест Макота: "Художественное произведение начинается с точки..."

Дмитро Казик Кузовкин и Иван Банах "раскрутили" Ореста Макоту на более-менее серьезную беседу про художественное творчество хиппи

Художественное творение хиппи начинается с точки, определяющим является только этот факт, всё другое предвидеть невозможно, как и сотворение Вселенной. Полная импровизация, плетение. Всё зависит от настроения - сегодня такое, завтра другое. Профессиональность не играет роли. Материалы тоже - листок бумаги, карандаш, что попадает под руку - не важно. Рука рисует сама. Хиппи не может дать названия своему творению, потому что это - эмоция. Только настроение и состояние. Смысл отсутствует.

В моей мастерской на улице Солдатской стены были закрашены пастелями - в этом принимало участие множество гостей-хиппи чуть ли ни с целого Союза. Лозунги, символы, цветы, пацифики. Жалко, что мы не делали тогда цветных фотографий. Но у хиппи возможно и сохранение образности, как у Алёны Бурдаш - через неопримитивизм, колористика. Или у Рождера Дина, который работал с "Yes" - он творил на грани сюрреализма и фэнтези.

Первая моя работа в стиле сюрреализма - одна из курсовых картин: кислотные цвета, переплетённые цветы, замаскированные хиппи-лозунги, символы противостояния системе - гитары, пацифики. Тогда был большой кипеж на факультете.

От буддизма я подчерпнул разве что свободу - использовал вольно элементы конструктивизма, абстракционизма в сюрреалистических композициях. А по тематике мне близки допотопные библейские сюжеты - несколько старых картин им посвящены. Осознавать связь рисования с духовными поисками я начал давно. Стараюсь, в отличие от некоторых других творцов творцов, держать себя в руках, в сюжетах не трогать "чернухи", невзирая на то, что всё ж таки склоняюсь к большой степени свободы в творчестве. Когда я работал над цветной обложкой "гадюкинской" пластинки "Було не любити", дорисовал женскую фотографию с огромными сиськами. Понавешивал украинских лент, веночек. Потом мне за это грозили судом. А та девушка была с Коломии, она жаловалась, что не могла из-за меня замуж выйти.

Среди львовских художников близких по духу, заинтересованности, назову Романа Жука, Владимира Богуславского, Ореста Яворского. Орест, когда мы еще учились в институте, приготовил из керамики большой куб с окном, из которого вытекала слеза. Факультетская комсомольская цензура возмущалась - что за непотребство?! А Яворский не растерялся: это, говорил, слёзы Анджелы Дэвис. И с Владимиром у нас также есть резонанс, хотя направления разные - я бы сказал, что он более эстетичен.

 


Александр Фещук. Лист

Я живу в свободном космическом художественном просторе и не вписываюсь ни в одни методы или направления. И если говорить про какие-то черты или методы отражения, то это момент способности самого изображения, как такового, и неописуемая внутренняя радость от этого. Это мгновение тайное, которое не поддаётся описанию.

Хиппи - люди, которые имели какую-то глубинную память про Утраченный Рай, и всеми ведомыми и неведомыми вибрациями своей души они предпринимали отчаянные попытки донести людям информацию про тот чудесный утраченный Мир. Связь моего творчества с этими импульсами-эманациями самая что ни на есть прямая - поиск связи с миром для зрячих, творчество для узкого круга Богемы.

Связь с культурами Востока безусловно есть - потому что оттуда появилась Заря Утренняя. Да и корни своей души чувствую оттуда, и никак не на Западе, где уже издавна царствует кризис культуры и где спасителя ежедневно распинают на кресте материального. Моя укорененность в своей родной природной традиции есть чудесный космодром, с которого можно стартовать к звёздам. Не знаю, насколько она является национальной. Но я не традиционалист - просто свободный человек. Традиция - это ограничение.

Было время влияния Сезанна, Эдуарда Мане, Клода Моне, Жоржа Брака, Гогена и Ван-Гога, и Пюви де Шаванна, которого мало кто знал, к сожалению. После было метафизическое искусство - сюрреализм: Андре Массон, Хуан Миро, Макс Эрнст, Поль Дельво. Амедео Модильяни - художник от Бога. А потом снова bacj to the roots - к корням - Мурильо, Моралес, Хосе Рибера.

Из львовских художников близки духом Александр Аксинин и Дмитро Кузовкин - и у одного, и у другого вижу символический и тайный подтест, довольно ярко выраженный. Это люди, которые имеют свой конкретный Мир и совсем неважно, понимают ли его остальные. Это искусство без претензии, что не характерно для львовских художников, без этого вымучивания художественных произведений, которое встречаешь в огромных количествах.

Покуда бьется сердце художника, я все время, каждую секунду - в своем творчестве. Как поет Брайн Ферри: "Я живой, покуда есть Мечта". А весной снова хочу прийти к своим чудесным озерам с артезианской водой и раствориться в Любви ко всему Сущему.

Здолбунов, 26.1.2011 г.


Валерия Славникова. Страж порога

Александр Аксинин, посвященный в виртуозные измерения процесса познания, с изысканной интуитивностью гения воплотил свою миссию в безостановочном фейерверке сокровенных Актов Львовской Мистерии. Трансцендентальный воин  и верный слуга божий, что имел силу освящать и посвящать, и вести тайными тропинками  узкого пути к Храму всех, кто желает. Философская ткань его творчества сплетена из образов, элементов восточной и западной мистики. Восточным мотивом наполнен один из последних офортов "Образ Будды". Главный элемент - мандала, символизирующая концентрированный набор знаний входа в потусторонний мир. Перед ней - фигура монаха, который держит в руках ключ. Он - страж порога. В центре мандалы изображен Будда. К нему ведут шесть ступеней. Глаза Будды закрыты, но истина струиться через книгу. Книга изображена в виде лезвия бритвы. В аксининской системе символов лезвие означало боль и страдание. Одна из шести трансцедентальных парамит - абсолютных буддийских истин - означает абсолютное страдание. Другая фигура - монах, который медитирует на первой ступени. Для Аксинина число шесть - количество ступеней - означало число смерти. Медитирующему монаху остается пройти еще пять ступеней до того как он предстанет перед лицом Будды.


Дмитро Казик Кузовкин. Творцы "золотых снов"

1. Феномен хиппи и львовские художники

Богемность присуща творчеству - духовная свобода не может не проявляться в чертах образа жизни.

В 60-70-тые годы богемность почти равнялась "хипповости": когда появились первые хиппи, их идеология сразу же была воспринята большинством авангардистов. А со временем и широкими массами среднего класса развитых стран.

Потому что пуританская мораль прошлых столетий оказалась не функциональной: эпоха новейших технологий потребовала духовно свободного, эмоционально и умственно раскованного человека, способного гибко реагировать и изобретать. Попытка "черного пиара" Била Клинтона привела к противоположному эффекту - росту его авторитета и как государственного деятеля, и как человека: о, это наш, из поколения free love, это для нас целиком понятно - иметь внебрачный секс с симпатичной Моникой Левински!

Со временем идеология хиппи словно растворилась в массах среднего класса и духовная свобода незаметно, но значительно изменила основы его самоидентификации. А вот среди авангардных творцов эта идеология надолго осталась в концентрированном состоянии. Когда нескольким московским хиппи в 70-х годах удалось убежать в Амстердам и там присоединиться к одной из коммун, то сначала они не могли найти взаимопонимания: у московских - патлы, латаные джинсы - и американский звездно-полосатый флаг на кожаных куртках как символ свободы, "вольного мира". Для западных хиппи этот флаг означает противоположное: истеблишмент, карьеру, семейные ценности, пуританскую мораль - то, против чего они выступали.

Советским хиппи было сложнее. Их "прессовали" не только консервативно настроенные обыватели, как и на Западе, но и государственные органы, что в свободном обществе было немыслимо. Поэтому советским хиппи присуще было определенное расслоение: с одной стороны готовность к компромиссу, мимикрии ("пластмассовые хиппи"),  с другой - к агрессивной непримиримости. Впрочем, эти последние, такие как львовяне Славка Потопляк, Феля, Петров, на этом свете долго не задержались, главным образом, из-за наркотиков.

Особой группой держались художники, в творчестве которых прослеживалась идеология хиппи. Полуподполье, в котором они прибывали, не особенно беспокоило советских чиновников. Они были уверены, что эти сумасшедшие, которые делают что-то непонятное, массовых антисоветских беспорядков организовать не могут: "Народ вас не понимает и плюется". Тем боле, что открытой оппозиционности художники не демонстрировали.

Потому позволялось существовать в периферийных клубам таким рок-группам, как "Вуйки", в подвалах и мансардах - художественным мастерским, или время от времени проводить поэтические вечера. Лишь бы это было не очень заметно и не приобретало широкой огласки.

***
Музыканты были гораздо ближе к странствующему стилю жизни, к отвязанности настоящих хиппи, чем художники. Акустическая гитара, флейта, бубен - и можно путешествовать годами, время от времени зарабатывая уличными концертами. Художнику же нужна мастерская, материалы, краски. Можно было вырваться на пару месяцев на пленэр, на фестиваль инсталляций, на семинар перфомансов - и не больше. Потому "хипповость" художников могла быть заметнее в их картинах.

***
Стиль хиппи в изобразительном искусстве имеет достаточно четкие границы и относительно небольшой стилевой диапазон. Это либо hand-made фенечки (в основном эти ремесленные творения анонимны) или изображения в чистых, локальных "кислотных" цветах, чётко поделенных на монохромные зоны. Наиболее типичный пример - стилистика фильма "Yellow Submarine"...

Как это ни удивительно, подобного стиля в работать львовских художниках я не помню. Возможно, так вышло потому что Львов, начиная от Ивана Туруша, имел в семидесятые годы (и до сих пор имеет) сильно укорененные традиции передовых волн авангардного изобразительного искусства - для воспитанников львовской художественной школы было слишком унизительно работать в стиле битловского мультфильма, кадры которого напоминают детские рисунки.

"Flower power", разноцветные цветочки повсюду, где надо и не надо - это было также слишком примитивно для изысканных, с достаточно обоснованной претензией на гениальность, львовских авангардистов. Еще бы, они старательно учились, наследуя художественный язык Сальвадора Дали (Орест Макота), графику Дюрера и Калло (Александр Аксинин, Егор Подольчак), постимпрессионизм Труша (Егор Шульев, Платон Сильвестров), концептуализм Йозефа Бойса (Аня Сидоренко, Сергей Якунин), изысканную композиционность коллажей Макса Эрнста (Юрий Соколов), мощь абстракций Виллема и Конинга (Василий Бажай). А тут вдруг упрощенные "радужные" цветные полосы, пятна, обведенные линиями одинаковой толщины, линиями без всяких графических ньюансов! Разве это достойно серьезного художника?

Помню только покойного Володю Петрова, который в перерывах между инъекциями мака выпиливал надфилёчками пацифики, инь-яневские круги и другие фенечки из листовой латуни. И покойную Алёну Шаховскую - профессионального книжного графика, которая в свободное время работала с кожей - браслеты, амулеты, перстни... Вот, кажется, и все, кого знаю...

Впрочем, в те хипповские времена я была достаточно закрытым и, возможно, по какого-то хиппи-творца и не знал.

***
Не предвзятый, пусть даже гипотетический внеземной исследователь движения хиппи вначале будет удивлен примитивностью и непрактичностью их идеологии. "Make lov not war!" И как этого достичь? Как устроить оазис любви среди земных коллизий? Ведь "зубы и когти природы в крови", и натуралы, что уходят от условностей цивилизации, получают только анархическую "войну всех против всех". В чем же тогда причина такой ограниченности хипповых лозунгов?

С годами понимаешь, что эта ограниченность причины как раз не имеет. Что это природная реакция не только на диктатуру истеблишмента, но и сопротивление постоянному усложнению современной цивилизации. Рисовать всюду пацифики - занятие для двоечников, которые не могут реализовать себя иначе, но так же сложно представить себе среди хиппи гениального физика-теоретика или конструктора космической техники.

Парадокс: как раз хиповая свобода и раскованность нужны современной технологии - и они же ту технологичную цивилизацию отбрасывают.

***
Хиппи: "Мы уходим из общества, чтобы его улучшить, сделать его более толерантным. Flower power! Ксенофобия - это извечная беда человечества. Любовь - это свобода! Все люди - цветы!"

Удалось им это? В значительной мере. Невзирая на примитивность этих идей. Выходит, что общество к тому времени было к этому готово. Нужны были только мощный рупор и шокирующий экстерьер.

***
Импульс хиппизма среди львовских художников привел к заметному усилению тенденций актуального искусства. Сюрреализм Макоты, метафизичность Дема, архетипическая метафоричность Аксинина... Но, к сожалению, именно через брак хипповой отвязанности, что, в свою очередь, опять же, была вызвана сильным "прессингом" эти тенденции не получили должного развития. Слишком серьезно львовский авангардисты относились к своему творчеству.

Современное искусство неотделимо от иронии, от постмодернистской игры со смыслом, от высшей, над-искусственной точки зрения. Львовским и тогдашним советским художникам этого недоставало и недостаёт. Поэтому, перефразируя известную пословицу - там, где есть два львовских авангардиста, там - три гуру.

Буддийские каноны, даосское "И цзин" допускают множество интерпретаций. Но как их львовские интерпретаторы далеки от громкого хохота во время неожиданного коанского озарения! Не смогли львовские художники услышать "хлопка одной ладони"... Определенная своеобразность в выработке собственного стиля - максимум, на что они были способны. На масштабные эстетические открытия у них не хватало пороху. Потому что нельзя сотворить что-то действительно новое, если пытаешься стать совершенным художником, гуру, проповедником. Без значительной метафизической составляющей настоящая оригинальность невозможна.

Но я ни в коей мере не хочу преуменьшать достижения львовян! Ведь в условиях тоталитарного давления, когда идеологи пытались штамповать всю эстетику  по единому партийно-политическому шаблону, иметь собственный голос, творить в рамках любимого стиля  - это требовало незаурядного мужества.

Пытаться стать совершенным художником означает обречь себя на вторичность для достижения уже существующего идеала совершенства. Но с какой силой компартийная идеология боролась с этим совершенством! Коммунякам были нужны не совершенные художники, а послушные халтурщики, которые кое-как научились азам рисования. Огромная тупая сила была направлена на то, чтобы перемолоть любую индивидуальность, любую эстетику, которая не вписывалась в каноны. В этих условиях было сложно медитировать, общаться с духами творчества, открывать новые эстетические горизонты. Тут хотя бы собственный художественный язык сберечь...

Нельзя требовать от тогдашних художников невозможного.

Любовь дитя,
Дитя свободы,
- поёт Кармен в одноименной опере Бизе.

Настоящие творческие открытия - так же. Без большой степени раскованности, без возможности попробовать себя в разных вариантах креативности невозможно, в конце концов, найти себя, свой стиль, контакт с мистичным аспектом изобразительного. Без свободы нет простора для того, чтобы заговорил индивидуальный гений. Ведь даже индивидуальный стиль реализуется с великими трудностями. А тем более, такой свободолюбивый по своим программным принципам, как стиль хиппи.

***
Таким образом, специфичная эстетика хиппи почти не повлияла на львовских художников. В отличие от российских - в Москве и Питере кое-кто серьезно увлекся hippie-styl-ем: Шутов, Звездочетов, Александр Захаров, Инал Савченков.

А вот идеология хиппи повлияла - и довольно существенно.

Сложно представить достижения вышеупомянутых львовских авангардистов без той огромной дозы духовной свободы, которую они получили в юности в 60-70 годах. Влияние на них идей хиппи - опосредованное, "энергетическое" - они затрагивали глубину души, подоплеку самоидентификации больше, чем чисто формальные моменты творчества. Благодаря такому расширению сознания олдовым, да и не только им, удалось обозначить главные маркеры духовного роста.

***
И это, считаю, самое важное. Мода на стиль проходит:

Один сезон наш Бог - Ван Гог,
Другой сезон - Сезанн
              (Владимир Маяковский)

Прошла мода и на хиппи-стиль: цветы на асфальте долго не растут. А вот завоевания духовной свободы, эмоциональной и духовной раскованности - это уже навсегда.

2. Искусство золотых снов.

 
...если к правде святой
Мир дорогу найти не сумеет, -
Слава безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Пьер-Жар Беранже (рус. перевод В.Курочкина)

Алёна Бурдаш: Каждый сам для себя выбирает, как ему жить и чем заниматься. Личность управляет только этим. Свобода - вот та движущая сила, которая открывает диапазон для усовершенствования, спасая душу в музыке, художественных работах, поэзии. В творческих поисках себя. "Будь что будет!" - это смелый лозунг,  и кто выбирает "нехоженные тропинки" - у того рано или поздно вырастают крылья.

Александо Фещук: Искусство хиппи - как свет, который безграничен. Художник не может держать в голове никаких искусственных моделей, даже идей, поскольку творчество на самом деле - жребий людей "золотого сна", воплощение случайной мечты, говоря словами Константина Бальмонта. Искусство, которое преследует цель - это уже не хиппи. Стиль хиппи - отражение состояния души. Художник пишет по призыву сердца - он всего-навсего медиум. Поль Гоген покинул роскошные салоны и поехал на Таити по призыву настоящего. Боб Дилан, пока не стал Диланом, не разлучался с томиком Шарля Бодлера, у которого есть ода настоящим пловцам, которые плывут без цели: "Посмотрите на тучи - вот их желания! Там страна, которая не имеет названия".

***
Все три "О" - Орест Макота, Алёна (Олёна) Бурдаш, Александр (Олександр) Фещук - делают акцент на свободе, раскрепощенности, спонтанности. Творить в специфическом хиппи-стиле - им даже не приходит в голову. Хиппи для них - прежде всего люди, свободные от условностей канонов социума.

А не от собственной личности. Потому что откровенность возможна тогда когда есть о чем откровенничать, когда существует и развивается какая-то часть души - та, которая творит. Это присуще настоящему художнику.

Ход медиума - дать возможность проявится какой-нибудь имманентной структуре, какому-то гению, который знает значительно больше, чем сознательный компонент психики - вещь перспективная, но в то же время небезопасная. Потому что при этом легко стать жертвой самообмана, послушно пойти следом за подсознательным желанием, за "хотелками" собственного гения...

Как легко - так, словно само по себе, творится по вдохновению! Но что именно творится? Не есть ли это какие-то коварные дьявольские козни, которые незаметно, но крепко пленят сознание - и тогда уже будет не до спасения души?

Подсознательные импульсы, даже гениально-креативные, надо обязательно фильтровать. На то и существует сознание, чтобы оценивать возможные последствия.

Коррективы на этом пути существуют. И главнейшая из них - сама творческая интенция, которая  приводит к позитивному формированию.

***
поститься
молиться
медитировать....

Это обязательно перед актом творчества! Это формирует позитивную направленность подсознания - хоть какую-то гарантию от загрязнения психики дьявольщиной. Далеко не глупыми были древние художники, раз так делали....

Пост на некоторое время ослабляет организм, снижает сопротивление подсознанию  - и дает возможность молитве укоренится в глубине души.

Молитва, обращенная к Богу, создает мощную связь со Вселенной, с Космическим разумом - и уже не только ограниченная человеческая личность, а великие над-индивидуальные силы становятся субъектами творения.

Медитация расчищает определенный психическое пространство для эффективной молитвы, для концентрации, для "неотвлечения" - тогда афирмации молитвы смогут до конца воцарится в глубине души.

Потому что у гениального художника и ответственность великая! Вечные муки ада ждут того, кто позволит своему гению бесконтрольно играть с дьявольскими силами. В этом случае, в случае высшей гениальности  - это тяжелый грех.

***
У художников, которые попали под влияние идеологии хиппи, со всем этим было более-менее нормально. Всегда полуголодные, всегда полупогруженные в мистический транс, всегда миролюбивы - они имели достаточно надежную защиту от дьявольских злобы и агрессии.

Тогда эпоха была такой - тогда рванули в будущее и оно частично материализовалось на некоторое время. В то время люди шесть раз посетили Луну - это уже из будущего, из середины 21 века, когда еще только возникнут предпосылки и потребность в колонизации нашего спутника (после 1972 года на Луну больше не летали). Возможно, будущее всегда так и настает - сначала небольшими толчками, задолго до своей реализации.

Кажется, что и хиппи, которые процветали во времена первых полетов на Луну, тоже происходили из будущего. И их идеология, их лозунги,  их мировосприятие - это то, что будет характерно для людей будущих веков. И в своём творчестве они не могли не выявить потенции "прекрасного далёка"... Их "золотые сны" - это что-то пока еще загадочное, но несомненно связанное с "пунктом Омега" (по Тейяр-де-Шардену).

***
У Беранже "золотые сны" - это что-то похожее на наркотик для безнадежно больного. Кажется, Беранже, как прагматик-материалист, не заметил огромной творческой силы, которую эти "сны" имеют и продуцируют.

Да, хиппи появились слишком рано. Да, общество восприняло от низ только частичку духовной свободы - столько, сколько нужно было для создания новой постиндустриальной информационной цивилизации. Да, древние хищные инстинкты человеческой природы очень инерционны и далеко не сразу готовы воспринять "отвязный" альтруизм тотальной free love.

Но для будущей Великой Космической цивилизации всеобщая братская любовь будет органичной и необходимой. "Золотые сны" так или иначе материализуются. Подозреваю даже, что они имеют имманентную силу - потому, что они в каком-то смысле реальны - настолько насколько реально будущее. "Грядущее отбрасывает свои тени", - говорит английская мудрость. Так, возможно, существует тепепатическая мистическая связь не только между теперешними людьми, но и еще  с нерожденными. И что именно эти будущие души навевают нам эти "золотые сны", чтобы мы не впадали в отчаяние - настолько чтобы уничтожить нашу, пусть еще несовершенную, цивилизацию...

3. Дем

Дем не любит, когда его называют Валерием Демьянишиным. Что же, надо на это обратить внимание. Будем считать, что "Дем" - это сокращенное от "демос", т.е. "народ". Потому что его офорты в 1970-тых, в период хиппи - это было явление, которое мощно резонировало с хипповой идеологией, настроениями и надеждами того времени. Потому популярность Дема закономерна.

Хиппи считали его за своего, а он считал из близкими по духу.  Мотался даже сними куда-то до Прибалтики на их сборища....

Но, несмотря на собственную популярность-народность, Дем очень неохотно соглашается на интервью. Потому нам пришлось "поговорить" "как художник с художником".

К.: Когда ты сделал выбор - быть живописцем или графиком? Ты колебался, что выбирать, "цветное" творчество или "черно-белое"?
Д.: Никогда. Всегда позиционировал себя только "черно-белым" графиком. Даже в детстве не любил рисовать цветными карандашами.

К.: Тебе не приятна колористика?
Д.: Как ни странно, но сны всегда вижу цветные. Однако в сюжетах снов часто фигурирует телевизор, на экране которого черно-белые силуэты. Только черно-белые.

К.: Насколько я знаю из сонников, "изображения во сне" - фильмы на экранах, картины, фотографии - это индикатор глубины души.
Д.: Так и есть. Мне кажется, что черно-белое восприятие - из глубин моей самоидентификации.

К.: А что насчет сюжетов, какое у тебя ощущение: приходят они из глубин души или из глубин Космоса?
Д.: Вот Чарышников, к примеру, говорит: "Я ставлю руку, а она сама рисует". А я так не могу, это не моё. Я долго обдумываю сюжеты, делаю эскизы, пробные наброски. Потом  уничтожаю все подготовительные материалы. Пока не смогу полностью, в деталях увидеть конечный результат, уже в материале, не берусь за финальную работу. А когда так интенсивно думаешь головой, сложно разделить, что тут от моего подсознания, а что со стороны, из Вселенной...
 
К.: Среди хиппи и "парахиппи" была "струя" - буддизм, духовность религии. Это вроде бы помогало активизировать творческий потенциал. Как ты к этому относишься?
Д.: Снова-таки - никак. Не было  и нет у меня никакого влечения к потустороннему. Почему-то оно меня не интересовало. Но со временем начал понимать, что что-то подобное для слияния с Космосом ощущал. Во время работы. Впадаю тогда в какой-то транс.

К.: А есть ли в такие моменты ощущение, чем инициируется творчество - подсознанием или Космосом?
Д.: Нет. Понимаешь, тогда просто не до этого. В такие минуты только творится. Но, повторяю, только после долгой подготовительной работы, когда полностью вырисовывается представление про финальный отпечаток.

К.: А дальше, после?
Д.: А дальше я выхожу из этого состояния творческого транса - и всё исчезает. Надо вовремя сбросить этот транс.

К.: И что, никаких следов не остаётся? Нет ощущения, что погружение в творческое состояние потихоньку совершенствует и твоё "затрансовое" будничное сознание?
Д.: Пока что нет. Сам удивляюсь. Но, ясное дело, что это же должно как-то сказываться на поверхности - погружение в творчество.

Марта Тимчишин рассказывает. Однажды, после важной попойки в богемной компании просыпаются с утра гениальные художники и первое, что слышат - это слова Дема, как он говорит по-русски:
- У русской интеллигенции есть три вопроса: кто виноват, что делать ... и где мои очки.
И смотрят, как Дем ищет свои очки...



 


Олена Бурдаш. Ангел перебежал через улицу

ангел пробежал через улицу
словно ничего не случилось
сердце его трепетное
крыльями пересеклось
ангел пробежал через улицу
глаза его горели
сколько тысяч людей
равнодушием встретили
словно ничего не случилось
словно ничего не произошло
ангел пробежал через улицу
окна позакрывались
ангел пробежал через улицу
ангел пробежал

Львов, 70-е



Код наследственности


Нестор. Время "Армянки"

Культовое кафе возникает раньше - еще на подъеме Рыночной площади видно в глубине улицы Друкарской угловой четырехэтажный дом. Его первая контактная точка - вход в "Армянку". Видно половину входных дверей и один ряд окон над ней. Постепенно с торца вырисовываются два ряда замурованных окон со стороны Друкарской и под ними - ворота, закрытые наглухо, как и тогда. Слева "выплывает" фасад с двумя окнами первого этажа и воротами. В те годы над входом была  убедительная надпись "Кофейня". Взгляд направо - "Дом времен года", где была Аликова "кафедра", далее тупик, где Армянская образует "карман" со сквозным выходом во дворик доминиканцев. Кафе на Армянской в то время имело два важных преимущества: здесь не продавали алкоголя и сюда не заходили любители разогрева, а также всегда можно было выйти с кофе  на улицу и там стоять, сколько угодно. Помещение было чуть поменьше, барная стойка длиннее, ниши в торцевой стене появились потом. Интерьер создавали "панели" светло-коричневых тонов, два окна были задернуты до середины плетеными макраме из мешковины, словно панно, стилизованы под украинские орнаменты - работа мастеров Института прикладного искусства. Точно такие же, только поменьше, свисали с люстр, что создавало атмосферу уюта и полумрака. Шесть круглых столиков - те же самые, что и сейчас; всего тут могло поместиться 30 человек. Как только открылось кафе на Армянской, как тут начали собираться студенты Полиграфа, Института прикладного искусства, художественного училища - их мастерские располагались неподалеку.

 

 


Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Это место мы освоили быстро - всюду уже сидела "своя" публика. В сентябре 79-го мы зашли сюда со студентами в перерыве между парами, разговаривая про рок-н-ролл. Тут ждали мои друзья. Вечером собиралось много людей, девочки сидели у нас на коленях, кто-то играл на гитаре - музыки тогда не крутили, разве только официантка Лариса, которая жила неподалёку, приносила магнитофон "Океан". Особенностью "Армянки" было то, что пожарный выход находился не за прилавком, а тут же в зале - слева у боковой стены около стойки. Через эту дверь можно было пройти до соседних ворот и оттуда выйти на улицу или во внутренний двор. Мы так и делали, когда места внутри не хватало.. Туда-сюда  мимо прилавка возбужденные группы проплывали  в зону, свободную от контроля. Если удавалось, приносили стулья, или просто садились на досчатый пол - он такой и сейчас. Жильцы дома проходили мимо, возмущаясь тем, что в воротах полно людей. Подъезд разделялся створками. Мы заходили в дальний отсек - отсюда можно было попасть во двор. Из-за этого сверху ругались бабки, которые "тусовали" на балконах и переговаривались между этажами внутреннего двора-колодца - это была их территория. Зато на лестнице была ниша в стене, созданная подоконником и замурованным окном во двор,  она и сейчас там есть, туда могло усесться много народу. В лучшие часы вся территория "Армянки" была  заполнена народом - богема, студенты, хиппи. Гул, тихий смех, кто-то бренькает на гитаре. Но больше всего экзотики было на поверхности. Когда обалдевший  искатель приключений случайно выходил из полутемных ворот на улицу, там была уже совсем другая картина. Повсюду - в обе стороны Армянской - длинноволосые, экзотичные типы. Старые стены, дыхание средневековья. На окнах "Армянки" массивные  решетки, сквозь них можно просунуть руку и поставить кофе на подоконник. Через улицу напротив те самые ворота, куда можно было зайти и из окна второго этажа наблюдать за действом. Противоположный по диагонали от входа угловой квартал начинался тремя полуподвальными ступенями - там располагалась архитектурная мастерская. Все эти места облеплены экзотичной публикой - в отдельные счастливые моменты летом перед закатом у "Армянки" собиралось до сотни людей. Кому не хватает места, тот удовлетворяется тротуаром. Неспешный разговор за кофе, опираешься на подоконник. Через открытые двери долетает смех. Кто-то подошел подогретый и живо жестикулирует. Кто-то сидит на бордюре. Слышно флейту. Все помнят, как это было.
 

 

Марина Курсанова. Моя Армянка

Я всё забыла. И пыльный Львов того времени, и само тягучее время.

Никаких перспектив не было вообще - да и какие перспективы в конце семидесятых, когда - всем известно уже! - вот-вот: будет свергнут режим Пол Пота, в пустыне Сахара на протяжении 30 минут пройдет снег, премьером Великобритании станет Маргрет Тетчер, в СССР расстреляют "Тоньку-пулеметчицу", в Афганистан введут советские войска, Глория Гейнор споёт "Я буду жить", в сов.кинотеатрах пройдут "Москва слезам не верит" и "Экипаж", по телеку - "Тот самый Мюнгхаузен", а еще через пятилетку грянет Чернобыль и перестройка... Но дело даже не в этом, как скажет много позже другой персонаж из жизни. Мало ли что будет.

Какие там перспективы, когда ты только что оплакала в стихах первую неразделённую любовь. (Пинк Флойд, раздирающий душу взрывами гитар, теплый майский вечер, жасмин, белые платьица выпускного класса, тонкое лицо напротив, к нему бы потянуться всей душой, но диалога не получается, души не надо, "разные ожидания", как сказали бы сейчас, "разные этажи", как скажешь ты сама много позже...) Эх-эх, юнкера, где вы были вчера, господин Булгаков, перепечатанный на машинке "Мастер..." в подарок на пару с самой трофейной Олимпией - единственное утешение, уйти, что ли в писатели или певцы? В списке утешительных призов радовал еще разве что чудный сарафанчик за целых сто долларов, крутейший левис - натуральный, от подружки с улицы Ленина, отоваривается в "Берёзке", и замужем за красивым альпинистом с усами, у них дома а стенке на гвоздике висят пинетки - вот это нежность! -  и живут они по балкону налево, во дворе, третий, кажется, этаж, оттуда вниз смотреть просто головокружительно, и думается о самоубийстве - само собой... ("Машенька, я и не знал, что можно ТАК любить и грустить", - написал неожиданно и совершенно случайно прочтенный Гумилёв). Непонимание мира внешнего, проснуться утром - немыслимо, потому что незачем: в семье никто, ясно, не любит, в школе тоже. Какие-то экзамены грядут, и можно уповать только на фант, или фортуну, и еще на волшебство - единственно неизменные и единственно реальные составляющие жизни - готовясь к экзаменам страшно сказать по скольким предметам. Сирень - да, помню, практически спасла, и еще Паустовский, книга "Романтики", и еще Пастернак с его "Марбургом", и Блок... Помню, готовясь к экзаменам, читала всё подряд, и такая красота ночи била в открытое окно, такое благоухание цветущих яблонь, что сердце замирало от предчувствия счастья. Стихи, стихи, чудовищный романтизм, который одевал красотой каждый миг, заполнял звёздным свечением голову, выделяя каждый шорох, каждый листик,  веточку, камешек. Настоящая множественная неплоская жизнь бузинными манжетами охватывала крошечный сад, и удерживала его на уровне земли как планеты - пока, и на ближайшие лет сто... И все-таки жить было невозможно, потому что невыносимо. А так как вертеровский вопрос о самоубийстве был решен в сторону счастья бытия по определению, оставалось одно - создать свой, пока нереальный мир, как иначе говорят, - ведь только здесь,  в нереальности, может состояться история, например, о том, что мы живем в Париже, в празднике, который всегда с тобой. Другой вопрос, что и как с этим праздником делать каждый день, может, писать до обеда, скажем, в кофейнях, как молодой Хемингуэй, чем плохо? Тем более, что Львов с его молчаливым волшебным антуражем позволял и продолжает по-царски позволять какую угодно историю (скажем, из средневековья над Городскими узкими улочками валили валом белые кучевые облака - как будто нарисованные наивной кистью). Запредельная страна, спасающая и укрывающая, Земноморье, оправдывающее выбор жить.

... Всё, между тем, складывалось неслучайно, и только что открытая кофейня на Армянской, по дороге из института домой - чем не портал в другие миры, как сказали бы сейчас продвинутые фэнтезисты? Выйти из дома или из института, как пропасть в восхитительно-влажном воздухе, с надеждой все-таки на встречу. Дети города, надменные бездельники последней советской поры, золотая молодежь, потомки оккупантов и диссидентов, циничные и образованные, нежные и трепетные до неприличия, - вот кто повстречался... Подобное к подобному.

Здесь, на Армянской, всё другое - не такое, как в школе, как дома и в том же институте, - и Керуак с его романтикой дорог уже ясно определяет коллективное бессознательное на десятилетия вперед. Отсюда легко могут увлечь в какое угодно путешествие заграничные музыки, приезжие и местные длинноволосые дядьки, девушки в длинных и модных прикидах и с поворозочками вокруг прелесных голов...Здесь французской внешности барменша Лариса варит кофе на горячем песке. Здесь - живой нескучный мир, в котором - живые люди, порой диковинного вида, но интересные. И даже несущие некую идею. Например, хиппизма. Секс, мир, рок-н-ролл... Мейк лав, нот вор, дети цветов! Молодой Гребенщиков: "...кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят"... Свобода юности, кольца на всех пальцах, серебро Господа моего, и все эти незнакомые и страшно моднючие новые словечки типа "хайр" и "флэт", и фантастические рассказы о невероятных приключениях, наконец, таинственные сейшены, куда в силу малолетства, тотального родительского контроля, нелюбви к допингам и большой любви к комфортной жизни я и не мыслила попасть... Но самое интересное для меня, начинающей звёздочки КСП, было другое: здесь читают стихи, поют песни и носят потрясающе модную одежду., что в подростковом мире решает почти всё. Мало того. Тогдашние мажоры и криейторы будущих лет поражают маленьких студенток уровнем личной свободы и творчества - немыслимым в разлинееном на пятилетки вперед мире совка. Да, вот юный мрачный Кузя (Сергей Кузьминский, 1962-2009, лидер группы "Братья Гадюкины" - прим. автора) с нашитым пацификом: "Прямо по трассе езжала машина - Кузя ей стопит - скинчилась бензина"... Вот блистательный Дмитровский (Сергей Дмитровский, 1961-2006, львовский поэт - прим.автора) не только чувствует, но и сам пишет - гениально побеждает скуку и увлекает в другое измерение. (Перед своим отъездом в Израиль Дмитровский дал мне визитку, на которой было написано "Исследователь миров" - кажется, так). Вот Жора Белый, нежнейший брутальный эльф, такой себе львовский батяр, страшно даже пересказывать его похождения, но из песни слова не выкинешь, ибо "где же еще людям так хорошо, как тут - только во Львове"... Вот музыкант от Бога и кавалергард Гамбург (Александр Гамбург - первый басист группы "Братья Гадюкины" в 1988-91 годах), просто напевающий запрещенного Гумилева под гитарку.  Вот денди Никитин и вот философ Жорик Черный... Не знаю, все ли они причисляли себя к движению хиппи, не думаю, меня лично это совсем не волновало тогда, да и теперь. Каждый был личностью. Особенным миром. С Кузей, Гамбургом и Никитиным у нас даже на короткое время состоялась группа, где мы с моей подружкой по КСП Крымовой пели романтическую песенку из фильма "Вам это и не снилось" и испанские мадригалы XVI века. Кузя - видимо, за удачное пение - подарил мне красно-белую фенечку, которая выдержала целых два дня реальности. Но и это еще не всё. В этом кругу можно говорить о йоге или дзен-буддизме, а еще о том, как жить без денег в других городах - и вообще без денег. В порядке дзенской практики. Потрясающая школа, определившая отношение к жизни, программы выживания и реабилитации на годы вперед. Кто бы знал. И напоследок - об обязательных страхах на уровне простого советского обывателя: свободный секс, автостоп, наркотики... За всех не скажу, но я как-то слабо понимала, зачем надо ехать в другие города автостопом: пресловутые любовь к комфорту и родительский контроль побеждали изначально и сразу, хотя, честно, для опыта один раз в Киев все-таки съездила с подружкой-художницей. Наркотики? У некоторых, говорил мой друг, другие реальности получаются и без наркотиков, и такой подход меня больше воодушевлял. Свобода выбора, таким образом, осуществлялась тут же, и это была тоже замечательная школа. И еще хочу сказать вот что, жизнь этих людей, встреченных мной так рано и так, как я теперь понимаю, точно, не подчинялась непреложным, понятным и даже где-то пошлым правилам любой системы. Они выпадали из неё, не вписываясь ни внешним видом, ни мышлением. Как будто существовал другой, неясный еще для нас путь, но в каждом из новых знакомцев в  те времена чувствовалась сила пройти его.

Эти люди были добры ко мне лично, и все пять лет, пока я училась в институте и исправно ходила на Армянку, со мной происходило реальное счастье - встречаться, говорить, что захочется, знать славу и любовь, лететь птицами, принадлежать к касте иных. Они, хиппи и поэты, музыканты и бездельники, художники и путешественники, философы  и батяры научили меня свободе и любви к жизни, верности и радости, и при этом абсолютно неважно, ставилась, в принципе, такая задача или нет. (Впрочем, всё это уже, увы, из совсем другой жизни. И вспоминать долго невозможно, потому что не выдержит сердце.)

Нестор. Пилигрим

Видишь дым? Вспомни огонь.
Видишь мир этот? Вспомни вечность!
Что есть мир этот? - Дым вечности.
Вечность есть огонь всепожирающий.
Григорий Сковорода

В сентябре 1979-го мы пришли на Армянку вместе с Нони (Владимир Есаулов, 1961-2001 - прим.автора) и Яном-Бабочкой. Мы искали настоящих хиппи. Нони в то время имел дела с фарцовщиками со скупки за Оперным, а Ян ухаживал за цирковыми животными в цирке, где Лёня Швец выходил на арену в ливрее униформиста. Мы тогда охотились за хиппи! - Рассказ Мефодия была импульсивной.

То время было наполнено неповторимым стилем. Ежедневно мимо Оперы пр

езжал на велосипеде Алик Олисевич в гусарском кителе. Мефодий выходил из художественной школы, что разместилась рядом с "вывихнутым" домом на площади Мицкевича, и там неизменно нарисовывался Дем в гуцульском пиджаке. Они с Лёней Швецем сидели перед домом на бордюре и попивали вино, привлекая внимание милиции. У Дема были проблемы с руководством Союза художников, которая располагалась в том же доми, и Мефодий был свидетелем рождения славы Дема.

У Мефодия тоже была куча проблем: "Что за музыка? Патлы! Что за вкусы? Становись нормальным человеком, выбирай свою дорогу", - стенали педагоги и комсюки. Но как-то в библиотеке ему попалась книжка "Сад песен" Григория Сковороды?

В город не пойду богатый, на полях я буду жить,
Век свой буду коротать я там, где время не бежит.
О, зеленая дубрава! Ты моя святая мать!
Тут веселье для меня лишь, тишина и благодать.

- Это был переворот! Мне захотелось писать музыку на его стихи! Сковорода точно так же желал быть свободным человеком. Он говорил: "Когда твердо идешь по дороге, по которой начал идти, тогда ты счастливый". Я тоже, когда меня забирали в райотдел, отвечал: "Что полюбил, тем и стал". В нём я нашел адвоката, к которому всегда апеллировал. Так меня ни разу и не обстригли - видно сработал авторитет великого философа.

В сентябре 84-го Мефодий собрался в дорогу. Глаз художника должен был увидеть те же вербы, левады и ставки, которые видел Сковорода - вечный пилигрим. По сути, это означало то же самое, что прикоснуться к живой плоти. "Он идет с посохом веселыми ногами по веселым местам (?????) и спокойно поёт:"Пришелец я на Земле, не скрой от меня заповедей твоих". День его - век ему, и хоть бы тысяча лет, но и на тысячу лет нечестивых его не променяет. Он для мира самый бедный, но у Бога самый богатый. И что лучше, чем "весёлость сердца - жизнь человека"  посох его властвует над страстями и желаниями и радости его никто не отберет у него. Путешественник этот бродит ногами по земле, сердце его с нами в небесах обретается и наслаждается" (Григорий Сковорода. Полное собрание сочинений в двух томах, К, 1973., - т.2, - с.66-67 - прим. автора)

Надо было самому пройти тот же путь. В конце маршрута стоял камень со словами: "Мир ловил меня но не поймал".

Автостопом Мефодий добрался до Харькова. Он сошел перед въездом в город; дальше дорога стелилась на юг. Решил, что идти будет до тех пор, пока не дойдет до могильного камня. Скоро большой город остался вдалеке. По обе стороны дороги высились тополя, потом пропали - самая широкая степь. Встречались глинобитные хатки под соломенной крышей, а которых внутри земляной пол. Был уверен, что одна их них - та самая, которую видел Философ 200 лет тому назад.

Медленно стемнело, зори ярко осветили небосвод. Ветра не было, вокруг -  необъятное пространство, вдали то и дело чернели балки. На пустынной дороге тишина. Один в поле. В голове закрутились всякие причуды в стиле гоголевских фантасмагорий. Вот одна звезда над головой задрожала на небе и склонилась к нему. Нарастало чувство холодного торжества, почти триумф. Откуда-то появилась уверенность, что две звезды, словно очи, смотрят на него. Сейчас путь его резко изменится и продолжится в ином измерении и он, возможно, уже готов к этому.
- Так вот как может состоятся встреча с Великим Философом.

 


Явор. Граждане Рима

Место, где когда-то всё началось - Стрийский парк. Точнее, служебная квартира на территории парка. За одной стеной был гараж, в котором стоял мотоцикл "ИЖ-49", за другой слышался грохот железной дороги. Хоть это и была детская железная дорога, узкоколейная, с маленькими вагонами, паровозом и тепловозом, но это сыграло свою роль - тысячи километров мотоциклом и железными дорогами в будущем. Вдалеке поднималась водонапорная башня, похожая на средневековую башню-донжон, а еще дальше полукруглый павильон "Подкова", где юный Станислав Лем хлопал в ладоши, пытаясь разбудить спящую луну, улавливая "агонизирующее эхо", в котором было что-то ... таинственное и одновременно невыразимо жалостное", созданное "исключительным очарованием этого места" (Станислав Лем. Высокий замок. - Львов, 2002.) Впрочем, мы жили там недолго.

Еще до моего появления в школе №75 случилась громкая история, которая облетела весь Львов. Двое десятиклассников нарисовали краской на школьной крыше исполинский трезубец. Он был на самом деле большой, несколько метров величиной, яркий. Его можно было видеть с самолёта. Закончилось это всё плохо. Парням дали по 10-12 лет, как рецидивистам, учителей повыгоняли с работы, а кое у кого даже отобрали дипломы. Это было, кажется, в 1968 году.

... Яркий день - из тех, которые не забываются. Даже когда ты целый день вынужден сидеть на уроках. Учительница сбивается с темы, начинает рассказывать про Данию. Какие-то люди заняли военные казармы в центре Копенгагена, полиция не может их оттуда выгнать - учительница рассказывает с запалом, поступок трактуется как насквозь революционный, датских хиппи называют европейскими революционерами, мы слушаем с интересом. К тому времени минуло 10 лет со времени студенческих бунтов в Париже. Повернув голову к окну, где буйствовала зелень и гремела весенняя гроза, я думал:

- Живешь за колючей проволокой и никогда не побываешь в Дании с её удивительными революционерами.

В том году в школьном актовом зале играли "Вуйки", "Львовские битлы" - грандиозное событие, яркое, абсолютно нестандартное, в сравнении с советской плесенью. Поразительные эффекты, хотя в рок-музыке я тогда не разбирался, но от того, как люди заводились, думал: "Этих парней наверное начнут преследовать или совсем прикроют". Так оно и случилось потом.

В 15 лет я был просто влюблен в историю казацких войн на Украине особенно тех, которые имели религиозную окраску. Я пребывал в жестоких сомнениях относительно выбора между православием и греко-католицизмом. Все в том же 1978 году. С тех пор начал изучать религиозно-полемическую литературу и историю Украины.
- Боже, пошли мне силы развеять сомнения, утвердиться в правдивом вероисповедании.
Буквально через полторы недели после этой молитвы в квартире появилась "История украинской литературы" Михаила Возняка, 2-й том, как бы сама собой. Родственница подарила. 1921-й год издания, анализ украинской полемической литературы и греко-католических лагерей, Ивана-Вишенского, "Апокрисис" Хростофора Филалета 1597 года.

Меня поразила одна история времен Ферраро-Флорентийского собора 1438-1439 годов. Речь шла про объединение христианских церквей. Западная и восточная ветви, к удивлению, достигли согласия. Даже уступок больше было со стороны западных епископов и папы. Оставалось отслужить литургию и документально заверить объединение церквей. Но 130 крупных монастырей на Афонской горе противились этому. Были противники и в католическом лагере. Все закончилось, когда в папскую резиденцию ворвался Родосский  аббат с вооруженными людьми и сорвал подписание унии. По его приказу и с согласия папы римского отрядили 2600 крестоносцев с пушками, вроде бы как для защиты сербских и болгарских земель. Но на самом деле они шли на Афон.

"Сначала войско напало на лавру Святого Афанасия. Иноки, из-за неожиданности, приняли их ласково. Вояки сразу же повелели принять унию и поминать в молитвах римского папу. Хоть под принуждением, а не от чистого сердца, монахи всё же сделали это и потому остались живы. Потом латиняне пошли на Иверскую лавру. Местные иноки не хотели их принимать и соглашаться на их предложения. Потому они разорили монастырь, а монахов утопили в море; самых образованных отправили в кандалах в Рим. Потом латиняне подошли к Проту. Игумен вышел к ним со всеми старшими ангельского чина, просил не делать зла святым местам и не проливать невинной крови, угрожая местью божией. Разозлившись, латиняне повесили его, а монахов посекли мечами. Дальше был большой монастырь Ватопед. Тамошние монахи разбежались по лесам, горам и вертепам. Латиняне поймали игумена с братией и после продолжительной дискуссии о Святом Писании, увидев, что они не собираются переходить на римскую сторону, повесили игумена перед монастырскими воротами, а монахов после пыток убили мечами. В Зографском монастыре монахи закрылись в надвратной башне и отказывались выходить оттуда. Тогда латиняне 10 октября подожгли башню вместе с монахами. Таким образом, по всей святой горе, в монастырях, в виноградниках, горах и чащах было погублено 5 000 невинных душ, а может и больше. Святые места опустели. В конце концов крестоносцы подошли к великому и знаменитому монастырю Ксеропотаму. Зная, что стало с остальными, монахи вышли с крестами навстречу, соглашаясь на унию. Начали служить литургию. Однако когда дьякон помянул на ектении имя папы римского, внезапно послышался гул и произошло сильное землетрясение. Подобно Иерихонским стенам, в скором времени пали церковные и монастырские сооружения. Они накрыли собою всех - иноков и римлян. На память об этих событиях остался знак: одна стена от каменных ворот не упала, только наклонилась низко к земле. Так она стоит и поныне. Римляне и крестоносцы в великом страхе отступили от Афонской горы, а кое-кто из них постригся в монахи".

Это предопределило мой религиозный выбор. Под влиянием историй про казаков мы с Мефодием написали песню на его мелодию:

Ой, идёт, идёт, казак,
В Сечь он направляется.
Он идёт, идёт туда,
Где царит свобода.

И куда не поглядишь -
Всюду степь широкая,
И куда ты не пойдешь -
Люди терпят горе.

Ой из-за горы,
Из-за высокой,
Видно, видно уже
Реку широкую.

И куда не погляжу -
Всюду степь широкая,
И куда я не пойду -
Люди терпят беду.

А в реке, а в реке
Да вода да красная.
И течет та вода
Да в Черное море.

Да и вдоль той реки
казачки побитые.
Уже не встанут они
До боя до страшного.

Во время зимних каникул в "бурсе" мы пустились в путешествие до Почаевской Лавры - на целые каникулы. Там исполняли послушание на кухне по хозяйству,  а за одно слушали проповеди игумена Амвросия Юрасова.

Вернувшись во Львов, я стал "копать" глубже. Меня интересовала проблема христианской догматики.

Православная церковь признаёт все постановления апостольских и 7-ми вселенских соборов, которые проводились в первые 800 лет христианской истории. Эти догматы были ответами на многочисленные ереси, которые ставили под сомнение авторитет Святых Отцов церкви. Догмат - не способ защиты духовных истин. Римская церковь, вернее ее первоиерархи - папы римские, после раскола 1054 года отменили многие постановления вселенских Соборов, а часть их игнорировали. Тысячу лет в Символе Веры говорилось про Духа Святого "от отца исходящего", а в латинской традиции добавили "и от Сына". Но в сакральные тексты нельзя вносить изменения! Ни в одном Соборе не говорилось про чистилище. Но прошла тысяча лет  и про него начинает говорить римская церковь! Так же и пасхалии. Время их проведения было утверждено постановлениями Соборов, которыми запрещалось христианам праздновать Пасху одновременно с евреями. Нов 1583 году римский папа Григорий XIII вводит новый календарь. Хотя его внедрение было вызвано объективными причинами, кардинально это ничего не решало. Зато время празднования пасхалий изменялось, и теперь они могли совпадать со временем иудейской Пасхи. В римско-католической церкви очередной собор каждые 40-50 лет отменяет предыдущие постановления. В православной церкви такого нет. Следовательно, в католицизме за последнее столетие накопилось много ересей и ошибок, которые извращают христианскую догматику.

В Почаеве несколько месяцев был послушником Александр из Саратова. Мы несколько раз виделись с ним во Львове, он познакомил меня с Лобачем.

Лобач жил в центре города около кинотеатра Коперник. У него собиралась интересная и разнообразная публика - последователи Толстого, читатели Кастанеды, любители Вивекананды, Блаватской, Олькотта, Канта, Гегеля, "просветленных философов", йоги и йогини, а также разные инвалиды астральных войн. Многие из них колотили оккультно-астральные понты, но мало что там было настоящим. Как и музыка "Beatles" или "Deep Purple". Лобач был целеустремленный, целостный и толстовская идеология была для него смыслом жизни: любовь и непротивление злу. Но мы спорили с ним. Лобач никак не желал согласится с фактом существования чуда - исцеления от икон, молитвы, чудотворных источников, молебнов и просто Веры, а главное - он не верил в Воскресение Христа плотью, а не только Духом.

Лобач познакомил меня с Волдмуром. Волдмур, напротив, пребывал в постоянных поисках., кидаясь из одной крайности в другую, как мне тогда казалось. Но это не имело привкуса пресыщенности рафинированного гурманства. Позднее, во времена Перестройки, когда Черновола и Горыня время от времени сажали за организацию публичных акций - то на 14 суток, то на 2 месяца, Волдмур брал на себя подготовку митингов и демонстраций. Я видел это лично.  А в те годы он нам рассказывал про Леонида Швеца.

В сентябре 1977 года ожидали приезда во Львов длинноволосого пипла. В райотделах выстраивали личный состав милиции и на разводах инструктировали?
- Во Львове должно состояться антисоветское сборище хиппи.
Кое-кто из ментов спрашивал:
- А кого задерживать?
- Хиппи - это с длинными волосами и бородами.
Менты так и делали: ездили по всему Львову и хватали бородатых геологов, преподавателей, художников и хиппи. По улице шел поэт Лёня Швец, понурый, в глубокой депрессии. Его тоже взяли. Когда привезли в райотдел на Мартовича, там уже собрались кучи разнообразного народа. Это был единственный раз, когда Лёня искренне был благодарен милиции?
- Вы бы только знали, как я вам благодарен. Я тут с ТАКИМИ людьми познакомился!

С Мефодием и Цеппелином мы познакомились в "Булке" - хипповой точке в подвали напротив Латинской  КАТЕДРИ. Игоря Прожину привел Цеппелин после концерта "Magnetic Band". У того был на шее шнурок с пружинами.  Они переписывались с Волдмуром и РУбчиком в стиле японской поэзии хокку. Тем летом я вернулся из Абхазии, где искал православных монахов-пустынников и схимников, которые прятались в горах Кавказа. Я знал одного из них - бывший режиссер одного из московских театров, последователь Толстого и Вивекананды.

Мы собирались на стадионе "Пионер" около Лычаковского кладбища - по 30-40 человек, а то и больше: Вишня, Пензель, Звёздный, Цеппелин, Мефодий, Телек, Бест, Алик Олисевич, Черепаха, Иштван, Лёня Швец, Оззи, Череп, Егор Бабков (1965-2009 - прим. редактора). Играли в футбол бородатые против волосатых. Бывало, трое против семи, пятеро против двенадцати. Кто проигрывал - ставил пиво и блины. Однажды мы, бородатые, проигрывали 1:9. На поле - лужи, идет дождь со снегом. Приходит 2-х метровый Лёня Швец с бородой. Стал за нас - и мы выиграли 10:9. После футбола мы пили вино и играли на гитаре. Мефодий приходил с гитарой, все были в восторге от его песен на слова Григория Сковороды "В город не пойду богатый" и "Гей ты пташка желтобока". В них была душа.

Как-то Мефодий пил кофе с одним профессиональным композитором, потом спел ему свои песни на слова Сковороды. А через несколько дней услышал по Львовскому радио мелодию, буквально такую же самую, и про композитора, которые её написал, но совсем не про Мефодия. Но мелодия та самая.

Когда мы после футбола ходили пить пиво, первым тостом Телека было: "За скорейшее падение советской власти".
- Она сама падет! - отвечал я.
- Раскрой глаза - она никогда не падет. Союз держит в страхе целый мир, - Пензель не верил пророчествам.

Но православный старец Лаврентий Черниговский еще в 1950-м году говорил, словно в воду смотрел, что безбожная власть сама свалится и можно будет свободно ходить в церковь. Или преподобный Серафим Вырицкий, который жил за 60 км от Питера, твердил то же самое. В те же годы. Оба были канонизированы. А Иоанн Кронштадский пророчествовал еще сто лет тому назад: "Придут нечестивые и потопят в крови, перебьют лучших и праведных, и храмы христианские разорят и попадет Русь в Вавилонский плен на 70 лет, как народ израилев. А потом начнется возрождение православия".

Чарли Ужгородский в то время служил в пограничных войсках. Часть расположена напротив Лычаковского кладбища, оттуда было видно Арку и наши игры на стадионе - бородатые против волосатых. Чарли стоял на вышке, охраняя государственную тайну. Позднее Иштван познакомился с ним в Ужгороде. Потом был Шипот.

Цеппелин ходил в Святой сад и был повернут на рок-н-ролле - помнил все партии ударных из "Led Zeppelin". Из-за того, что не хотел стричься, его понизили в должности на заводе телеграфной аппаратуры. Точнее, за то, что в марте 1983-го года, в разгар андроповщины, про него узнали журналисты из газеты "Львовская правда": "Кое что могут рассказать стены забора и складского помещения в "святом саду". Здесь начертаны не только названия ансамблей кумиров, но и клички, которыми молодые люди окрестили друг друга, чаще других встречается "Цеппелин" и "Джонни". Цеппелин  положил её за стекло в сервант. После этого на заводе он таскал тачку по территории.

А потом мы подались в мусорщики, как порекомендовал Лёня Швец. В отделе кадров нам сказали?
- Всё, хлопцы, теперь вы попали на самое дно. Отсюда вас уже никуда не возьмут.

Мы с Цеппелином и Пружиной ездили в желтых жилетках, повиснув сбоку на машинах. Там работало много интересных людей, среди них выделялись бывшие вояки УПА, которые прошли сибирские концлагеря. Они были основным контингентом  - их даже в дворники не брали, только в мусорщики. Все они были в прекрасной физической форме, и чем старше, тем меньше жаловались на здоровье, хотя работа была тяжелая - грузчиками. Старейшему было 87 лет.

Восходит солнце над старым Львовом
Еще все люди спят.
А дядьки и тетки в желтых жилетках
Уже не спят.
Взошло солнце над Высоким Замком
Город ожил.
А дяди и тети в желтых жилетках
На работу идут.
А серо-зеленые мусоровозы
Трамбуют тротуары,
За ними дядьки в желтых жилетках,
За теми тетки с метлами в руках.

Один из низ - Барабаш - рассказывал, что его взяли в лесу пятнадцатилетним мальчишкой, когда он нес еду повстанцам. Я спросил:
- Пан Барабаш, вы десять лет отбыли в сибирских концлагерях, а по-русски разговариваете плохо. Что-то тут не так.
- В нашем лагере среди "врагов народа" было 90% с Западной Украины, а 10% - остальные. Поэтому все учили украинский язык.  А кто не хотел, таких мы быстро учили хотеть.

Это был романтический период - летом мы уходили в отпуск и на 2-3 месяца садились на мотоциклы. Первый мотоцикл я покупал вместе с Пензелем, мы собрались ехать на Гаую. Со мной сел Телек. Однако на подъезде к Бресту наш мотоцикл поломался и мы должны были возвращаться назад. Вся компания двигалась дальше - Пензель, Стах, Вишня, Юлька, Звёздный, Пастернак, Цеппелин, Пружина и Кабан с Терезой. Мы догоняли их поездом. Они мчали с "крейсерской" скоростью 105 км в час, но мы попали на Гаую скорее.

После Гауи мы с Мефодием решили ехать в Минск. Из Львова двинулись автостопом и к обеду были уж около белорусской границы.  Сошли на повороте на Кобрин, в сторону отходила дорога на Брест. Вокруг сосновые леса. Людей нет. Пешком идти долго. Никто не останавливался, да и машин не было. Пекло. Изголодались до полусмерти. В кармане - рубль двадцать на двоих. Миновали село, но магазин в тот день был закрыт. Снова лес, сосны, песок. Шли четыре часа. Машины не останавливаются.

- Всё, больше не идём. Ложимся тут в канаве и умираем.
- Тогда давай молиться. Я - по православному, а ты - по-своему, как Сковорода.

Через минуту на трассе сзади послышался рокот: приближается фура - дальнобойщик с прицепом. Фура обогнала какую-то машину и теперь на полной скорости мчит мимо нас, выравнивая руль. Прицеп заносит вправо. Инерция имеет свои законы и из кузова выпадает ящик. Он летит со скоростью грузовика, подпрыгивая и переворачиваясь на трассе. Во все стороны разлетаются персики. Немая сцена. Персиков хватит надолго. Тут нас обгоняет еще один грузовик и тормозит впереди.  Мы подбегаем, персики вылетают из карманов и так же катятся по дороге.

Во Львове за нами тогда ходили, буквально по пятам, мальчики пятнадцати лет - по хипповому табелю о рангах они попадали в разряд "пионеров". Многие из них происходили из номенклатурных семей. Они отпускали длинные волосы, сидели на Армянке, когда мы были там.  Мы отгоняли их, чтобы малых потом не таскали. Среди них был Нос (Евгений Ткаченко, 1967-2010). На очередной юбилей Ленина "пионеры" провели акцию - принесли корзину с цветами к памятнику вождю мирового пролетариата, что тогда стоял перед Оперным. Из сразу забрали на пункт ДНД.
- Цветы возложили 22 апреля в день рождения вождя мирового пролетариата и всего прогрессивного человечества.
Вообще памятник Ленину был особым местом. Сзади на фронтоне оперного театра вырисовывается фигура Славы с крыльями. Если стать в особой точке, то над головою Ленина поднимались крылья. Тогда бюст своими контурами выразительно напоминал портрет с ослиными ушами.

Мы ездили на мотоциклах по 10-13 тысяч километров. Выдвигались в мае - Киев, Москва, Питер, Прибалтика, Грузия, Крым. Возвращались во Львов в сентябре. Бензин покупали просто на дороге у водителей грузовиков, это было вдвое дешевле.. Чем дальше отъезжали от Львова, тем дешевле покупали бензин. Водители, узнав, откуда мы едем, не брали с нас денег вообще.

Как-то, не доезжая до Сухуми, нас остановил гаишник - сержант-грузин: "Ваши документы". Вытягивает бланк, начинает выписывать штраф. Я начал нервничать: "Ми ничего не нарушили", но он только отмахнулся. Записал номер мотоцикла, данные водительских прав. Потом случилось что-то непонятное. Грузин достает из кармана пачку денег, берет трояк, прицепляет к бланку. Нам отдаёт документы: "Езжай".  Ему надо было отчитаться перед начальством за проведенную работу, а три рубля в Грузии в то время - это были не деньги.

В 1987 году на Гаую выехало с три десятка львовян. Кто на мотоциклах, кто так. Мы с Телеком закупили в Риге вина - три рюкзака "Ермак". Еле довезли - пока разгоняешь мотоцикл, важно держать руль и нагруженный мотоцикл очень сильно заносит: наш багажник "ПЕНЬКНУВ" в трех местах.

Там Нони побил одного рижского хама. Тот на другой день привет еще двух таких же, как он. Нони и им дал совет. Тогда они ночью понапивались и когда мы спали, пришли и начали пинать ногами палатки: "Рокеры, вставайте!" Пензель гаркнул: "Подъем", мы вскочили как один, и стали в бойцовскую позу. У кого-то в руках оказалось что-то тяжелое. Те попятились назад и конфликт быстро замяли.

Нони был честным и справедливым, я бы сказал индикатором справедливости, терпеть не мог лицемеров, приспособленцев, козлов и говнюков. Если до кого-то не доходило сразу, Нони воспитывал кулаком, и очень успешно. Бывало так, что потом благодарили. Как сейчас вижу: сидит Нони, разматывает полотенце, потом наматывает на руку и говорит одному: "Идём, я тебя научу Украину любить". Через пару минут заходят в комнату, у того рожа в крови, но ничего - педагогичный раунд. Нони был смесью хиппи и казака. Он погиб десять лет тому назад на железнодорожном пути - может пьяный, а может слушал музыку в наушниках и не слышал, как сзади подъехал снегоуборочный вагон.

Москвичи, питерцы, смоленские, приезжая во Львов, не раз отмечали, что у нас ощущается свобода. Вытаскивали волосы  кто из-за воротника, кто из трусов:
- Никто у вас не обращает на это внимания, ни пипл, ни менты, да и менты у вас какие-то другие.

Один минский хиппи по имени Колёк, когда Лёня Швец привел его вместе с могилевским Плейшнером на стадион, потом рассказывал:
- Львовяне никого не копируют. Боевые, работают грузчиками, на мотоциклах. Все с деньгами. В галифе, как Звездный или Стах. - У Пензеля был портфель в стиле ретро, со шлейкой, которую он крепил винтом. Такой себе живой театр.

Полякам-хиппи нравилось, что во Львове в тусовке нет чванства и к молодым не относятся свысока -  нет, как они говорили, "иерархии".

А как-то Ипатий с московской тусовки изрёк:
- Львов как Рим - город на семи холмах.  Располагает к безделью. Вы, львовские, от остальных в Системе как-то в корне отличаетесь, ни на кого не похожи. Как граждане Рима в античном мире

Потом Цеппелин углубился в православное вероучение. Вообще, переход от хиппи в христианство естественен для людей живых, не ленивых мыслью, которые ищут Истину. Но если ты хиппи - то не совсем христианин. И наоборот. Американские социологи пишут, что движение хиппи - это христианство без Христа. В православии же христианства без Христа нет. Без Литургии, Евхаристии это - карикатура. Летом 1987 года Цеппелин выехал в монастырь в Ивановской области. Там служили три монаха, среди них был рок-н-рольный батюшка, еще больше подкованный в музыке, нежели он сам. Цеппелин прослужил там 9 лет, ни разу не выходя за монастырский забор.

Я люблю слушать Led Zeppelin,
Их когда-то слушал мой друг.
Я помню Led Zeppelin,
Так звали моего друга.

Припев:
Led Zeppelin, Led Zeppelin,
Я люблю слушать Led Zeppelin,
Led Zeppelin, Led Zeppelin,
Я помню Led Zeppelin.

Ты помнишь Led Zeppelin,
ездил ты автостопом?
Помнишь костры и звёзды?
Мы помним о тебе.

Уже не вспомнишь Led Zeppelin,
Ты эту лестницу в небо,
Ты не вернешься, Led Zeppelin,
А мы помним о тебе.


Звёздный. Мусорщик (по-русски)

Я встретил мусорщика и спросил:
- Скажите, гордитесь ли вы вашей работой?
- Конечно же,  - сразу ответил мне он,  -
Не званьем живем, а теплом и заботой.

Что толку с того, что званьем богат?
Ему голова, чтобы шапку носить.
Которую вынужден часто снимать
И кланяться, чтоб об услугах просить.

Пусть мусорщик я, но зато создаю...
Я свет создаю, чтобы вы не пылились.
А свет, как известно - исход бытия.
Так думайте сами, зачем вы родились.

V.1976

 


Валерия Славникова. Код преемственности (по-русски)

Если бы я захотела написать о хиппи, я бы попыталась как-то связать те времена с идеями философии или богословия.

Сказала и ужаснулась.

Ужаснулась своей дерзости, ибо, кажется, что общего могут иметь идеи хиппизма со строжайшими тайнами богословия.
Ничего.
Ничего?
Но эта несоизмеримость только кажущаяся.
На самом деле я глубоко убеждена, что в душе все Святые Отцы - хиппи. Отшельничество, отрешенность, углубленность в себя - вот что роднит аскетическое богословие, как веру в Бога и ярчайший в своей самобытности стиль жизни хиппи, как образ жизни на  на свободе.

"Стойте в свободе" - взывали Апостолы. "Свобода и любовь" - основополагающий канон хиппи.

Хиппи поддерживали очаровательную ауру внешней свободы. Таинства веры удерживают постоянство мистериальных проходов к внутренней свободе.

Хиппи порывают с социумом, и жизнь человека молитвы надмирна - как надмирен сам Христос.

Хиппи - как дети и цветы жизни, и богословие взывает - "Будьте как дети".

Хиппи жили в общинах, первые христиане тоже.
Хиппи не работают на кого-то, рукодельничают, творя шедевры из бисера, и у верующего знак нахождения Царства Божия - жемчужина.

Хиппи странствуют и питаются подаянием, как и странствующие монахи древности и юродивые отшельники, и гонения претерпевают, и обиды непонимания переносят - так терпят до сей поры и верующие.

Хиппи с радостью поделятся своим имуществом, как это заведено и у хороших христиан.

Хиппи декларируют: "Мы за мир". И Апостолы шли "от мира к миру", совершая "брачные круги" и возвращаясь в небо, забирая с собой живые образцы посевов - мириады бесчисленных душ, удостоившихся получить в дар любовь к Богу и ближнему.

Возможно, кто-нибудь продолжит и покажет, что путь хиппи - это начало а путь веры - это конец.

Как сказано об Апостолах: "Все концы ко Христу приведшия".

 


Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

- 13 июня 1984 года умер Карло. Непонятно почему, но после этого мы перестали приходить в Сад.

Думаю, он был одним из сильнейших вокалистов в целом регионе, среди тех, что исполняли хард. Был ли он звездой рок-н-ролла? В андерграунде всё было просто. Надо было только отважится и начать.

So you wanna be a rok`n`roll star
Just listen now to want I say
Get yorself an electric guitar
And take some time and learn to play

(Итак, ты хочешь стать рок-н-ролльной звездой//Тогда слушай, что я скажу тебе//Бери  электрогитару//Не жалей времени, чтобы научится играть. Nazareth. "Telegram" 1976 - перевод с украинского подстрочника автора книги) стр 214

 

Нестор. Дым вечности

Авиакатастрофа произошла 3 мая 1985 года за 100 километров от Львова. Га высоте 3900 метров в пассажирский самолёт "Ту-134", который летел рейсом из Таллина во Львов, врезался военный "Ан-26". Погибло 94 человека, среди них - художник Александр Аксинин.

Трагичное стечение обстоятельств, абсурд. Аксинин боялся летать. В тот день всё складывалось неудачно. Друзья еще вчера уехали из Таллина, он спешил, выхода не было. В аэропорту его провожал художник Тинис Винт.

На одной из последних фотографий он поднимается по ступеням с табличной "Прохода нет" в руках.

Картина наполнена фатальным ощущением. "Ту-134" уже летел над землёй, когда в Скниливском аэропорту во Львове в воздух поднялся "Ан-26".

Потоки двух взаимоисключающих энергий набирали силу, стремясь к точке пересечения. Выхода не было. Оба самолёта, стремительно разрезая тучи, мчались навстречу друг другу. Мир за окном завис  между лоскутками туч, задерживаясь еще на один момент, после которого аннигиляция, пустота, выход на границы времени. Все элементы игры уже сложились в единый рисунок, среди них есть лишние. Композиция завершена, как в Игре в бисер.

 


Дмитро Казик Кузовкин. Aut bene, aut nihil

Почему-то не удивляюсь, когда говорят: еще один умер... Что-то было в хиппи нестойкое, всегда готовое к небытию.

"Lookin` for someone who will share out nights..."*
* Ищем тех, кто пойдет за нами в ночь (с украинского перевода автора книги)

Мне тоже довелось заглянуть на ту сторону, в волшебный (на первых этапах) посмертный мир. Но, очевидно,  хватило "воли к жизни", чтобы вернутся в этот мир из клинической смерти. А у них это было навсегда.

Карло умер в июне 1984-го.
Аксинин погиб в мае 1985-го.

Возможно, их и не назовешь хиппарями в полном смысле, но духовная свобода, которой тогда была пропитана вся альтернативная культура, уравнивала многих единым свежим и полным мировосприятием.

Аксинин умер, осознавая смерть: с момента столкновения самолетов в воздухе прошло несколько минут, пока "Тушка" врезался в землю. Достаточно времени, чтобы подвести итоги.

Это чувство знакомое. Находишься словно в состоянии дежа вю, словно какая-то частица тебя абсолютно спокойно следит за развитием ситуации. Как ни удивительно - никакого волнения и паники. Понимаешь - так надо. Если тебя отбросит назад в жизнь, если не суждено умереть в эту минуту, если тебя успеют спасти - значит, тоже так надо.

Карло умер во сне.

***
"Хорошие люди долго не живут". Но что понимать под словом "долго"? Не сиюминутное мгновение - Божий день, Божий год, Божья вечность?

Спекуляции тут неуместны: вот, мол, он готов, он уже морально совершенный, он заслужил право на смерть, уже не должен страдать, проживая эту жизнь до конца. Так не бывает.

Совершенство безгранично - потому невозможно быть "достаточно" совершенным. А преждевременно погибнуть можно и по неосторожности. Или от всемирного потопа. От радости, в конце-концов!

Такое у меня мнение.

Карло постоянно праздновал жизнь - как настоящий хиппи. Жизнь была не такая. Он долгое время пытался этого не замечать, экспериментировал с маком - не изменил себе до конца.

Может, потому ему была присуждена легкая и мгновенная смерть - во сне.

Here we are again, singin' the same old songs
Lookin for someone who will sing along
Here we are again playin' the same old scenes
Lookin'for someone who will share our dreams
Here we are again facing the same old sights
Lookin' for someone who will share our nights

* перевод с украинского подстрочника автора книги
Снова мы здесь поем эти же самые песни//Ищем тех, кто запоёт после нас//Снова мы здесь разыгрываем те же самые сцены//Ищем тех, кто имеет такую же мечту//Снова мы здесь подстерегаем то же самое//Ищем тех, кто пойдет с нами в ночь (Nazareth. Telegram. 1976)

 

 


Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Во Львове где-то с 1081 года начал распространяться панк как массовое движение - после скандальной выставки Вивьен Вествуд. Активисты новой субкультуры в Саду балансировали между хиппи и панком. Сашка Эй-Си-Ди-Си - потом он был барабанщиком рок-группы "База" - в его имидже доминировали хардовые мотивы.  На джинсах в месте расклешения была пришита молния - центральный элемент логотипа "AC/DC", благодаря чему Сашка получил своё прозвище. Такая же молния висела на месте нагрудного креста, но достаточно скоро перешла в архив ДНД. Оззи, флейтист - потом тоже был участником рок-клуба. Пружина начинал со свастики, пришитой на правом колене. Больше всего запомнился Банан. В Сад и на Армянку он приходил с Сашкой и булавкой, которой прокалывал щеку и так ходил по городу. Банан собирался иллюстрировать Рок-Энциклопедию.

В сентябре 1982 года во Львов приехала крутая эстонская группа "Magnetic Band". Под дверями филармонии собралась огромная толпа. Пытаясь пробраться внутрь, парни залезали на крышу дома.  Милиция отлавливала среди них фанов с  выбритыми висками, булавками на одежде, унитазными цепочками. Отбирали только панков, других не трогали - видно, такая была директива. Игорь Корбутяк пришел в куртке, обвешанной пружинами. Чтобы его не забрали менты, мы спрятали его в середине. После этого он стал хиппи. Естественно, что после все звали его "Пружиной".

Впервые в Союзе панки громко заявили о себе в сентябре 1982 года. На таллинском стадионе проходил футбольный матч, в перерыве должны были играть рок-группы "Psycho" и "Propeller", которые быстро становились популярными среди молодежи. Но в последний момент городская власть побоялась беспорядков и запретила выступление "Propeller". Тысячи разгневанных молодых людей, футбольных фанатов и панков, протестуя, двинулись в центр города. По дороге переворачивали трамваи и  крушили милицейские машины, выкрикивая "Свободу панк-року", "Права человека", "Свободу Эстонии". Так на революционном подъеме в Союзе зарождалась новая молодежная субкультура. В ответ были стянуты внутренние войска, многих избили и задержали. Однако этот эпизод стал моментом истины, после чего не началось угнетение панк-движения. Событие послужило толчком к бурному развитию панк-движения в Таллине, который стал уже не просто местом постоянного сбора, а генератором движения в СССР.

На Армянке тусовали Женя и Прокоп. Обоим было где-то по 17 лет. На головах - подобия ирокезов, раскрашенных в светлые цвета, на куртках - эмблемы с  черепом, костями и буквой "А" - анархизм. Браслеты с шипами,  на шеях цепи от унитазных бачков - всё по канону. Прокоп приходил в Святой Сад, потом его убили где-то на улице. Популярность в те годы получил Димедрол - позднее он перешел в лагерь скинов.

Однако начало львовского панк-рока уходит в прошлое. Кварталы  на пересечении улиц Научной и Кульпарковской принадлежали к подростковому району, известному под названием "Калифорния". Там возникла первая панковская тусовка.  Всё началось с увлечения Мустафы творчеством "Sex Pistols". Джонни Роттен - это было что-то новое и интересное. Агрессивность, разнузданность, анархические мотивы совпадали с интуитивным эмоциональным подсознательным. Где-то с 1978 года Мустафа с Тихим замутили дела в Калифорнии. Туда приходили Банан с булавкой в щеке, потом - Садист. Панковский канон еще не устоялся, образцом стала персона Джонни Роттена. Но еще раньше дело начал Пистон. Звали его Володя, он жил где-то на привокзальной. Еще за год или два до того перед этим он ходил по городу с цепью на шее и нацистской символикой. За агрессивный имидж Пистона многократно задерживала милиция на площади Рынок. Его можно считать патриархом львовского панка.

Летом 1986 года в Риге проходил концерт ленинградской рок-группы "Кино". На улицах полно неформалов - хиппи, панков, совсем юных, тех, кого советская пресса называла "металлистами" и "рокерами". Там я познакомился с эстонскими панками, где-то 30 человек, среди них были участники таллинской рок-группы "I.M.K.E.", которая исполняла панк-рок на эстонском. Их лидер - Виллу Тамме, высокий, с ирокезом, пригласил меня на концерт в Таллин. В следующем году в Таллине уже не было хип-тусовки около Нигулисте. На улицах Старого города много ирокезов и цепей. В кафе "Воробейник" так же - большинство панки, в основном прибалты, совсем юные. Среди них не было олдовых. Таллин превратился в "панковский" город.

 

 


Юрий Перетятко. История львовского рок-н-ролла (отрывки)

Неформальная жизнь города перешла в кофейню на Армянской улице, где любили собираться многочисленные хиппи, панки и металлисты. Учитывая то, что приезд во Львов какой-нибудь эстонской рок-группы без рекламы мог за час-два вызвать супераншлаг с вынужденным привлечением усиленных кордонов милиции, идеологическая политика городских руководящих органов максимально блокировала всё массовое, поэтому музыкальная жизнь в клубах практически угасла...

Снова началась морока с поисками "точки", а желание исполнять собственные песни навело музыкантов на мысль создать рок-клуб как советскую организацию с определенными юридически зафиксированными правами; такие эксперименты уже успешно осуществились в Ленинграде и Риге. С того времени началась активная борьба с идеологическими структурами за право на существование, к сожалению, в ущерб самой музыке.

В то время по Львову с горсткой своих единомышленников метался и носился с подобными идеями такой Дмитрий "Мефодий" Тищенко, безработных хиппи и музыкант. Так или иначе, но "Перик" (Ю.Перетятко - прим.автора) и "Мефодий" познакомились и вместе с несколькими активистами стали внедрять в жизнь "обреченную на неудачу идею"

1992 г.

 

 


Юрий Перетятко. Роль хиппи в деятельности рок-клуба

После приостановления пассионарной деятельности "Вуйков" и ухода в небытие феномена "Святой Сад" те, кто уперто считал себя хиппи, тайно собирались где-то в безлюдных местах, на Армянке или редких неспаленных флэтах, но объективно не очень проявляли себя в общественной жизни и не часто показывались на людях (за исключением, разве что, Алика Олисевича, который уперто крутил педали около памятника Мицкевичу) Как пел в те годы еще уфимский суперрокер Юрий Шевчук: "У нас в деревне тоже были хиппаны, но всех, увы, уже давно позабирали, и я один, заплаты ставя на трусы, пытаюсь встать, да что-то ножки отказали..."

В те годы в молодежной неформальной среде, андерграунде, на смену хипповской пацифистской стилистике пришли более агрессивные и жесткие тенденции "панка" и "металла". Очевидно, что в деятельности будущего рок-клуба смешалось все вышеуказанное, да еще и с анархизмом и "пофигизмом" в купе, густо приправленное антисовдеповским соусом.

Однако активные персонажи хипповской тусовки всё же проявили себя, и первым из них стал Мефодий. Именно он привез из Ленинграда устав Ленинградского рок-клуба, что дало возможность нажать на официальные структуры и в 1986 году первыми на Украине зарегистрировать "неформальное объединение", которое, в отличие от других организаций, никаким образом не подчинялось комсюкам (невзирая на все их позднейшие потуги, хитрости и интриги), зато получило возможность легально проводить разнообразные мероприятия.

Приглядевшись, что к чему, к вновь созданной организации начали подтягиваться хиппи-музыканты, большинство из которых владели достаточно высоким исполнительным мастерством, которой, возможно, были обязаны своеобразной выучке "Святого Сада". Среди них важно выделить Ореста Хмеля (барабанщика "Повторного карантина"), Петра "Пита" Антоняка (ударника "Гризайля"), Сашка "Ай-Си-Ди-Си" (драмсиста "Базы") и снова-таки барабанщика Сергея "Цеппелина" Косолапого, а также представителей младшего (3-го) поколения - гитариста Миколу "Черепа" Маргорина и флейтиста Дмитрия "Оззи" Горева. Насколько "настоящими хиппи" были такие неординарные музыканты, что более или менее проявились в рок-клубе, как "Джагер", "Шнурок" (Владимир Хомин, 1958-2001), Вячеслав "Назарет" Сенчук, Лесик Дацюк, судить сложно, но то, что их ментальность в юные годы сформировала именно эта среда - непреложный факт.

Ясно, что хипповая атрибутика и идеология были не слишком заметны среди почти двух сотен членов рок-клуба (во время апогея), так как правила поведения (хоть и довольно условные), возможно, несколько настораживали "либертовый пипл". Но все концерты рок-клубовских групп хиппи посещали достаточно активно, были рады возможности активно "потусоваться"  без фатальных последствий для себя от милиции или от "гопоты". Особым "отрывом" для всех были рокотеки "прихипованного" Георгия Пантеля, на которых в свободной обстановке было можно послушать интересные лекции про мировую рок-музыку и даже посмотреть соответствующее видео.
 
Определенную роль хиппи сыграли и во время агонии рок-клуба, когда олдовые Володя Сурмач и Алик Олисевич, которые в то время ринулись в правозащитную деятельность, своевременно предупредили руководителя рок-клуба про подрывные планы комсюков по развалу организации (с использованием привычных для спецслужб подкупа и провокации). Однако предупреждение было проигнорировано, а политического опыта для противостояния подобным действиям у музыкантов в то время быть не могло.

Апофеоз хипповского духа проявился на первом официальном рок-клубовском концерте 3 января 1987 года, когда на сцене выступал вышеупомянутый Мефодий с единственной в тот день украинской песней (то время характеризовалось повальным увлечением феноменом русского рока, одним из генераторов которого был ленинградский рок-клуб; затем, через год-два во Львове начали массово переходить на украинский язык). Текст песни кое-кто помнит и поныне: "Где услышать то, что будет завтра, чтоб сказать, что я уже успел?" 

 


Юрий Перетятко. В сетях маразма (отрывок из повести)

Переполненный зал напоминал растревоженный пчелиный рой, сотни глоток конвульсивно вдыхали остатки воздуха На сцене началось действие. Толстоватый барабанщик, известный больше по кличке "Хет", склонив голову с копной длинными черными волосами, безжалостно колошматил расщепленными палочками и без того раздолбанный инструмент. Это было достаточно громоздкое сооружение из никеля, меди, дерева и пластика; оно состояло из десятка барабанов с пружинами и без них, тарелок, гонгов, приспособлений для игры руками и ногами; этот своеобразный символ эстетики технократизма порождал целую серию звуков, похожих на смесь пулеметной очереди и первозданного хаоса. Мгновенно какофония боя сменилась банальным четырехчетвертным ритмом, под который захотелось маршировать.

Лес рук, среди которого виднелись хипповские "виктории" и несколько недавно появившихся "коз" металлистов, фантастическими растениями извивался под барабанный бой. Усиленный всплеск эмоций и громкого воя публики сопроводил появление откуда-то из-а акустических систем  возбужденного и растрепанного гитариста, с ног до головы украшенного цепочками, брелками, значками и нашивками. Сцена и зал тут же наполнились потусторонним ревом его инструмента, а лицо музыканта, освещенное красным прожектором, покрылось бисером пота. Тонкие пальцы его при помощи виртуозной техники добывали из недр всего комплекса хитроумных причиндалов рулады, которые могли бы символизировать крик отчаяния и страх маленького человека перед демоном цивилизации, что вырвался из-под контроля логики и целесообразных поступков.

Лазерный луч нарисовал в пространстве какие-то кабалистические знаки и трубка его тонко вибрировала, покрываясь дымком, потому что весь зал дрожал в экстазе. Толпа, как большой брикет рыбьей икры, колыхалась синхронно в такт музыке, у слабых и пожилых начало отключаться сознание, другие же орали, конвульсивно дергались и обливались потом. Из организмов выпаривалась нездоровая энергия, накопленная там, за стенами зала, в самой гуще свалки плодов агонизирующего прогресса.

Испуганный произошедшим, директор уже был не рад собственной выдумке. Он смотрел на зрелище в полуоткрытую дверь служебного входа, раскрыв рот,  и выражение его лица напоминало выражение собачьей морды с французской китчевой листовки, где владелица этой морды смотрела на сделанную ею под  фонарным столбом огромную лужу и , безгранично удивленная ее величиной,  словно бы спрашивала у зрителя: "Неужели это всё наделала я?" Несчастный понял, что не способен контролировать ход событий и предчувствовал большие неприятности на службе уже завтра.

Какие-то "доброжелатели" вызвали по телефону четвертого секретаря пятого сектора по культуре и тот сразу же прибыл с криками: "Я приказываю прекратить оргию!" но на него никто не реагировал. Директор заведения в отчаянии закрылся в служебной комнате и влил в рот смесь трех флаконов успокоительных капель с бутылкой коньяка.

- Надо сделать что-нибудь! - заверещал секретарь командиру милицейского патруля и тот приказал активистам оперотряда выключить рубильники на распределительном электрощите.  Но "фаны", готовые к таким действиям своих гонителей, плотно столпились около источника электроэнергии и всем видом показывали, что не отступятся от него ни за что. Пара сержантов схватила за ноги обкуренную анашой девушку-хиппи и потянули ее к выходу, но приятели  заступились за подругу и схватили ее за руки. Девушка натянулась в воздухе гитарной струной и дико хохотала.  Милиционеры всё же победили. "А куда ты меня тащишь, дружок!" - хихикала хрупкая мегера, извиваясь на полу, пытаясь поцеловать прыщеватого служаку и подарить ему какой-то засохший стебель. Кто-то сорвал с сержанта фуражку и закинул ее в глубину зала. Толпа одобрительно загудела и внезапно зашлась в верещании на октаву выше, потому что на сцене появился вокалист в снопе ярчайшего света и тучах цветного дыма. Хайратый блондин блондин прижался к микрофону, закатывая глаза, и пронзительно запищал фальцетом на всю мощность двухкиловаттной аппаратуры, так, что даже с потолка посыпались куски штукатурки?
- Смоук он зе вотер! Енд файэр ин зе скай!

1988-1989 годы

 


Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

Наконец Юре Перетятко удалось выбить разрешение на проведение открытого рок-гала-концерта в помещении Дворца культуры работников завода "Электрон" на улице Шолом-Алейхема, недалеко от Краковского рынка. В часы, когда тут проводились танцы и дискотеки, он имел звучное и типично советское название "Сарай".

Концерт состоялся 3 января 1987 года, комсомольские лидеры трактовали его как творческий слёт коллективов рок-клуба перед львовской общественностью. На самом деле это был взрыв, праздник рок-музыки, выход андерграунда на сцену.

К вечеру под воротами "Сарая" собралось много людей. Вся улица была заполнена людьми - у машин не было возможности проехать. Милиция тщетно пыталась сделать коридор. Рядом с хиппи было много другой публики - цепи, шипы на коже, бритые виски, краска на волосах -  сторонники хард-энд-хэви, которых комсомольская пресса называла "металлистами". Однако панков не трогали, как во время концерта "Magnetic Band". Из толпы доносились крики: "Даёшь рок", "Свободу року!"

Ворота были закрыты, перед ними стояли плотные ряды жаждущих живого рока функционеров с дндшными повязками и ментов. Обычная тактика - людей пропускали небольшими группами, по 10 человек с периодом по 5-10 минут. Особенность "Сарая" состояла в том, что  там был небольшой холл со ступенями, дальше - еще одни такие же двери. За ними  тоже - комсомольский заслон и такая же система пропуска. Внутренние двери открывались реже и в холле нарастала давка.

Смеркалось. Количество людей на улице увеличивалось. Мне как-то удалось пройти, но много наших осталось на улице. Они придумали своеобразную перекличку: "Джоник!" - в ответ: "За дверьми!", "Петров!" - "За дверьми!". Тогда Юра Купидон крикнул: "Рок-н-ролл за дверями!"

В зал набилось 500, а может и больше, людей; четверть среди них соединяла любовь к рок-н-роллу с комсомольскими убеждениями. На сцену вышел ведущий с характерной риторикой: "приемлемые для вас рамки мероприятий", "варианты реализации молодежных инициатив", а то и просто: "если кто-то из вас еще способен запомнить свое впечатление на несколько дней дольше". Словом - лафа, начался праздник музыки.

Первым выступал Мефодий со своим проектом "Львы". Название придумал Цеппелин, прикалываясь от тогдашней находки: "львовский львы - металлические львы". Мефодий хотел играть фолк-рок на акустической гитаре с использованием аутентичных инструментов, поскольку Великий Философ Сковорода играл на цимбалах. Роман Рега мог исполнять рок на цимбалах, они выступали вдвоем. Песня называлась: "Где услышать то, что будет завтра?" - Мефодий написал ее в декабре.

Следующей была группа "Гризайль", которая исполняла то, что потом стали называть "инди", ща нею "Скифы" из Каменки-Бужской сыграли в стиле "глем-рок", потом команда "Поддерживая огонь".  По требованию организаторов, "Собачья радость", которая представляла синтез харда и арта, выступла под временным именем "Хрустальный шар", потому что аутентичное название резало комсомольское ухо: "Или меняете название или выключаем свет и валите со сцены". Завершали концерт "КооП" и "Повторный карантин" - они играли мощный "вуйковский хард".

Песня, которую тогда исполнял Мефодий, больше нигде не звучала. Ни одного раза после этого ему не приходилось ее исполнять, и никто с тех пор её не слышал. Лет через пятнадцать Ростик Молодой, который был на концерте, слово в слово процитировал строчки, которые услышал со сцены:

Где услышать то, что будет завтра,
Чтобы сказать, что я уже успел?
Кто-то, наверное, хочет жить честно
Иных не интересует мораль.
Призываю человечество быть вместе -
Все проблемы наши исчезнут со временем.
Призываю человечество быть вместе - 
Музыка утолит боль от ран... стр. 232

 



Алик Олисевич. Революция цветов
Арка
 
17 сентября 1977 года была суббота. Я вышел из квартиры Рубчика в Новом Львове. На улице было тепло, солнечно. На мне была черная рубашка, стилизованная под средневековый балахон, расшитый индийскими узорами - подарок из Риги. Джинсы в заплатках, сзади на правой голени красовалась ромашка, нарисованная масляной краской, с пацификом посредине.  Цветы, заложенные за обруч на голове, цветы, нарисованные на щеках, вместе с индийскими рисунками в духе "flower power".

Надо было ехать в Святой Сад, поскольку завтра должен был состояться сейшн, посвященный памяти Джими Хендрикса и сюда сходились все приезжие. Кто-то собирался оставаться во Львове, кто-то жил в палатках. Некоторые уже некоторое время были во Львове. Много наших - с ними Ирена Рыжая - поехали на железнодорожный вокзал. Когда я поднялся вверх в Сад, там уже было 60 человек - Фред, Никодимович, Брек, Лера, Петров, Ева Черная, Джоник, оба Купидона, кажется, Нона с Актаем. Среди приезжих - Викинг, Миша Бомбин, Гарик Мейтин, Юра Новоселов, Роберт, Лиля, Егор Еропкин из Таллина, Валера из Риги, Вацис и Жанна из Клайпеды, Плейшнер, Миша и Славик из Могилева, москвичи Офелия и Азазелло, Лена Лой, Джанис, Сергей Троянский, Шамиль, Синоптик, Сталкер, Ира, Костя и другие.

Потопляк поднимался к Саду, переставляя костыли по лестнице, боком и пыхая сигаретой.
- Привет, я знаю, ты - Шарнир, - сказал кто-то из москвичей.
- Шарнир сидит. Я - Костылевич, а мы с ним тезки.
- Как двое таких одинаковых могут быть в одном городе?
- Ничего, нас во Львове тоже путают. На самом деле мы разные. Шарнир - радикал, приверженец крайних методов. У него своя команда.
С этого всё началось. Кто-то кинул идею пойти к Арке. Был полдень, двенадцатый час и мы понемногу начали разворачиваться к выходу.

По лестнице спустились вниз. Оттуда видно только что открытый памятник Ивану Фёдорову с повязкой на волосах - хайратником - и протянутой рукой. Его единогласно признали "жертвой хиппи", "аскером", а в целом - хиппи-патриархом. Далее вышли на Мытную площадь, откуда по узенькой улочке добрались до Пекарской. Яркая колонна длинноволосых, с цветами на одежде, растянулась вдоль улицы парами, по трое-четверо, на несколько десятков метров. Царил всеобщий подъем. Люди, которые шли нам навстречу, оглядывались, спрашивали: "Откуда вы, парни?" Наверное, всё это напоминало нашествие из другого мира. Мы поднялись вверх по Пекарской, к мединституту, свернули у часовни и вышли к главному входу Лычаковского кладбища. Далее - через площадь налево. Фигура с поднятым вверх кайлом вызывала оживление и революционные ассоциации с Че Геварой.

В итоге мы оказались на территории бывшего польского войскового кладбища. Оно выглядело грустно - разрушенное, поросшее травой и кустами. Оба пилона замерли, словно одинокие часовые. Между ними высилась Арка. Казалось, что в некоторых местах ее словно повредили кувалдой. Ближе стало видно надписи, нарисованные пацифики, даты 1969-1970 годов. Сверху была часовня, тоже в запущенном состоянии, а ближе - полуразвалившийся постамент, так же зарисованный пацификами и надписями.  На центральной ограде, ниже, со стороны стадиона, проглядывались слова "Make love not war" и виднелся портрет Джими Хендрикса.

Мы поделились на группы и уселись на траве между кустов в радиусе 10-15 метров перед Аркой. Брек занялся исследованиями глубин памяти. Он когда-то был другом Шарнира.

- Дома у него был полный прикол, как на параде, стены завешаны нацистскими знаменами со свастикой, нашивки, шевроны. Не представляю, что творилось во время обыска.

Фред:
- Как-то мы справляли день рождения в кафе "Веселка", за университетом. Там большой зал, а в противоположном конце собирались люди Шарнира. Все были в классических тройках, узкие галстуки. Сам Шарнир невозмутимо восседал во главе стола. Приходили новые и отдавали честь жестом "Хайль!" Всё это казалось нереальным.

Потом все разбрелись вокруг, кто куда, фотографировались около постамента. Снизу под Аркой появилось четверо или пятеро человек, похожих на туристов. Видно было, что нас снимают на фотокамеру. Кто-то сказал:
- Иностранные туристы фотографируют на память. Потом услышим по "вражьим голосам".

Миша Бомбин в полоборота  бросил пренебрежительно:
- Знаем мы этих туристов в цивильном. Снимают для архива.
Он оказался прав.
Со временем все разошлись осматривать кладбище. Встретились договорились через полтора часа около Арки.

***
Где-то ближе к 16-му часу мы выдвинулись обратно в город. Возвращались той же дорогой. Арка виднелась вдали. Вышли через главные ворота, далее на Пекарскую. Пока еще ничто не предвещало стремительной эскалации напряженности и обострения ситуации. Только эпизод - непонятное оживление, несколько человек спереди перебежали дорогу. А так - всё спокойно. А около Зооветеринарного института послышался мегафон: "Кто главный? Главного ко мне!" Сзади приближались десять человек в милицейской форме.  Чтобы разрядить ситуацию, мы свернули вбок на улицу Марченко, потом на Чкалова и, сбиваясь в общую колонну, пошли в центр. Люди в форме не отставали от нас. Люди вокруг ничего не подозревали и не переставали удивляться огромной количеству людей с необычной внешностью.

Мы снова вышли на Пекарскую, внизу. За мной шли Потопляк, Ева Черная и Миша Бомбин. Около дома областного суда решили повернуть налево, чтобы выйти на Академическую и смешаться с толпой. Перешли улицу Ватутина и вдруг впереди увидели автобус, который подъехал, перегородив улицу Федра около дома, где потом был шахматный дворец.  Оттуда видно профиль портала, обрамленного колоннами и аркой, что выступает со стороны фасада на тротуар. То же самое справа. Мы попали в ловушку. Мгновенно появились милицейские "бобики". Из машин начали выбегать люди в форме, около сотни. Нас стали хватать за одежду, выкручивать руки и паковать в машины. Меня вместе с Джоником и Бомбиным упрятали в автобус, что стоял возле шахматного дворца. Через окно было видно арку портала, которая выделяется на фасаде.

Всех задержанных повезли в Красноармейский РВВС в начале Зеленой. Там разместили в ленинской комнате на первом этаже. Несколько часов фотографировали - каждого по пять раз, в фас и профиль. Потом начали вызывать в кабинеты по одиночке, расспрашивали, кто и для чего созвал столько людей во львов и почему именно 17 сентября?

- Кто главный? Кто собрал столько людей? Кто такой Джими Хендрикс и где он живет?

Как оказалось, известие про прибытие большого количества людей во Львов не на шутку испугало местную власть. Были подняты на ноги все райотделы милиции, комсомольские оперативные отряды, партийные органы, гебисты, прибыли даже их шефы из Киева и Москвы.

Не только хиппи, но и работники репрессивных органов съехались во Львов в день памяти Джими Хендрикса!

Держали нас до 24 часов, потом многих выпустили, в том числе и меня. Тем из приезжих, у кого документы были в порядке, приказали покинуть город в течение суток. У кого не было паспорта - отправляли на несколько недель в спецраспределитель или на обследование в Кульпарки. Кого-то побили. Было понятно, что завтрашний сейшн был сорван.

А в Союзе про эти события еще ничего не знали и в город продолжали прибывать пиплы. Сколько их приехало во Львов - невозможно выяснить, может, четыреста, а может, пятьсот - милиция хватала их просто на вокзале. На опорных пунктах их фотографировали, заносили паспорта в картотеки, а потом грузили в вагоны и отправляли назад. Так случилось с Мишей Тамарным, Йоко, Кирило-Мефодием - автором манифеста, Валей Стопщицей, Валерием из Магадана, Алексом Акселем, Иреной Черной, Илоной и Андрисом "Пумой". Многим удалось избежать контакта с органами. На квартире у Беста на Киликовской в тот день набилось 20 человек из Москвы, Свердловска, Уфы.

А милиция на улицах продолжала хватать всех длинноволосых подряд - Ирену Рыжую, Грэга, Лобача. Волдмур с Игорем Малаховым шли по аллее около Пороховой башни. Тут около них остановилась милицейская машина и оттуда выбежали несколько человек в форме. Волдмуру нельзя было попадаться снова. Оценка ситуации подсказала возможный вариант. Аллея на Губернаторских ВАЛАХ поднимается где-то на полтора метра над улицей. Он с разгону перемахнул оттуда на Подвальную. Спринт с обгоном трамвая  - и двор дома пожарного управления стал бастионом свободы, недостижимым для охранников закона.

Вишню и Рубчика взяли на Винниковском базаре и привезли на опорный пункт на Чехова. Оттуда собирались везти в Красноармейский райотдел милиции:
- Поймали еще двоих!
- Не везите - у нас их тут предостаточно!

 

 


Неофит

 Где-то в начале сентября 1978 года, когда полуденное солнце уже хорошо пригревало, я сидел на углу ограды фонтана "Адонис" не Рынке. Велосипед лежал рядом на траве. В этот момент ко мне подошли мужчина и женщина. Они назвались журналистами из югославского музыкального журнала "Джубокс" и обратились ко мне на английском. Вопрос звучал примерно так:
- Что вы, иностранец, делаете во Львове с велосипедом?

Они удивились, что я местный, и начали расспрашивать про хиппи и рок-музыку во Львове. Вопросы задавали на плохом русском, но профессионально - "Джубокс" я читал регулярно. Я ответил, что с хиппи-движением во Львове всё окей и что я постоянный читатель их журнала. Тогда они предупредили меня, что я создаю себе проблемы, что могу пострадать из-за нашего разговора. Я подумал, что антисоветчины говорить не буду, а музыка - это же не запрещено, да и Югославия - страна социалистическая. Мы пошли по Старопигийской улице в сквер около Доминиканского костела и присели на лавку. Югославы не задавали провокационных вопросов, но пообещали, при условии, что я не против, разместить наш разговор на страницах журнала и передать на английское или немецкое радио. Я вспомнил про интервью московских хиппи западному репортеру несколько лет назад,  но в отличие от них, решил назвать свои имя и фамилию. "Что такого может со мной случиться? В конце концов, что должно случится - случится", - подумал я. Однако своего адреса на всякий случай я решил не называть.

Югославские журналисты отметили, что это уникальное явление, что за "железным занавесом" до сих пор существует хиппи-движение и что тут не боятся давать интервью представителям западных медиа. Я рассказал, как пришел в движение, про собрания Шарнира под Лычаковской аркой, про мотохиппи, сейшены в Святом Саду, как нас со Стахом задержали в кинотеатре "Мир" и про поход к Арке в прошлом году.  Потом рассказал про сборы на горке в Таллине, рок-фестиваль в Вильянде, демонстрацию в Москве в 1971 году и самосожжение Ромаса Каланты. Мы поднялись по лестнице вверх в Святой Сад. На "ранчо" никого не было. Потом прошли до Лисенка, дальше - вниз к костелу Антония и вернулись Лычаковской в центр. По подземному переходу на Мытной площади мы вышли в Бернардинский дворик. Я еще немного провел их в направлении к отелю "Интурист", но спускаться в подземный переход под площадью Мицкевича не стал, потому что милиционеры "пасли" всех подозрительных. Югославы дали мне свои координаты, визитку и сказали, что когда появится новая информация про хиппи, можно написать письмо в редакцию "Джубокс" - это будет интересно западным читателям.

Про публикацию в "Джубокс" я узнал только через год. Одновременно про нее узнали в КГБ, и капитан Купцов, который курировал работу комсомольских оперативных отрядов во Львове непосредственно по борьбе с хиппи, немедленно вызвал меня "на ковер", угрожая статьёй за антисоветчину.
- А вы докажите, что это антисоветчина!

***

Длинные волосы и латанные джинсы в то время были что-то вроде компромата. За это запросто могли задержать на улице. Просто подходили к тебе люди в цивильном и забирали с собой в райотдел. И всё. Потом бывало по-разному. Когда выяснялось, что ты учился или работал и не был наркоманом, отпускали.

Как-то вечером я возвращался домой на Голоско. Было лето и достаточно поздно. Навстречу неслась милицейская машина с  зарешеченными окнами. Поравнявшись со мной, она резко затормозила и оттуда выскочили люди в форме:
- А ну иди сюда!
Я в своем районе знал все дворы и переулки и поэтому решил пробежаться. Но я был во вьетнамках и они быстро меня догнали. Повалили на землю, пинали ногами, потом запаковали в машину, в которой везли арестованных откуда-то из Брюхович. В Шевченковском райотделе милийии, что около Краковского базара, меня еще немного помяли. Потом собрались подстричь. Я запротестовал:
- Это - нарушение моих гражданских прав.
В ответ послышалось хихиканье. Зато меня отпустили, зато отвозить обратно на окраину Львова отказались.

***

В мае заканчивались занятия в Институте прикладного и декоративного мастерства. В дверях главного корпуса я столкнулся с ректором. Он недавно перешел на эту должность с архитектурного факультета Политехники и до сих пор не знал о моём существовании, да  и "моя" кафедра находилась в центре города, на Армянской, далеко отсюда:
- Вы кто, студент? Нет? Как вас взяли на работу в таком виде?
Я был в парчовой рубашке золотого цвета, надетой на голое тело, расшитой на боках и спине крестами, снизу с бахромой. На груди - большой крест.
- Из-за таких как вы у меня инфаркт миокарда и неприятности в обкоме.
Мы зашли в кабинет проректора.
- Откуда у нас этот экземпляр?
Проректор проводил пары на Армянской и знал про меня, но был толерантным.
Я сказал:
- Вы, уважаемый, говорите как маляр, а не живописец. Посмотрите на автопортрет Дюрера - все художники искали экзотики. А у нас  ПОДАЮТ строителей коммунизма - как в армию или на ферму. Нет оригинальности. Вообще-то я думаю оригинальность надо ценить.

Ректор вскипел и повел меня в Первый отдел. Меня быстро уволили с работы  и записали: "В связи с окончанием учебного года". До сих пор ДОСИ про такую формулировку я не слышал - она выглядела надуманной. Потому решил обратиться за помощью к закону. Адвокат Кавалко из юридической консультации на улице Академической - ветеран, без левой руки - удивился такой коллизии, поскольку брали меня на постоянную, а не на сезонную работу, и до сих пор четыре года не увольняли. Он помог написать мне заявление о незаконных действиях администрации института. Я отнес заявление в суд на площади Народной Гвардии. Через месяц меня вызвали в Первый отдел института и посоветовали забрать заявление, поскольку ректор погорячился после инфаркта.

***
Я комсомольцем не был. Невзирая на это обстоятельство 16 января 1982 года на XXIII конференции львовского горкома комсомола, где председательствовал секретарь Макаренко, почему-то разбирали моё поведение и звучала критика в мой адрес:"имеет связи с организациями хиппи за рубежом, отрицательно влияет на молодежь." Комитет комсомола нашего института оперативно 25 января, также по непонятной причине - я же не был участников ихних сейшенов - рассмотрел этот вопрос: "он своим видом, идейными взглядами не может способствовать формированию у советских студентов идейной убежденности, чувства патриотизма, правильного понимания социалистического образа жизни". Банально уволить меня с работы они не могли, но решили не ставить на рисунки. Тогда не будут набегать часы и не надо будет платить зарплату, а молодежь будет спасена от вредного влияния. Очевидно, я должен был стоять на рисунках голый, но подстриженный и с комсомольским значком в руках.

В "Комсомольской правде" я не смог добиться ничего:
- Старик, тут ситуация запутанная. Тебе не увольняют, но создают такие условия, чтобы ты сам ушел.

Тогда я решил написать письмо в "Джубокс". Раз центральная пресса не имеет виляния на периферийных чиновников, надо искать более мощные средства массовой информации. Был май 1982 года. Я написал от имени большой группы львовских хиппи но фамилию поставил свою. Джубокс, бывший вуйковский басист, тогда поглощал журнал номер за номером, подготавливая материалы для "Рок-Энциклопедии" и выучил язык белградских братьев.

Вот вкратце содержание письма в обратном украинском переводе:

Здорово, джубоксовцы!
Извините за плохой сербохорватский. Это письмо написано от группы хиппи и любителей рок-музыки. За ним - несколько сотен молодых людей, которые надеются на Ваше понимание.

Вы, наверное, еще не знаете про нашу борьбу с обывательством, которое свою жизнь разменивает на материальные блага, про борьбу с консерватизмом и конформистской молодежью, которая приспосабливается к обывательским стандартам. Мы не хотим оставаться в стороне в то время, когда многие стремятся жить "как все", не выделяясь из толпы, или пытаются казаться лучше, чем есть на самом деле.

Во Львове на Украине уже долгое время существуют  ячейки хиппи, панков и байкеров. Однако на Западе аналогичные движения давно растратили свой революционный запал и стали модой. Но мы знаем, что там есть много наших единомышленников, потому верим, что победим в борьбе с обывательством и зависимостью от материальных благ.

В нашем городе "дети цветов" подвергаются гонениям не только со стороны обывателей. Некоторые люди силятся "пришить" нашему движению политический оттенок. Но наша политика проста - мы за мир на земле, за дружбу между народами, за свободу и независимость.

Мы хотим больше узнать про вашу молодежь. Происходит ли у вас бунт поколений, или у вас понимают проблемы молодых, а молодые - взрослых?
Алик с группой хиппи. (Джубокс, 1982. - №147 - прим. автора)

Далее шел мой настоящий адрес. Я поместил несколько фото - своё, Гарика Мейтина, москвича Стаса и Бориса из Харькова. На конверте я указал несуществующий адрес. КГБ не вычислил письмо и оно дошло до Белграда.

***
В начале сентября 1982-го года ко мне начали приходить письма из-за границы. По 10-20 писем ежедневно, иногда до двухсот - из Югославии, Польши, Чехословакии, Венгрии, ФРГ, Франции. На английском языке, по-польски, иногда по-русски - из стран народной демократии, а также по сербохорватски, поскольку считали, что я владею этим языком. Пользуясь случаем, выражаю соболезнования почтальонше, так как сумку надо было носить ежедневно, а мой до - последний на выезде из Львова. Сочувствую также работникам спецслужб, которые путались отследить нити информации в такой массе: письма несли на себе следы работы неведомых Пинкертонов.

Где-то в сентябре, когда я ходил по Львову с тем номером "Джубокс", мы с Джоником и Пружиной сидели на лавочках около сквера Доминиканского собора. Перед этим мы с Джоником вернулись с Гауи, где познакомились с московским "диссиденствующим" хиппи Сашей Рулевым. Уже смеркалось и нас окружило 15 комсюков из городского оперотряда. К тому времени его разделили: Делидов продолжал руководить оперотрядом по криминалу, а с неформалами уже два года боролся Александр Лащук.

- Что читаете? Журнал? Мы тоже давно ищем этот номер, - с этими словами нас повели в городской комсомол на проспекте Шевченко. На втором этаже собралось много людей - а был уже 21-й час - был и капитан Купцов и с ним несколько амбалов с комсомольской внешностью. Нас развели по отдельным кабинетам. Джоника и Пружину спрашивали, знали ли они, что я собрался писать такое письмо: "Он - антисоветчик, а вы выбирайте себе друзей".

Меня спрашивали:
- Что за "некоторые люди", которые вам "пытаются пришить политику"? Как это в СССР хиппи имеют революционный характер? Если нет никаких оснований для таких настроений - все бесплатно, нет безработицы, и т.д.

- А почему на улице нас забирают за внешний вид, ведь Конституцией мне не запрещено носить длинные волосы и залатанные джинсы? Если бы этого не было, то и не было оснований говорить про революционные настроения. Вы говорите про свободную страну, но поступить в институт в таком виде невозможно, и с работой проблемы - где тут демократия?

Меня отпустили со словами: "Если ты и дальше будешь писать поклёпы на наш строй, то статья тебе найдется и ты загремишь".

***
После "Джубокса" проблемой хиппи заинтересовались журналисты отечественных масс-медиа. В декабре 1983 года на Армянке ко мне подошли трое комсомольцев:
- С тобой хочет поговорить один человек.
На центральном пункте ДНД около Оперы ждала журналистка с львовского радио. В руках у нее был портативный магнитофон:
- Вы работаете или нет? Заканчивали ВУЗ? Что хотите высказать своей демонстративной внешностью?
Я всё еще числился на работе в Институте прикладного искусства.
- Почему носите крестик напоказ, а не под рубашкой?
- Я - верующий человек. Это ваши прячут комсомольские значки, когда идут в ресторан.
- Почему бы вам не подстричься, не стать нормальным человеком, пойти работать на завод, со временем занять должность, стать, как все? Почему ваш выбор таков - не по советским традициям?
- Потому что среди руководителей, да и обывателей, господствует стиль насаждать собственные взгляды силой, не глядя на чужие предпочтения. Их не интересует человеческое достоинство. Я еще в школе видел, как комсомольские лидеры делают не то, что провозглашают, а прямо противоположное - сами не придерживаются того, о чем говорят.  В Конституции нет запретов, касающихся внешности или поездок за границу, но это не работает: меня преследуют именно за мою внешность. Это во-первых. А во-вторых, у меня есть друзья, которых я люблю и уважаю, независимо от того, как они живут - такие же, как и я сам. Их тоже преследуют, и между нами, как и всюду, существуют солидарность. Но разница между нами и теми, кто нас преследует, та, что они не следуют тем предписаниям и ценностям, какие провозглашают, а мы следуем. Именно за это нас и преследуют. Я свой выбор сделал в 14 лет - тогда, когда принимают в комсомол. Если сейчас менять ориентиры - значит, я буду вынужден фальшивить, потому что я свой выбор уже сделал. А я не хочу прикидываться, хочу быть свободным человеком. Это другое дело, что кто-то из наших может вести себя недостойно. Я могу отвечать только за себя и свой выбор. Негодяи и злодеи есть в любых слоях общества и это не зависит от их внешнего вида.

***
Весной 1985 года на площади Рынок меня остановили двое хиппи:
- Czy jest pan lwowiakiem?
- Да, да, со Львова. А вы, наверное, из "Солидарности"?
Разговаривая, мы дошли до Армянки. Один из них расстегнул куртку, под ней виднелась надпись "Solidarnosc". Оба оказались членами молодежной фракции "Солидарности". В то время в Польше профсоюзы пребывали в подполье и на поверхность вышли новые молодежные группы. Во Вроцлаве возникла сюрреалистическая "Оранжевая альтернатива", в Гданьске - анархистское "Движение за альтернативное общество", в Кракове "Свобода и мир". В них стали вливаться люди из контркультурной среды. Популярными стали идеи отказа от принятия военной присяги и за введение альтернативной воинской службы. В конце разговора поляки подарили мне значок - на белом фоне большими черными буквами было написано "Solidarnosc". Я стал открыто носить его, поскольку считал деятельность этой подпольной группы образцом.

Еще раньше, года за три-четыре до того, после введения военного положения в Польше, я демонстративно расписал джинсы литерами "Solidarnosc".  Правда, тогда обошлось без приводов в милицию. Но в этот раз, где-то через два месяца, нас взяли на "Армянке" во время очередной облавы, которую проводил оперотряд, вылавливая наркоманов и диссидентов. Замели меня, Джоника, Пружину, еще двоих или троих, и повели на центральный пункт ДНД около Оперы. Меня уже даже не проверяли на наличие "дорог", потому что и так знали, что я не был наркоманом, но обшмонали карманы и забрали значок:
- Ты чего носишь польскую контрреволюционную символику?  Поддерживаешь вредные идеи?
- Так это же другая страна. Если поддерживаю контрреволюцию, то это же не у нас.
Комсомольцы составили акт конфискации значка. Мне уже не угрожали, что я загремлю, зато интенсивно искали компромат. Посадить за дармоедство не могли: я не был наркоманом или "бичем" - так тогда называли бомжей - потому они допытывались у молодых участников тусовки, не собираемся ли мы создать подпольную организацию.

 


Где услышать то, что будет завтра?

После Лета Любви в Сан-Франциско прошло 20 лет. В СССР молодежные субкультуры вышли из подполья, развивался самиздат, появились рок-клубы, "перестроечное кино".

На Армянке Потопляк рассказывал про московских "диссидентствующих" богемистов и связи с корреспондентами западных средств массовой информации. Так возникла идея написать открытое письмо-манифест про движение хиппи в закрытой тоталитарной стране и про необходимость смены теории и практики движения.

Всё началось просто. Однажды мы с Потопляком и Петровым собрались у меня на Голосках и взяли чистый лист бумаги. Был май 1987 года. На бумаге появились первые строчки:

"Появление в Советском Союзе хиппи в 1960-х годах, как и во множестве капиталистических стран, было вызвано несколькими факторами:
- несогласие с существующим порядком вещей;
- несогласие с миром взрослых и с их моралью;
- несогласие с ограниченными взглядами на жизнь." (В книге текст приводится по изданию: Идеология советских хиппи. 1967-1987//Вместе, 2008, - №7 - прим. автора книги)

Мы на самом деле имели намерение что-то кардинально изменить:

"Наша идеология во многом была похожа на западную, хотя в ней присутствовали также идеи чисто нашего, внутреннего характера и оттенка. Большинство идей были добрыми и достойными, многие хиппи поддерживали их, страдали и боролись за них. Им было намного сложнее, чем их единомышленникам на Западе, которые жили в свободном, демократическом обществе.

Западные хиппи и их последователи растратили свой революционный настрой. Движение в целом было скомпрометировано "левыми", посторонними людьми, которые подняли на щит девиз свободы действий. Идею "свободной любви" понимали и использовали искаженно, превратно, извращенно. Еще одной фальшивой свободой было использование наркотиков.

Такие лозунги, как «лучше ползать в грязи, чем в политике», лишали движение активности и боевого духа, снижали его вклад в демократизацию и революционные перемены общества. Идея ухода от общества не была просто отговоркой, многие уходили в себя, в наркотики, в галлюциногенный мир.

Таким образом многие люди просто опустились, беспокоясь только о выпивке и наркотиках, деградировали как личности с тех пор, как, оставив сообщество хиппи. Другие зажили обычной обывательской жизнью и перестали выделяться по каким-либо внешним признакам, избегая конфликтов на работе, в школе и семье. Вот почему часть старых взглядов и идей важно пересмотреть"

В то время мы еще не читали московского манифеста Сталкера, Генерала и Воробья "Хиппи от Системы к Богу" (1986). Львовский манифест имеет независимое происхождение, хотя их идеи созвучны. Коме того, мы предлагали практические шаги для воплощения этих целей:

"Идеал хиппи – общество, основанное на равенстве, братстве, где нет различий между нациями, где любовь будет основным элементом человеческих отношений. Это может произойти только благодаря нашей человечности и гуманизму. В самом деле, всё зависит от каждого из нас и от нашего подхода к обществу и к миру в целом.

В качестве первого шага мы предлагаем установить культурные связи между различными странами, чтобы предоставить возможность свободно ездить в западные страны для установления связей между людьми двух систем. Эти контакты необходимы для того, чтобы преодолеть наши различия. Необходимо, начали наконец действовать по меньшей мере три статьи  Декларации о правах человека – 13, 18, 19, предоставляющие возможность лучше узнать друг друга, свободно выражать свои мысли и распространять их теми средствами, какие вы выберете, независимо от государственных границ. Первым шагом к воплощению этих позиций будет право советских граждан ездить в другие страны – как это принято не только на западе, но и в некоторых восточных государствах, граждане которых, в отличие от нас, могут ездить куда захотят."

Начинался автостопный сезон. С несколькими рукописными экземплярами манифеста Петров и Потопляк выехали в Москву и Прибалтику. Я подался в Киев к Валентину Чечурину (1949-2008). Около него собиралась киевская хип-тусовка, среди которой он считался патриархом. Еще в 1968 году у них была точка на Крещатнике около гастроному с оригинальным советским названием "Сладкое". С Валентином я был знаком лет десять. Он подключил к манифесту Анджея Поздина - основателя поп-атр-театра "Ноль дистанция".

В августе я был в Москве. Со мной поехал Олег Сало - их младшей генерации, что по московской терминологии соответствует Третьей Системе. Во Львове я был немного знаком с ними. Они собирались в "Молочном баре"; среди них кем-то вроде гуру считался Пружина.

В Москве сильнее чувствовался ветер перемен. Старый Арбат превратился в свободную территорию для пешеходов, уличных музыкантов, художников, неформалов. Популярными точками хип-тусовки стали кафе "Этажерка" - на втором этаже универмага на проспекте Горького, и "На Гоголях" - место около памятника Гоголю недалеко от Старого Арбата. Весной тут случились известные события. Когда 4 мая на Гоголях собралось около сотни хиппи, их разогнала милиция. 58 человек были арестованы, многих побили, двое попали в больницу. Это было первое событие такого рода в СССР.

Мне надо было поговорить с Рулевым из московской тусовки. Раньше мы виделись с ним на летних сейшенах на Гауе. Рулевой, в миру Александр Рубченко, в то время был среди лидеров группы, которая имела название "За восстановление доверия между СССР и США" и 4 июня 1982 года она объявила сбор подписей под своим манифестом:

"СССР и США владеют средствами убийства в масштабах, которые способны подвести финальную черту под историей человечества. Равновесие страха не может надежно гарантировать безопасность в мире. Только доверие между народами может посодействовать твердой уверенности в будущем. Сегодня, когда элементарное доверие между обоими странами полностью утрачено, эта проблема перестала быть просто вопросом двусторонних отношений. Это вопрос - будет ли человечество раздавлено собственными разрушительными возможностями или выживет" (Обращение к правительствам  и общественности СССР и США//Век XX и мир, 1990, №7 - прим. автора).

В середине 80-х новой меккой советских хиппи стал Вильнюс.Тусовка собиралась в кафе "Вайва" на улице Горького, которая начинается от площади Гедыминоса в парке, где было место сбора в 1970-х. Но больше всего людей съезжалось в Вильнюс в начале марта на Казюкас - городской праздник святого Казимира. Главное действо проходило около "Вайвы" и в районе рынка  Kalvarius Turgus.

23 августа 1987 года в прибалтийских столицах были запланированы большие митинги, посвященные годовщине пакта Молотова-Риббентропа. Больше всего людей ожидалось в Риге и мы решили ехать туда. От Миши Бомбина я хотел узнать как можно больше про ход таких акций и передачу репортажей за границу. Манифестация должна была состояться на следующий день. Приехали к Бомбину. Он уже успел отработать "на химии" в Ленинградской области, освободившись по амнистии в апреле и предостерег нас, что лучше встретится уже после всего на Домской площади, потому что во время проведения акции за ним будут "хвосты". По той же причине он не мог нас "вписать", потому что милиция могла в любой момент арестовать иногородних.

23 августа было воскресенье. Мы с Олегом Салом вышли из квартиры Юры Новоселова на улицу Дзирнаву и повернули на улицу Ленина. Издалека было видно огромную толпу, перекресток, заполненный человеческим морем. Старый город - Вецригу - издалека можно узнать по шпилям, словно по мачтам пришвартованных в порту гигантских кораблей.  На углу бульвара Яниса Райниса возвышается памятник Свободы - "Мильда". Вокруг массы народа - столько я еще не видел - тысяч 10, а может и больше. Памятник окружает заграждение из "Икарусов". Остался только один проход, шириной в несколько метров, перекрытый шеренгами милиции. Их окружают кольцом. Кто-то залез на деревья, фотографирует оттуда. К памятнику пропускают по одному. В момент возложения цветов к постаменту вся толпа взрывается криками, среди которых слышно "Свободу Латвии!" Милиция пробует вылавливать кого-то из толпы, однако в целом они не знают, как себя вести при такой массе народа. В толпе стихийно возникают дискуссии - то в одном конце, то в другом, но организованных речей я не слышал, по крайней мере, в то время. Лозунгов тоже не было.

Между тем, около памятника увеличивалось количество цветов. Из возгласов мы поняли, что состоялось возложение от делегаций из Эстонии, Литвы, Грузии. Стихийно у нас с Олегом появилась мысль, что пора и Украине внести свой вклад в общее дело. За 200 метров в боковой улице был цветочный магазин, и скоро мы с букетом начали протискиваться в эпицентр. В толпе не было других хиппи и мы решили изображать шведов, которые прибыли в СССР, и, восторгаясь Перестройкой, хотят уважить память невинных жертв сталинского террора. На ломанном русском я обратился к капитану милиции со словами, что мы прилетели из Стокгольма на родину предков и просим помочь пройти через милицейскую шеренгу. У нас был довольно необычный вид, латышским мы не владели - многие могли поверить, что мы иностранцы. Капитан обратился к кому-то в середине. На лице полковника появилось недовольное выражение, но через минуту он сказал: "Ладно. Один проходи". Я запротестовал - мы приехали в Латвию вместе и у нас общей букет а, кроме того, мы сочувствуем Перестройке. Через несколько минут он распорядился пропустить обоих искателей утраченной родины. За то время, за которое мы приближались к Мильде, за спиной нарастал гул - нас правда считали шведами. Преклонив колена, я положил цветы к постаменту. Потом мы оба, не договариваясь, повернулись к людям, демонстрируя "Viktory". Люди в это время выкрикивали "Свобода!" Наша затея увенчалась успехом. Оказывается, люди очень быстро улавливают настроение, отвечая взрывом энтузиазма - это было новым для нас. Протискиваясь через шеренги назад, я чувствовал, что нас хватают, чтобы отвести в сторону, но люди нас локализовали и мы смогли выбраться оттуда. В окружении латышей прошли по скверу. Там уже было понятно, что мы с Украины, со Львова, а это был экспромт.

На Домской площади, где была постоянная тусовка хиппи, мы встретили многих, но Бомбина не было.  В тот же день информация о митинге попала на Запад.

Теперь стало понятно, что можно попробовать делать что-то подобное во Львове. Массовые акыции, как в Сан-Франциско - это была моя мечта.

В Киеве у меня был коллега Вадим Галиновский (1962-2003) по прозвищу "Джек". Мы должны были с ним встретиться в первых числах сентября на точке, где в то время собирались киевские хиппи - в кафе на пересечении Владимирской и Великой Житомирской. Джек собирался ехать к Сергею Набоке (1955-2003). - в Киеве, кажется, тоже что-то начиналось. Набока работал грузчиком в гастрономе на улице Ленина недалеко отсюда. Сам он - бывший хиппи, свой трехлетний срок получил за создание "Киевского демократического клуба" в 1981 году, вместе с Леонидом Милявским, участником первых собраний киевских хиппи на Хрещатике. Теперь они собирались возобновить его деятельность. Для начала решили провести открытый вечер-диспут на тему современного состояния украинской культуры. Их поддержал Джек с несколькими друзьями-хиппи.

При встрече Набока производил впечатление "крепкого орешка", более того, я увидел перед собой человека-"глыбу", Человека с большой буквы. Интеллигентный, сдержанный, хотя чувствовалось, что он был холериком и не допускал компромиссов. Не зашоренный, говорил с иронией, но без скепсиса. В своих очках и с волосами до плеч он напоминал Джона Леннона.

Первое собрание состоялось 6 августа 1987 года в клубе-кафе "Любава" на Оболони. Хотя приглашения они могли распространять только устно, пришло несколько десятков человек. Уже в третьем выступлении  прозвучало: "Хватит болтовни,сделаем клуб", а 16 августа проведено учредительное собрание, утверждены Положение и Устав.  Так возникла первая украинская независимая гражданская организация. Лидером был Сергей Набока. Темой следующего диспута должно было быть творчество Григория Сковороды. 20 сентября собралось около 200 человек. Однако кафе "Любава" оказалось закрытым: "Санитарный день". В ответ на вопросы комсомольские функционеры заявили, что Сковорода - "антисоветчик".

Рассказывая Сергею про события в Риге, я мог высказываться несколько эмоционально. Набока тоже был эмоционален: "Когда мы уже сможет делать на Украине то же самое?"

В первых числах сентября мы с Потопляком и Петровым дописывали наш манифест, учитывая дополнения друзей. Среди прочего, вспомнили мы про манифест Сталкера, Генерала и Воробья, повесть Гарика Мейтина "Два лета" - про путешествия в Крым и на Валдай в 1979-1980 годах; его имя мы зашифровали как М.Джорджия. Также про самиздатовские журналы "Урлайт", "Сморчок", "Рокси", киевский поп-арт-театр "Ноль Дистанция" Анджея Поздина.

Теперь надо было размножить наш манифест. На улице Ботвина недалеко от Оперы администрация театра имеет технический отдел - мастерские для пошива сценических костюмов, ремонта театральной обуви и т.д. Там стоял ксерокс. Оператор Анатолий, невзирая на контроль за работниками копировальной техники, взялся, на свой страх и риск, размножить 4 или 5 страниц манифеста, которые были отпечатаны на печатной машинке тут же, за стеной театральной бухгалтерии. Я пообещал, что ничего не случится.  В результате 10 экземпляров манифеста "Идеология советских хиппи. 1967-1987" были у меня в руках. Его подписали от имени инициативной группы хиппи из Москвы, Киева, Львова и других городов СССР. За дополнения я благодарен моим друзьям Анджею Поздину, Борису из Харькова, Айвару Ойя, москвичам Шамилю, Стасу, Мише Тамарину и Сергею Троянскому. Не теряя времени, мы с Петровым отправили текст обратным порядком Рулевому, Сергею Троянскому, Шамилю, Чечурину, Айвару Ойя, в Ригу Юре Новоселову и Гарику Мейтину, в Вильнюс Алику Лобанову и в Ленинград нашей знакомой по имени Таня. Чтобы там не было, мы стремились передать манифест на Запад. Такой расчет себя оправдал. До наших дней дошла англоязычная версия манифеста в нью-йоркском информационном бюллетене "On Gogol Boulevard" за 1988 год и сейчас можно представить его содержание в украинском варианте. Приведу еще несколько отрывков:

"Также необходима возможность голосовать в государственном Совете, возможность выбирать делегатов от неформальной молодёжи (так называют течение молодёжной контр-культуры в нашей стране). Мы хотим принимать полноправное участие в реструктуризации общества и не чувствовать себя ущемлёнными в своих гражданских правах. О нас знают, мы наполовину легальны, но этого не достаточно, это напоминает привычные демагогические отговорки. Нам позволено критиковать, но не разрешено действовать. И мы настаиваем на создании группы народного контроля (НК) – не формальной, а реально действующей – которая могла бы контролировать органы государственной власти и репрессивный аппарат. Молодёжь из неформальных организаций (неформальная молодёжь) также должна быть включена в НК.

Мы настаиваем на том, чтобы представители оппозиционных групп были наделены властью, чтобы они имели возможность присутствовать на собраниях городских Советов и других органов власти, открыто и свободно выражать свои взгляды без страха преследования, издавать свои печатные издания, выступать по радио и телевидению, выезжать за рубеж, как это могли делать наши предшественники, революционеры в начале этого века.

В нашей стране происходят грандиозные перемены революционных масштабов, борьба за демократизацию идёт полным ходом, и мы не хотим оставаться в стороне: мы хотим принимать активное участие. Эта ситуация напоминает Польшу в 1980-81 гг. И, следовательно, нам нужно пересмотреть нашу идеологию.

 


Our Time Is Gonna Come!

По сравнению с Прибалтикой, на Украине всё еще царил мир и покой. Выйти на улицу под политическими лозунгами еще не отваживались. Хотя после увиденного в Риге это уже не казалось нереальным. Надо было выходить, ведь целью нашего движения не может быть побег от общества - за этим кроется необратимая маргинализация. Наши конституционные права, право на свободу собраний, манифестации, высказывания собственных мыслей требуют защиты, и это не противоречит идеям хиппи. Сергей Набока достаточно четко высказывался на эту тему. Надо было обдумать, как избежать арестов непосредственно на улице, а уже после всего общественный резонанс не даст власти применить репрессии к участникам манифестации - я был уверен в этом.  Про мои намерения знал Олег Сало, с которым мы виделись на Армянке. Я мог положится на своих друзей из числа хиппи, поскольку они не боялись приводов в милицию, кроме того, бывали в Прибалтике и кое-кто из них тоже был свидетелем массовых акций. Петров и Потопляк куда-то пропали из видимости, может, снова уехали из города, и я доверился Мефодию, которого знал давно. Значит, наша первичная ячейка состояла из трех человек. Около недели мы обговаривали возможные риски, маршрут, подготовку лозунгов, способы избегнуть репрессий во время демонстрации и уберечь от ареста людей, которые присоединятся к нам.

20 сентября 1987 года официально праздновали День города Львова. Советская власть связывала его с освободительным походом Красной Армии в Галичину 17 сентября 1939 года, согласно с пактом Молотова-Риббентропа. После долгого периода запретов празднование разрешили в 1986 году. Однако власть не ожидала такого большого количества людей на улицах. На Академической на всю длину и ширину проспекта стояли огромные массы народа. Молодежь ожидала рок-концерт, который должен был состояться на Академической площади, но его отменили в последний момент. Это была хорошая возможность - использовать официальный праздник, и мы надеялись что и в этот раз будет огромное количество людей: были уверены, что власть не отважится арестовать нас у всех на глазах.

Однако день города приближался, а у нас еще не было ясности с количеством участников. Неотвратимость и вынужденная конфиденциальность создавали диссонанс: во время "Ч" мы могли оказаться втроём. В итоге, за два дня до акции, я решился начать разговор среди нескольких постоянных посетителей "Армянки". На то время ее заняла молодая генерация - юные хиппи Третьей Системы, там крутилось много студентов. Они все знали меня, но я не мог знать каждого. Подошли Орест Хемий и Пит Антоняк и мы повели разговор таким образом: что мы хотим на День города провести уличный перфоманс с песнями под гитару. Идти надо обязательно центральными улицами, как на Старом Арбате в Москве. В последний день я предложил выставить несколько плакатов с демократическими лозунгами и предупредил всех:
- Репрессии возможны, но позднее - в тот день, нас защитит народ. Подобные вещи уже проходят в Прибалтике и Москве и имеют поддержку людей. Своей акцией мы выскажем солидарность с нашими единомышленниками, хотя вообще-то никто не может быть уверен в том, чем все это может закончится.

Мне поверили и согласились принять участие более 20 человек - все мы тогда стояли одной группой около дверей Армянки. С нами было еще несколько цивильных и студентов.

Действительно, все начинается с малого.

Дома я уже имел 5 заготовленных больших листов ватмана, которые купил в магазине "Школьник" около Латинской Катедры. Вечером 19 сентября, вернувшись с работы, я приготовил 2 плаката: на одном написал "Гласность", на другом нарисовал пацифик, а по бокам горизонтально большими буквами вывел "Мир" и "Free".

Меня не задержала милиция с утра следующего дня - значит, они ни о чем не узнали. Я скрутил рулон и вышел в центр. Было воскресенье, на центральных улицах и площадях уже было много людей. Погода была нестабильная, но дождя ничто не предвещало.

В назначенное время - 12:00 - на Армянке собралось более 30 человек. Пришли все, кто согласился. Кое-кто привел друзей. Мефодий и Микола Магорин по прозвищу Череп были с гитарами. Надо было изготовить еще несколько лозунгов. Мы зашли внутрь - прятаться уже не было смысла: если бы даже про нас узнали, милиция все равно уже не могла бы нам помешать. Кофейня на короткое время превратилась в штаб-квартиру грядущей акции. На столике я развернул чистый лист. Одна из девочек губной помадой написала "Freedom Свобода". Её поддержали другие и за несколько минут появились еще два лозунга: "Права человека в действие" и "США  - СССР - ядерное разоружение". Завтра должен быть Международный день мира. Мы свернули плакаты и быстро двинулись к выходу.

На улице Армянской было спокойно. Мы повернули на Краковскую и вышли на площадь Рынок. Тут бурлило настоящее столпотворение - люди ожидали зрелищ. Стало ясно, что начинать надо немедленно. На перекрестке около универмага мы развернули транспаранты и подняли их над собой. Это еще не стало поводом для возмущения масс. К нам устремились два милиционера и велели разойтись. Мы подняли плакаты еще выше и начали скандировать: "Свобода!", "Гласность!", "СССР - перестройку в жизнь!"

Теперь мы оказались в центре общего внимания. Казалось, вокруг всё стихло. Люди расступились, сместились в бок площади, окружили нас полукругом. Милиционеры мгновенно исчезли из поля зрения. Мы прошли улицей Шевской на площадь Подковы и оказались на проспекте Свободы. Правда, тогда он так не назывался; о будущем названии свидетельствовала только скульптурная группа на фронтоне Музея этнографии.

По проспекту перемещались огромные массы народа - туда-сюда. Нас не сразу заметили. В том месте, где сейчас стоит памятник Тарасу Шевченко, тогда было два тротуарных островка. Мы снова подняли плакаты высоко над головами и начали выкрикивать "Гласность, Перестройка, Демократизация!" под аккомпанемент гитарных рифов Мефодия и Черепа. Из-за, очевидно, собралась толпа. Было видно, что среди милиции нарастает переполох. Их появлялось на проспекте всё больше и больше, они переговаривались по рации, сходились вместе, расходились, куда-то спешили. Очевидно, инструкций про то, как им действовать, они не имели. Группы людей перемещались туда-сюда, в разные стороны, усложняя работу милиции. Скоро около нас собралась огромная толпа, потому что люди уже не расходились в стороны.

Мы перекрыли проспект в направлении к Музею Этнографии со статуей триумфальной Свободы. Раньше мне не приходилось стоять в этом месте, подняв голову вверх, но сегодня на перекрестке было остановлено движение машин.  Перед глазами вздымалось монументальное сооружение с мощным цоколем из ломанного камня. Только сейчас удалось увидеть, что на одном массиве выделяется круглая наружная башня, увенчанная куполом-чалмой. Её аттик украшен скульптурной группой, среди которой выделяется сидящая фигура в звездном венке и факелом в вытянутой руке.

С улицы Горького мы свернули на 17 сентября. Людей там было очень много, они расступались, давали нам дорогу. На улице тогда еще не было столько машин. Нас провожали восхищенными взглядами, когда мы по очереди выкрикивали "Разоружение, свобода, демократия!" под аккомпанемент гитар. Около университета и парка Ивана Франко людей было меньше и мы повернули через Октябрьскую снова на проспект Свободы. Меня потянуло к дому шахматного дворца, около которого ровно десять лет тому назад закончилась наша первая демонстрация. Сегодня я был единственным из её участников.  На Академической людей было еще больше, они уже знали, что мы идем сюда, и какое-то время двигались с нами параллельными колоннами. Место, где тогда стоял автобус, куда нас упрятали с Бомбиным и Джоником, осталось позади. Сегодня тут нам ничего не могли сделать.

Однако на перекрестке Ватутина и Франко нас догнал комсомольский оперотряд - человек из 20-ти. Их сопровождала милиция.  Комсомольцы приблизились вплотную и начали хватать нас за рукава: "Вы чего тут гуляете? Уберите плакаты."  Мы отвечали, что гуляем потому, что сегодня День города, а спрашивали, не являются ли они противниками Перестройки: "Не нравится гласность?" Вокруг стали скапливаться люди и комсюки с милицией отцепились, хотя продолжали идти следом. Таким двойным дублем мы миновали Галицкий рынок и вышли во дворик Бернардинского монастыря. Тут было настоящее людское столпотворение  - устраивали открытую выставку художников- авангардистов "Центр Европы". Мы решили остановиться. Оперативник еще попробовал вырвать у меня из рук плакат, но людей было слишком много и нас не смели трогать. Мы уселись на газонах и говорили о том, что видели на улицах, про события в Риге, пакт Молотова-Риббентропа. Мефодий и Череп исполняли песни под гитару. Сбоку снимали кагебисты. Так прошло полтора часа. Около 15-ти иы собрались снова двинутся в центр, нырнув в ворота Глинянской башни. Прошли мимо городского арсенала, выкрикивая лозунги, миновали памятник Фёдорову с хиповой повязкой на волосах, далее мимо ступеней Доминиканского собора - и снова очутились на Армянской. Пока что всё шло успешно. Не доходя до кофейни, повернули на Друкарскую. И тут навстречу вынырнули подполковник милиции и человек в цивильном:
- Что вы разгулялись? Уберите плакаты и не ходите по городу!
- Мы поддерживаем гласность и Перестройку, которую провозгласил Горбачев. Или вы против свободы?
Люди вокруг высказывали нам поддержку. Подошел еще один тип в милицейской форме и передал приказ пропустить нас. Тогда полковник, полуобернувшись, процедил:
- Ты доиграешься, Олисевич. Давно в дурке не был? Еще разберемся.
Мы двинулись на площадь Рынок, а человек в цивильном крикнул вдогонку:
- Хорошо, парни, погуляйте до мая. - Он, очевидно, намекал на то, что в мае следующего года состоится XIX партийная конференция, где сталинисты и противники Перестройки надеялись завинтить гайки.

А мы еще раз прошли Рынком и Краковской около Преображенской церкви. Вдалеке виднелся дом с центральным пунктом ДНД и мы свернули на Театральную....

Возвращаясь мимо "БУЛКУ", мы в третий раз остановились на площади Рынок. Около фонтана "Адонис" стоял деревянный помост, на котором заканчивали выступать коллективы народной самодеятельности. Архитектоника городского ландшафта создана так, что этот угол площади приподнят выше других. Создается ощущение, что брусчатка словно подтягивается вверх, направляясь к  северо-восточному углу Рынка, увенчанному скульптурой Адониса. Отсюда видно половину входа в "Армянку". Стало ясно, что это - конечная точка. Был 17-тый час. Мефодий затянул:

В город не пойду богатый, на полях я буду жить,
Век свой буду коротать я там, где время не бежит.

Мы еще с час стояли на площади и милиция нас больше не трогала. Потом люди потихоньку начали расходиться. Мы свернули свои плакаты - демонстрация состоялась.

У меня было еще немного времени до начала вечернего представления в Опере и надо было успеть сделать еще одно дело. Поблагодарив друзей за отважность и доверие, я побежал на Главпочтамт. По внешности меня легко узнать, в городе меня все видели. Но теперь я был один и милиция в любую минуту могла меня взять. Поэтому я бежал стремглав. На Главпочтамте я набрал номер Саши Рулевого и первым делом выдохнул: "Состоялось!" В тот же день "ВВС", "Свобода", "Голос Америки" сообщили, что во Львове состоялась первая на Украине политическая демонстрация.

Я благодарен тем, кто поверил и не побоялся в тот день выйти на львовскую брусчатку. Стоит назвать их имена: Мефодий, Олег Сало, которого тоже звали "Алик", Олесь Старовойт, ныне депутат областного совета, Микола Маргорин, Орест Хемий, Пит Антоняк, Евгений Ткаченко (Нос), Александр Балдин по прозвищу "Цветик", Наталья Никитина с Аликом (Александром) Варежкиным, Евгений Вдовин, Борис Капуста, Дмитрий Каменский, Михаил Дубик, Евгений Шевчук - хиппи преимущественно "третьей волны", ученики ПТУ Богдан Рудый, Андрей Тераненко, Михаил Копач, Михаил Мельник, Руслан Папинин, члены религиозного общества евангельских христиан-баптистов Людмила Полунина с сыном Эдуардом, а также трое молоденьких киевских девушек-хиппи Валерия, Люда и Лиля, которые тусовались во Львове.

А власть не дремала. На следующий день из училища были исключены Богдан Рудый и Андрей Тераненко. Их уведомили: "Ваша поддержка Перестройки никому не нужна". Видно, директор немного перестарался. Руслан Папинин пришел 24 сентября в Железнодорожный РВВС за паспортом и тут в присутствии заместителя начальника райотдела он был избит во время выяснений деталей демонстрации. На центральном пункте ДНД капитан купцов угрожал мне: "Вы уже начали заниматься политическими акциями? Да по вам статья плачет. До сих пор мы смотрели на вас, как на простого хиппи, что вне общества, а теперь вы занялись антисоветчиной. Для вас это плохо кончится. Это уже серьезные вещи." Других тоже "тягали", проводили беседы, но, как видно, время уже было не то!

Статья, которая выла в свежем выпуске черноволовского "Украинского вестника", была подписана криптонимом "П.С.", а называлась - "Погуляйте, хлопцы, до травня..."

"Центральными, освобожденными 20 сентября от транспорта улицами празднично украшенного по случаю дня города Львова двигается толпа веселых патлатых парней и девушек и под гитарный аккомпанемент выкрикивает встречным: "Свобода!", "Гласность!", "СССР - перестройку в жизнь!". Эти же лозунги повторены большими буквами на самодельных транспарантах, которое несут юные неофиты перестройки. Первый импровизированный митинг на улице Галицкой (Краковской - прим.А.О.) - первое официальное распоряжение представителей власти - разойтись. Однако демонстранты продолжают шагать по площади Рынок, улицами Горького,  17 сентября, проспектами Ленина и Шевченко."*
* Украинский вестник. Перепечатка самиздат-журнала из Украины, вып. 7, 8, 9-10 за 1987 г. - Балтимор-Торонто, 1988. - прим автора книги.

Демонстрация 20 сентября во Львове была спонтанным мероприятием львовской неформальной тусовки и не была инспирирована никакими внешними факторами. Общим источником вдохновения были наши с Олегом впечатления от увиденного в Риге. Всё остальное - исключительно наша инициатива. Главный императив - борьба за демократию и за мир.

Приятно осознавать, что недаром мы живем и что-то делаем. Много зависит от каждого отдельного человека, от целенаправленной борьбы между добром и злом. Мечты сбываются! Мы победим!
 

 


Из истории правозащитной группы "Доверие"

Октябрь 1987 года. После демонстрации 20 сентября мы уже кое-чему научились и, кажется, ничего не боялись. На "Армянке" создалась постоянная ячейка, её ядром были преимущественно хиппи самой молодой генерации. С нами на связь вышел Рулевой - он прислал манифест Группы Доверия и очередной номер их информационного бюллетеня "День за днем". На Международный день ООН , 24 октября, они планировали провести в Москве акцию с осуждением войны в Афганистане. Аналогичная акция должна была состояться в Ленинграде. Мы решили их поддержать.

Акция началась 24 октября в 15 часов на площади перед Оперой. Суббота, прохладно, под ногами мокрые листья, осеннее солнце выглянуло из-за туч. Нас 15 человек. Микола Маргорин, Александр Балдин, Богдан Рудый, Микола Мельник, Руслан Папинин, Людмила и Эдуард Полунины были участниками демонстрации 20 сентября. Полунины привели своего единоверца Михаила Копотя. Я пригласил Александра Овчнинникова - студента исторического факультета университета, который часто приходил в "Армянку". Для координации мероприятия приехал из  Москвы Саша Рулевой. У нас были транспаранты "За альтернативную военную службу", "Стоп милитаризму!" и "Советы - вон из Афганистана!" Фотосъемку осуществлял Эдуард Полунин - и еще кто-то из молодых ребят, к сожалению, не припоминаю имени, снимал на 8-мм кинопленку. Однако, в этот раз власть не имела намерений попустительствовать. Только лишь мы выставили плакаты - через несколько минут к нам подошла милиция, активисты комсомольского оперотряда, люди в цивильном и потащили на центральный пункт ДНД около Оперы. Там продержали около 3-х часов. Отобрали технику, побили Эдуарда Полунина. Саше Рулевому заявили: "Скажите своим в Москве и Ленинграде, что такие вещи проходят у вас, но не проходят во Львове".

Этой акцией мы заявили себя в качестве львовской независимой пацифистской группе "Доверие". Скоро к нам присоединились Олесь Старовойт, Мефодий, Олег Сало, Евгений Вдовин, Дмитрий Каменский, Михаил Дубик, Евгений Шевчук - участники демонстрации 20 сентября, ветеран хиппи-движения Валентин Сурмац, который в то время представлял "Группу пластической мистификации", которая во львовском рок-клубе специализировалась на крутых глюках. Мы регулярно встречались на Армянке, несколько раз из конспиративных соображений  поднимались на Высокий замок и под Львиную гору, где Мефодий устраивал сейшны.

Около 30 человек составляли активное ядро группы, а тех, что приходили на акции, могло быть и восемьдесят, и сто.

Такая же группа была создана в Ленинграде.

В тот де год Группы Доверия требовали не только отказа от военной службы и альтернативной  службы, но и прекращения войны в Афганистане. Войну развязал советский тоталитарный режим, который, в свою очередь, опирался на консерватизм общества. Наверное, ситуация в США - с началом войны во Вьетнаме - была похожей: власть позволяла себе брутальность при разгоне антивоенных демонстраций, не в последнюю очередь, из-за консерватизма тогдашнего американского общества. Гуру американских хиппи Аллен Гинзберг провозглашал во время антивоенного марша в Калифорнийском университете Беркли осенью 1965 года: "Террор во Вьетнаме создается тем  же террором, который господствует внутри нашей страны", которая скатывается "в привычное болото слепого насилия, бессмысленной жестокости и эгоизма".

Нашей деятельностью заинтересовались украинские диссиденты-шестидесятники. Мне передали приглашение зайти к Вячеславу Черноволу. Я намеревался рассказать о своих контактах с Сергеем Набокой  и Украинским культурологическим клубом, который уже имел в Киеве зарегистрированный устав В назначенный день я пошел, взяв с собой манифест Группы Доверия и материалы про демонстрацию 20 сентября.

Вячеслав Черновол жил в Кривчицах за железной дорогой. Он выглядел оживленным, быстро двигался, говорил вдохновенно и зажигательно. За ним было интересно наблюдать - он олицетворял собой успех. Пан Слава долго расспрашивал про наши акции - его интересовал наш опыт, как вывести людей на улицы.

- Вы согласовываете свои акции с московской группой?
- Связь идет через Александра Рубченко, который, как и я, пришел из хиппи. Так же  Сергей Набока и Леонид Милявский - тоже бывшие хиппи.
Черновол значительно лучше меня ориентировался в деятельности Украинского культурологического клуба. Также оказалось, что его больше интересуют наше будущие действия, а не наше хиповское прошлое:
- Помимо западно-демократических требований надо выдвигать национальные задачи. Надо ставить вопрос защиты украинских политзаключенных, много кто еще остается за решеткой - Лев Лукьяненко, Юрий Шухевич, Николай Матусевич. Потом будем выдвигать требование многопартийности.

Ноябрь 1987 года. Где-то в первых числах ноября кто-то из наших увидел в центре города расклеенные листовки с просьбой помочь спасти молодого человека от неправомерных действий милиции. Прилагались номера телефонов и адрес на улице Спартака. Задержанным оказался 25-летний Анатолий Гришин - подозреваемый в деле сексуального маньяка, который действовал в Львовской и соседних областях. Месяц тому назад Анатолий был задержан на подъезде ко Львову - милиция разыскивала человека с усами, который ездит на "Запорожце". Теперь он пребывал в следственном изоляторе на Городоцкой, на него оказывалось давление, его пытали. Алиби могли подтвердить только близкие родственники и на него собирались "повесить" дело маньяка.  Мы немедленно известили московского Сашу Рубченко, который связался с правозащитниками Сергеем Григорянцем и Львом Тимофеевым - участниками пресс-клуба "Гласность". Одновременно послали письма в газеты "Комсомольская правда", "Известия", "Труд". Во Львове собрались выставить пикет. 9 ноября мы подошли к дому областного суда и прокуратуры на углу Пекарской. Нас собралось около 15 человек - О.Балдин, М.Магорин, М.Мельник, О.Овчинников, Людмила и Эдуард Полунины, М.Копоть, Р.Папинин. Пришли мать и жена Анатолия, кто-то из его друзей. Овчинников привел своего коллегу Альберта. Мы выкрикивали лозунги, написанные на транспарантах: "Нет репрессиям" и "Свободу Анатолию Гришину". Около нас стояли милиционеры, фотографировали, но нас не трогали - в обеденное время в центре было много людей. Через полчаса вышел служащий в цивильном. Он назвался следователем, выслушал наши требования, что-то записал в блокнот:
- Если он невиновен, его отпустят.
Потом отослали петицию в городскую прокуратуру с требованием покарать милиционеров, которые жестоко избили Анатолия. Со временем появилась статья в "Комсомольской правде" и где-то через месяц Гришина отпустили. Таким образом, наша третья акция оказалась успешной; благодаря ей "Доверие" со временем смогла "переквалифицироваться" в правозащитную группу.

В то время с нами на связь вышли активисты "Солидарности" и "Wolnosc i Pokoj". Двое человек из Варшавы и девушка из Кракова налаживали контакты с демократическими движениями в СССР. Они уже имели связи с венгерским "Fides", организациями из Восточной Германии, Литвы и Москвы. Про нас слышали по "западным голосам"; кроме того, поляков интересовали наши львовские события.  Они предлагали проводить совместные акции. Мне оставили контактные адреса Яцека Куроня из "Солидарности" и Яцека Чапутовича из "Wolnosc i Pokoj".

12 ноября я сел писать письмо Чапутовичу в Варшаву:

"Наша львовская группа хочет иметь хорошие и тесные контакты с Вашей группой. Мы слышали про вашу последнюю акцию 7 ноября во Вроцлаве, когда милиция арестовала 150 человек, а также про предыдущие демонстрации, в которых принимали участие 2-3 тысячи человек. Наша львовская группа радикальная и выступает за активные действия."*
* Здесь и дальше: Oleg Olisewicz. Listy ze Lwowa//Czas Przyszly. - Warszava, 1988-1989. - № 3-4, S. 5-6 - перевод с авторского украинского

Через 4 дня я написал Яцеку еще одно письмо:

"Спрашиваешь, какие совместные акции мы предлагаем и ак я вижу совместную деятельность. У нас есть много предложений, вот некоторые среди них:
1) организовать одновременные совместные демонстрации, связанные общей датой;
2) выступать на защиту ваших и наших членов, которых преследуют за отказ от военной службы;
3) обмениваться информацией про события в наших странах, про все информировать нашу общественность;
4) раз в неделю в определенный день, не учитывая срочных случаев, связываться по телефону;
5) по мере возможности приезжать друг к другу и принимать участие в совместных акциях;
6) делать совместные заявления и воззвания, утвержденные обеими нашими группами;
7) установить контакты с похожими на наши группы в других странах Восточного блока;
8) добиваться возможности свободного перемещения по странам Восточного блока;
9) требовать всеобщего права на альтернативную службу в наших странах;
10) бороться за сохранение памятников архитектуры и окружающей среды, выступать против строения атомных электростанций в густонаселенных районах."

Декабрь 1987 года. 101-5 декабря в Москве проходил семинар Группы Доверия. На нем выступал с рефератом Микола Магорин. После его возвращения во Львов было решено провести учредительное собрание львовской группы "Доверие".  Около 15 человек собрались 21 декабря 1987 года на частной квартире на улице маршала Рыбалко. Я не смог прийти, вёл семинар Череп. Обсуждались два главных направления работы - за вывод советских войск из Афганистана и  введение двухпартийной системы: рядом с КПСС представлялась гипотетическая Демократическая партия. Была принята программа под названием "Декларация принципов" и решено сделать профильные секции - экологическую, юридическую, проблем национальной культуры, религиозной и пацифистской деятельности. Главой заочно выбрали меня, заместителями Миколу Магорина и Александра Овчинникова.

У нас была договоренность провести совместную антивоенную акцию 26 декабря в связи с 8-й годовщиной начала войны в Афганистане. Мы собирались провести демонстрацию на площади Рынок.

Однако на следующий день нас начали преследовать. С утра 22 декабря по дороге на работу задержали Олександра Овчинникова. После обыска в Советском райотделе милиции у него отобрали листовку "Нет войне в Афганистане". В тот же день вечером при выходе их дома, где жил Магорин, задержали Александра Балдина и Владимира Сурмача - в Советском райотделе РВВС их обыскали и продержали два с половиной часа. 23 декабря в университете провели беседы с Олесем Старовойтом - в деканате исторического факультета, и в деканате физического факультета - с Виктором Шмигельским. На следующий день их тягали в Первый отдел, где угрожали исключением из учебного заведения. Меня задерживали 24 и 25 декабря, предостерегая от участия в каких-либо уличных акциях.  25 декабря в Шевченковском райотделе милиции 5 часов продержали Александра Балдина.  В тот же день вечером в центре города задержали Николая Магорина во время расклеивания листовок с призывом прийти на демонстрацию. После двух с половиной часов, проведенных в Ленинском РВВС отпустили, но тут же на улице подъехала бригада скорой медицинской помощи и его упрятали в психиатрическую лечебницу на Кульпарковой. В тот же день туда привезли Дмитрия Каминского. Преследования претерпели все наши 15 членов, что присутствовали на семинаре 21 декабря.

В день акции 26 декабря около 13 часов я вышел из своего дома на Голоске. На улице уже ждала машина, меня упрятали туда и повезли в Шевченковский райотдел милиции. Там отобрали плакат "Долой войну в Афганистане!" и продержали 4 часа. В это время площадь Рынок наводнила милиция и, таким образом, демонстрация была сорвана. Так же были сорваны акции в Ленинграде, где задержали 4-х парней, 2-х девушек, и Москве, где арестовали на 15 суток двоих активистов Группы Доверие.

Поскольку наши друзья пребывали в психушке, мы с Овчинниковым и Балдиным собрались на следующий день в Вячеслава Черновола. Я уведомил о репрессиях Сашу Рубченко. 27 декабря из Москвы во Львов прибыли Лев Тимофеев и Юрий Хронопуло. Они давно уже были знакомы с Юрием Черноволом. На следующий день они вместе с Иваном Гелем они пожаловали в львовскую областную психиатрическую больницу  и в результате Магорина и Каминского перед самым Новым годом были освобождены.

В следующем номере "Украинского вестника" была размещено сообщение Александа Балдина про эти события.

Начало 1988 года. В связи с преследованиями наша группа вынуждена была временно прекратить уличные акции. Но продолжалась переписка с Яцеком Чапутовичем. Также в январе мы отправили письмо первому секретарю СЭПН Эриху Хонеккеру с осуждением действий коммунистической власти Немецкой Демократической Республики, которая препятствовала своим гражданам перебираться в Западную Германию.

27 января во Львове с нами познакомились двое граждан США - мужчина и женщина украинского происхождения. Мы договорились про установление контактов с украинской диаспорой в США.

В контексте налаживания связей между общественными организациями и группами Востока и Запада появилось открытое письмо от Львовской группы "Доверие" к представителям западных молодежных субкультурных течений:

"Нынешняя ситуация в СССР имеет очень много общего с ситуацией конце 1960-х в США. Начали выходить независимые издания, в частности, ленинградский еженедельник "Аврора" - впервые после андерграундных подпольных изданий "Рокси", "Рио", "Урлайт", "Сморчок". В Москве вышел первый журнал хиппи "Свобода". Очевидно, что наши хиппи- и панк-движения отличаются от западных образцов. Невзирая на это необходимо устраивать совместные акции между Западом и Востоком, встречи с глазу-на-глаз с вашими панками и хиппи для обмена идеями. Возможно ли это? Мы имеем хорошие контакты с польской группой "Свобода и Мир", которая успешно борется за введение альтернативной военной службы. Нам нужны книги Джерри Рубина, Даниэля Кон-Бендитта, Руди Лучке. Имеет ли молодежная контркультура 60-х сегодня какой-нибудь смысл?"**
** On Gogol Boulevard, 1988. Vol.1. -№3-4, с перевода автора книги.

Письмо я адресовал Рубченко, который обещал передать его в США "Группе активистов Востока и Запада". Эта ячейка - симметричный  ВiДПОВiДНИК московской Группы Доверие - информировал про события в странах соцлагеря и издавал в Нью-Йорке независимый бюллетень "On  Gogol Boulevard", названный так из-за популярного места сбора московской неформальной тусовки - около памятника Гоголю. Редактором был Боб Мак-Глинн.

Весна 1988 года. Ситуация в СССР постепенно начала напоминать события в Польше образца 1980-1981 годов и в Западной Европе в 1867-1968 годов.

16 марта во Львове состоялась экологическая акция, организованная Товариществом Льва, направленная на защиту и сохранение исторических памятников. Мы поддержали их в полном составе.

Около сотни людей собрались на площади Рынок. Акция длилась с 13 до 16 часов, ее сопровождали театральные перфомансы и телесъемки.  Милиция и гебисты не вмешивались и наблюдали сбоку. С тех пор "Доверие" принимало участие в совместных акциях национально-демократических сил и влилось в национально-освободительное движение.

Весной радикализировалась ситуация около львовского дискуссионного клуба. Его основали осенью прошлого года студенты Демьян Малярчук, Владимир Панкеев (1966 - 2007) и Евгений Патракеев (1967 - 2007). Такие клубы возникали в Союзе повсюду под эгидой горкома комсомола - в принципе так же начинались Украинский культурологический клуб и Товарищество Льва. К студентам присоединялись люди из других сред - работники научно-исследовательских институтов и предприятий, диссиденты, члены Товарищества Льва. Группу "Доверие" представлял Олесь Старовойт. Заседания проходили еженедельно в "ГАЗе" на улице Стефаника. Иван Мака отстаивал приоритет национальных задач.  Евгений Патракеев был горячим сторонником шведской социал-демократической модели, вокруг него существовала группа приверженцев начал социал-демократии: Наташа Дульнева, Светлана Маренцова, Андрей Павлишин, Александо Витюк - потом они вошли во львовскую группу Международной Амнистии. В то время на заседания клуба приходили комсомольцы из горкома комсомола во главе с Александром Шлапаком. В общем они зарекомендовали себя хорошо. Однако в декабре городская власть начала проявлять беспокойство. В областной партийной прессе появились противоречивые публикации, а следом начались гонения на дискуссионный клуб.  В областной комсомольской газете "Ленинская молодёжь" вышла разгромная статья "За что воевал советский солдат", где участников клуба обвиняли в национализме. Весной 1988 года у них отобрали помещение. Тогда "дискуссийники" начали собираться на улице, в основном во внутреннем дворе квартала, который сзади за Музеем этнографии. К нему теперь можно пройти по улице Гнатюка, а оттуда еще в один двор - тогда это было популярное место молодежного сбора Кривая Липа. Со стороны проспекта квартал венчает фигура сидящей Свободы.

Весну Перестройки несли ветры из Прибалтики. Там начинали формироваться опорных группы Народных Фронтов - массовых организаций, альтернативных КПСС. В мае 1988 года во Львове в среде дискуссионного клуба появилась идея создать инициативный комитет Народного Фронта для защиты перестройки. Его история началась в том самом дворе позади статуи сидящей Свободы. В инициативный комитет первыми записалось 15 человек: Иван Макар, Всеволод Иськов, Анатолий Косянчук, Николай Фридман, Вячеслав Коржов, Пелехатый (к сожалению, не припоминаю имени), Владимир Трубийчук, Пётр Кагуй, Тарас Максимяк, Евгений Патракеев, Наталья Дульнева, Светлана Маринцова, Александр Витюк. Группу "Доверие" представляли мы с Александром Овчинниковым. Тогда еще никто не занимался рейтингами и местами в выборных списках. Чтобы не провоцировать власть на репрессии, диссиденты пока что выжидали, но еженедельные собрания комитета происходили на их квартирах - у Богдана Гориня, Калинцев, где готовили документы Народного Фронта, устав, обращение для горисполкома  на регистрацию. Каждый раз приходило всё больше людей из Товарищества Льва, инициативной группы по созданию Товарищества родного языка - свыше 50 активистов. По сути, дискуссионный клуб трансформировался в инициативный комитет Народного Фронта.

"И вот теперь появляются революционеры современности, для которых идеалы важнее материальных благ. Возраст ВIK для революционера не имеет значения, но он не жалеет собственной жизни ради счастья других. Репрессии, преследования, аресты только закаляют их. Очень интересны биографии таких людей как Бакунин, Че Гевара, которые были преданы своим идеалам и боролись до конца. Че Геваре предлагали остаться министром, но он отказался. Поехал в Боливию бороться за демократию и свободу. И в Польше не хватает таких как Буяк, Куронь, Моравецкий, Лех Валенса, Литинский, Михник..."***
*** Oleg Olisevicz. Listy ze Lvova// Czas Przyszly. - Warszawa 1988-1989- №3-4, S.14 - c перевода редактора.

Гуру американских хиппи Аллен Гинзберг прислал подборку своих стихов на английском. В шестидесятые он приезжал в Варшаву и Прагу, ища призраков "в послевоенном небе, загрязненном испарениями коммунизма"****
****Из стихотворения А.Гинзберга "Варшавское кафе" - с перевода Ю.Андруховича

В принципе, его интерес к бывшим еврейским анклавам Центральной Европы легко объяснить, ведь его отец родился во Львове. Подборка стихов Гинзбурга, которая пришла по львовскому адресу, была подписана словами:
- Молодежный бунт и подъем поколения битников отозвались в 1960-х новой волной контркультуры. Движение хиппи смогло преодолеть океаны и пересекло границы тоталитаризма. В Праге мне посчастливилось непосредственно столкнуться с молодежью из-за железного занавеса. В 1965 году им было значительно труднее, чем нам, однако, невзирая на пропасть между нашими странами, между тамошней молодежью и обществом, чувствовался единый порыв чехословацких тинейджеров с их американскими ровесниками. Нас объединяли общие ценности  и любовь к свободе. Я верю, что сегодня, через 20 лет, у вас происходит то же самое, ведь всегда и во все времена наиважнейшим было стремление к свободе, то, что делает человека свободным.

 


Pacific Forever

 Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

 - В декабре 1988 года во Львов приехал Богдан Михайлюк из "Ukrainian Peace Committee". Их ОСiДОК был в Лондоне. Мы до полуночи сидели у меня на Голоске, я передал ему два фотоальбома с демонстраций 20 сентября, несколько информационных бюллетеней от Яцека Чапутовича и материалы ленинградской Группы Доверие. Поздно ночью мы вышли из дома и направились в центр. Дорога была пустой, окраину замело снегом. Машина, которая стояла в проулке около озера, включила фары. В темноте мы ее не заметили. Однако, приближаясь к повороту, увидели, что ночная дорога осветилась светом дальних фар. Не было слышно шума. Как правило, машины, которые едут из Брюхович, несутся на большой скорости, и шум двигателя слышно издалека. А тут - тишина. Значит, машина только-что выехала на трассу откуда-то из бокового проулка. Они не пытались обогнать: мы шли, а световое пятно все было спереди, наши тени то удлинялись, то уменьшались. Машина медленно ехала следом за нами.

Через несколько десятков метров дорога делает крутой поворот, и мы на минуту пропали из поля зрения автомобилистов. В сторону вела какая-то тропинка. Мы с Богданом рванули туда. Тут - уже сплошная застройка сельского типа.  Еще поворот - и темнота, бездорожье, всё заметено снегом - машина не пройдет. Мы еще немного пробежали и оказались на холме. Отсюда можно было следить за тем, что делалось на дороге.  Вот проехали "Жигули" - они всё еще надеялись выловить нас фарами. Потом снова стало темно. Через короткое время послышался рёв двигателя - "Жигули" промчали обратно к озеру. Затихло. Потом снова - и "Жигули" остановились на дороге почти напротив нашего наблюдательного пункта.  Тут же подъехал милицейский бобик, откуда-то еще две машины. Они заблокировали дорогу в том месте, где по всем признакам должны были появиться мы, если бы двигались по дороге пешком. Так прошло около получаса, мы наблюдали за действиями охранников правопорядка. Потом боковыми тропинками вышли на Варшавскую, где я проводил Богдана до троллейбуса.

На границе у него конфисковали фотоальбомы и материалы, которые были предназначены нашим сторонникам на Западе. Еще какое-то время нужно было Львову на пути к демократии.

 

 

Вильям Риш. Советские "Дети-цветы": хиппи и молодежные субкультуры во Львове  (в семидесятых)

"У нас сенсация", - писал 10 января 1970 года поэт Ростислав Братунь, глава Союза писателей во Львове на Западной Украине, коллеге из Москвы. - "Нашли группу "хиппи", домашних, доморощенных. Ох! Даже у Вас, в столице таких Вы не нашли б". Он шутил, что городские дружинники могли бы просто на улице ненароком подстричь украинскую кинозвезду Ивана Миколайчука, а один из коллег Братуня Роман Иваничук теперь переживает за свою куцую бороду. (2)

В конце десятилетия эта "сенсация" превратилась в ряд хиповских собраний - "сейшенов" - в так называемой "Республике Святого Сада", которая размещалась в саду бывшего монастыря, рядом с обкомом партии.

Предлагаемый текста обращает внимание на ту роль, которую хиппи играли в глобальной контркультура, которая развивалась среди молодых людей, рожденных после 1945 года.  Опираясь главный образом на интервью с Олегом (Аликом) Олисевичем, другие устные разговоры, на популярные публикации и городские архивные источники, можно сделать вывод, что хиппи во Львове в 1970-х годах, как и их двойники на капиталистическом западе, ощущали отчуждение от современного индустриального общества, в котором жили. Но вместе с этим хиппи из Львова сталкивались с обстоятельствами, которые отличались от западных реалий, и это влияло на их отчужденность от общества и на их реакцию на это отчуждение. К этим обстоятельствам относились попытки Коммунистической партии контролировать все аспекты публичной жизни, а также национальное и региональное напряжение в Западной Украине и недавние процессы урбанизации и индустриализации в Советском Союзе.

В результате этого хиппи, которые на Западе бунтовали против буржуазного порядка, были присуще такие ценности и формы поведения, что советская власть считала из "буржуазными" или "украинскими буржуазно-националистическми".  Стереотипы о хиппи у городского населения благоприятствовали тому, чтобы их маргинализировать; вообще такие стереотипы высвечивают общее представление про общественный строй и гендерные отношения во Львове. Поведение и ценности хиппи, хотя и направленные на то, чтобы шокировать публику и сопротивляться существующему строю, формировались в альтернативных институциях, которые были похожи на комсомольские организации. Хиппи в своих проявлениях сопротивления привлекали культурный капитал Советского Союза, Украины, Галичины и Львова, а это значит, что ряд определенных идентичностей стал значительным в жизни этих молодых людей после того, когда оно осознали свое отчуждение.

Как показывают устные и документальные источники, хиппи как молодежная субкультура впервые появилась во Львове в конце 60-х, стихийно, в разных аморфных группах, как популярная мода среди молодёжи города. Например, 16 октября 1968 года на общих партийных сборах Львовского государственного университета секретарь городского комитета компартии Кусько критикует появление длинных волос среди молодых мужчин, ожерелий с крестиками, связывая всё это с недавним "буржуазным" студенческим движением, которое имело место в Чехословакии во время "Пражской весны". (3)

Тем, что объединяло хиппи, чаще был внешний вид - длинные волосы, расклешенные джинсы (временами домашнего изготовления), шнурки с четками, бороды у мужчин, экзотическая одежда (похожая на одежду Джанис Джоплин, американских индейцев и "Сержанта Пеппера" Битлз) и интерес к рок-музыке. (4)

А, кроме того, личные связи и лозунги, написанные на стенах, собирали этих молодых людей на разные "сейшены" во Львове. В 1970-х годах такие "сейшены" проходили в разных частях города - на Лычаковском кладбище, около Доминиканского костела, на Погулянке, около памятника Ленину, на площади Рынок, около кинотеатра им.Щорса, немного позднее - не площади Ярослава Галана. (5)

Как уже упомянуто, сад бывшего монастыря Кармелитов Босых, рядом с обкомом партии, в середине 1970-х годов стал известным местом "сейшенов" аж до первой половины 1989 годов.(6)

Документы из партийного архива, в частности, отчеты городского комитета комсомола, хотя и преувеличивают политический контекст, но дают интересную информацию про два способа создать "организацию" хиппи во Львове в начале 1970 года. В апреле 1970 года одна группа из числа по крайней мере 7 студентов и рабочей молодежи собиралась в подвале, где они планировали написать устав и собирать членские взносы. Из собрания прекратились после того, как милиция, реагируя на звонки  обеспокоенных родственников одного из участников, арестовала всех 23 июня того же года. (7)

В октябре 1970 года Вячеслав Ересько, инвалид с "темным прошлым" (по прозвищу "Шарнир"), также создал организацию. К ней принадлежал приблизительно 21 человек (студенты и рабочая молодежь), которые так или иначе принимали участие в деятельности группы, собирались на Лычаковском кладбище и в других местах в центре Львова. 7 ноября того же года, в час годовщины Октябрьской революции, Ересько и его группа собирались в маленьком доме, который снимали в соседнем селе Брюховичи. Тут Ересько произнес речь - одетый в черную рубашку, которая имела фашистскую нашивку, что побудило нескольких членов группы покинуть собрание. 26 ноября того же года Ересько был арестован за нелегальное хранение оружия - пистолет, который нашли у него во время обыска. Следствие обнаружило  остальных членов группы, вследствие чего они были исключены из комсомола, получили выговоры, кто-то потерял работу или был отчислен из ВУЗа.(8)

Мы пока что не имеем документации из тогдашнего партийного архива про сборы хиппи в "Святом Саду" (с середины 1970-тых годов до первой половины 1980-тых). Но в последнее время появилось несколько опубликованных интервью с хиппи Аликом Олисевичем и воспоминания Илька Лемка, которые рассказывают про сейшены этих хиппи и про концерты  АМАТОРСКОЙ рок-группы "Вуйки" (или "Супер-Вуйки"), о том, что там происходило. Кроме того, автор проводил интервью с несколькими людьми, которые собирались в "Святом Саду" или по крайней мере слышали про эти "сейшены". Хотя в определенных моментах эти воспоминания и рассказы создают определенные мифы про "Святой Сад" (как и про студенческие демонстрации в 1990 году Киеве, например), критический анализ этих материалов дает нам представление про львовских хиппи второй половины 1970-х годов. (9)

Хипповые собрания семидесятых показывают, что незначительная, но заметная часть молодежи Львова создавала свое социальное пространство и, таким образом, сопротивлялась советской системе. По нашему убеждению, собрания на Лычаковском кладбище и в "Святом саду" не были ни формами открытого политического протеста, ни просто "тусовками". Они были той формой сопротивления в том смысле, что, по словам историка СССР Стивена Коткина, молодые люди сопротивлялись системе, "не всегда ВИДКИДАЮЧИ ситуацию", в которой пребывали, но только "оценивая, делая (её) толерантной, в некоторых случаях меняя (её) к своей пользе" (10). Хипповые "сейшены" были пространством, альтернативным тому, которое было занято комсомолом и другими официальными институциями. По словам участников, на них собирались любители рок-музыки, тут можно было слушать и разговаривать про поп (рок) музыку, петь песни. Как рассказывал один из участников хипповой "организации" Ересько, студент Политехнического института, только 3-4 его однокурсника с факультета понимали и любили такую музыку. Ересько и другие члены группы в разговорах выступали против комсомольцев и народных дружинников города (11). Члены обоих "организаций" хиппи, что возникли в семидесятых годах, говорили про хипповое движение на Западе, про идеи "существования без каких-либо канонов", про "свободную любовь". (12) В "Святом Саду" молодые люди обменивались пластинками с рок-музыкой и слушали её. Кое-кто использовал наркотики (хотя "президент" сада Илько Лемко утверждает, что запрещал употребление наркотиков). (13) В "Святом Саду" молодые литераторы, такие как Владимир Яворский, обменивались знаниями по восточной философии, искали выход из духовного кризиса, в котором оказались. (14)

Это социальное пространство хипповских собраний имело большое значение для общества, где коммунистическая партия старалась монополизировать все аспекты публичной сферы, включая ценности и поведение молодых людей. Кроме того, оно отражало тенденции, которые появлялись в постиндустриальных обществах на капиталистическом Западе. Собрания на Лычаковском кладбище, в "Святом Саду" репрезентовали тенденцию эры постмодернизма, где возникают маленькие интимные пространства, в которых утверждаются основные человеческие ценности, чтобы противостоять общественному вакууму современных индустриальных обществ. Так же как их двойники на капиталистическом Западе (кроме "Новых левых" во Франции 1968 года), хиппи Львова пытались победить человеческое отчуждение путем стихийных действий, вместо создания иерархичных организаций с определенной иерархией. (15)

Конечно, у львовских хиппи и их двойников на Западе были разные причины человеческого отчуждения и разные реакции на него. Например, молодежная контркультура на Западе реагировала таким образом на материализм среднего класса, на консерватизм университетских институций, на внешнюю политику Америки, прибегая к открытым формам протеста. (16) Во Львове хиппи реагировали так на конфликты со школой и родителями, как свидетельствует Алик Олисевич, который начал бунтовать в возрасте 10 лет. (17) Как видно, хиппи из "организации" Ереська, участники собраний в "Святом Саду" также переживали отчуждение от комсомольцев, народных дружинников, часто конфликтовали с ними.

Но кроме того хиппи во Львове, реагируя на чувство отчуждения, к своему сопротивлению советской системе подключали культурный капитал Советского Союза. Например, они копировали практику комсомола - писали собственные уставы и гимны, выбирали руководителей, сдавали членские взносы. Даже "Святой Сад" стал "Республикой Святого Сада" и имел президента, которым был Илько Лемко (18).  Разговорным языком  на хиповских собраниях часто был русский, потому что много кто имел контакты с другими хиппи с Советского Союза, много кто ездил на "сейшены" в Прибалтику. (19)

Как и в советском обществе в целом, хиппи в Львове делили мир на "своих" и "чужих", где "чужими" были те, кто принадлежал режиму и его публичным ритуалам. (20)

Кроме культурного капитала Советского Союза, сопротивляясь системе, львовские хиппи использовали культурный капитал Украины и Галичины. Яркими примерами этого были концерты рок-группы "Вуйки" на "сейшенах в "Святом Саду" и общепринятые приветствия вроде подцензурного слогана "Срал пёс" (21) с элементами галицкого диалекта украинского языка. Некоторые его формы были открыто антисоветскими. Например, лозунг "Срал пёс на КПСС!" открыто затрагивало Коммунистическую Партию Советского Союза (КПСС). Два других включали то, что можно считать завуалированными намеками на коммунистическую систему и ее репрессивную политику: "Срал пёс в красной конюшине!", где "красная конюшина" означала "красный режим" и "Срал пёс колючим ДРОТОМ!" или "Срав пес! Колючим ДРОТОМ на красную конюшину!", где колючтий ДРОТ означал Железный занавес. (22)

Некоторые песни группы "Вуйки",такие как "Расцвела красная конюшина", написана в 1979 году, тоже включали анти-"красные" (антисоветские) метафоры. (23) Кроме того, само название группы "Вуйки" можно было считать формой протеста, поскольку понятие "вуйко" тогда означало "отсталого" человека с Галичины, который не ассимилировался в "прогрессивном" советском обществе. (24)

Название рок группы "Вуйки" и разные приветствия вроде "Срал пёс!" среди хиппи, которые собирались в "Святом Саду" не означали, очевидно, какого-то национального протеста. Но они стали частью репертуара львовских хиппи в своем стихийном, неартикулированном протесте против мира, в котором те жили. (25)

Кроме того, реакция на хиппи во Львове в 1970 годах дает нам представление про советское общество и роль государство в то время. Сходно с западными хиппи, которые были противниками буржуазного порядка, хиппи во Львове оказались в такой ситуации, что городская власть считала их проявлением "буржуазного" поведения" и "буржуазно-националистического" поведения. Например, городская власть решила задержать хиппи, которые планировали собраться на "сейшн" в "Святом Саду" в сентябре 1977 года. Этот сейшен, посвященный памяти Джими Хендрикса, был признан "антисоветским" в связи с тем, что должен был состояться во время официального празднования объединения Западной Украины с Советской Украиной. (26) Были случаи, когда милиционеры и народные дружинники, задерживая хиппи, называли их "националистами" (27).

Но вместе с тем, городская власть никогда не считала хиппи серьезным идеологическим "конкурентом". Нет ни одного постановления бюро обкома партии (дом которого стоял рядом со Святым  Садом) касательно хиппи во Львове и из "угрозы" идеологической работе. (28) Создается впечатление, что и само общество не особенно воспринимало хиппи во Львове и это играло немалую роль в маргинализации хиппового движения. Многие из бывших хиппи или тех, кто был знаком с ними, считали, что хиппи "не работали", имели нездоровый взгляд на жизнь. (29) Такое отношение к хиппи в определенной мере отражало общественное "беспокойство", когда их связывали с психологически нестабильными, ленивыми или безыдейными элементами. Кроме того эти стереотипы относительно хиппи включали определенное восприятие пола. Только небольшое количество девушек во Львове были хиппи. Например, среди 21 участника хипповой "организации" Ересько было только 5 девушек. (30) Отношение к гендеру в обществе, наверное, тормозило и участие женщин в этих "сейшенах".

В общем, появление хиппи во Львове показывает, что часть молодых людей города осознала себя частью глобальной контркультуры поколения, которое родилось уже после Второй мировой войны. Для этих молодых людей мода, рок-музыка и неформальные собрания в интимных местах стали элементами сопротивления советской системе и общественному постиндустриальному обществу. Но хиппи во Львове оказались в другой ситуации, чем их двойники на капиталистическом Западе. Коммунистическая партия старалась монополизовать все аспекты публичной сферы. В таком городе как Львов, где большинство населения имело тесные связи с "сотворенными традициями" села, хиппи считались нежелательным элементом. (31) Определенные нормы советского общества, национальное и региональное напряжение  в Западной Украине существенно повлияли на возникновение во Львове такой молодёжной субкультуры как хиппи. Но все это не преуменьшает значения того чувства отчуждения, того неартикулированного духа протеста, что заставляло молодых людей в семидесятых годах хотя бы на мимолетную секунду ощутить себя "детьми-цветами".

(Милледжвиль, Джорджия, США, 2005 г.)



1 Перевод статьи "Советские "дети-цветы": хиппи и молодежные субкультуры во Львове 1970 годов" K.Karloczak, red.Lwow: miasto - spoleczenstvo - kultura. Studia z dzejow Lwowa, tom 5, Ludzie Lwowa (Krakow: Wydawnictwo Naukowe Akademii Pedagogicznej, 2005) c.421-28 перепечатано с разрешения автора.

2 См. Центральный государственный архив-музей литературы и искусств Украины, Ф.842, оп.1, спр.12, арк.1

3 Государственный архив Львовской области (далее ДАЛО), Ф.П.-92, оп.1, спр.848, арк.40 - прим. автора

4 Владимир Яворский, 1953 г.р., г. Киев, звукозапись 7 ноября 1999 года, Институт исторических исследований, Львовский национальный университет им.Ивана Франка; Олег (Алик) Олисевич, 1958 г.р., г.Львов, звукозапись, 20 декабря 2002 г. Институт исторических исследований, Львовский национальный университет имени Ивана Франка; Олег Олисевич, Ирина Боренько, Яна Плахтнюк, Андрей Павлишин, "Если миру будет нужно, я отдам свою жизнь, не задумываясь - ради свободы": интервью с Аликом Олисевичем", "Ї: Независимый культурологический журнал" 24 (2002), с.150-52; Илько Лемко, Львив понад усе: воспоминания львовянина второй половины 20 века (Львов, 2002), с.122 - прим. автора

5 См. ДАЛО, ф.П-3, оп.19, спр.115, арк 16, ДАЛО, ф-П-3568, оп.1, арк.88, 92, 97; О.Олисевич и др, цит.прац., с 149-50.

6 Про "Республику Святого Сада" см. Лемко, цит.прац., с.148-64.

7 ДАЛО, ф.П-3, оп.19, спр.115, арк 14. См. также постановление бюро горкома комсомола 20 июля 1970 г., у. ДАЛО, ф.П-53, оп.15, спр. 59, арк.140.

8 ДАЛО, ф.П-3, оп.19, спр.115, арк.1-10, 15-17. См. также свидетельства, которые дали студенты на специальных заседаниях комитета комсомола Львовского политехнического интститута 17-18 декабря 1970 года  в ДАЛО, ф.П-3568, оп.1, спр.88, арк. 83-84, 88, 92, 102-103

9 Про эти мифы см. Олег Олисевич, "Нам хлеба не надо, мы "Вуйками" сыты!", Новая волна (Львов) 2 (1997), с.55-57; Юрий Перетятко, Львовский рок 1962-2002 (Львов: "ФIРА-люкс, 2002), с.10

10 Stephen Kotkin, Magnetic Mountain: Stalinism and Civilization (Berkley: University of California Press, 1995) c.22

11 ДАЛО, ф.П-3568, оп.1, спр.88, арк.85, 8, 92, 97, 99, 102, 104; ДАЛО, ф.П-3, оп.19, спр.115, арк. 2, 7, 16

12 ДАЛО, ф.П-53, оп.19, спр.115,  арк. 140; ДАЛО. фюП-3, оп. 19, спр.115, арк.2

13 Алекс Чайка, 1958 г.р., г.Львов, звукозапись, 21 февраля 2004 года, Институт исторических исследований, Львовский национальный университет имени Ивана Франка; Алексей Крицкий, 1965 г.р. звукозапись, 26 февраля 2004 года, г. Львов, Институт исторических исследований, Львовский национальный университет имени Ивана Франка; Илько Лемко, 1951 г.р., г.Львов, звукозапись, 18 марта 2004 года, Институт исторических исследований, Львовский национальный университет имени Ивана Франка

14 Яворский, цит.прац.

15 См.Ingrid Gilcher-Holtey, "May 1968 in France: The rise and Fall of New Social Movement",  1968: The world Transformed, ed. Carol Fink et al (Cambridge:  Cambridge University Press, 1998), c.257; Scott Lash, "Postmodernism as Humanism? Urban Spase and Social Theory", Theories of Modernity and Postmodernity (London: Sage Publications, 1990), c.62-74

16 См. David Caute, The Year of the Barrucades: A Jorney through 1968 (NY: Harper and Row, 1988)

17 Олисевич и др., цит.прац. с.136-37, 139-140

18 ДАЛО, ф. П-3, оп.19, спр.115, арк. 2-3, 14, Лемко, цит.прац., с.75-76

19 Элеонора Гаврилюк, "Тусовка умерла - пусть живет тусовка: идентичности львовских неформалов", "Ї: Независимый культурологический журнал" (Львов) 24(2002), с.229; Яворский, цит.прац.; ДАЛО, ф.П-3568, оп.1, справа 88,арк 103, Олисевич и др. цит.прац., с.141.

20 См. Catherine Wanner, "On Bein Soviet", Burden of Dreams: History and Ideniti in Post-Soviet Ukraine (University Park, PA: The Pennsylvania State University Press, 1998,c.49-75)

21 Чайка, цит.прац.

22. Перетятко, цит.прац, 10. Лемко считает, что такие лозунги были намеренно антисоветскими, были элементами определенной идеологии. Лемко, звукозапись, 18 марта 2004 года

23 Перетятко, цит.прац., 18 марта 2004 года

24 Лемко, звукозапись, 18 марта 2004 года

25 Ярослав Грицак из Львовского национального университета навел меня на мысль, что львовские хиппи были частью молодежного "интернационала"

26 Олисевич и др. цит.прац. с.11-52; Олег (Алик) Олисевич, звукозапись, 6 дек.2002

27 Олисевич, звукозапись, 6 дек. 2002 года

28 Из моих поисков в партийном архиве за 1974-82 годы получается, что бюро областного комитета комсомола партии не одобрило ни одного постановления о хиппи. Постановления этих лет (см. ф. П-3) главным образом касаются экономических и общих вопросов, связанных с коррупцией во власти, работой с интеллигенцией, с поддержанием правопорядка
 
29 ДАЛО, ф-3568, оп.19, спр.15, арк.5, Яворский, цит.прац, Микола Рабчк, 1953 г.р., г.Киев, звукозапись 4 ноября 1999 года,  Институт исторических исследований, Львовский национальный университет им.Ивана Франка

30 ДАЛО, ф. П-3, оп.19, спр.115, арк.3-9. ПРо аналогичную часть женщин на хиппейских собраний "Святого сада" см Олег (Алик) Олисевич, цит. Элеонора Гаврилюк, "Тусовка умерла - пусть живет тусовка: идентичности львовских неформалов", "Ї: Независимый культурологический журнал" (Львов) 24(2002),с. 236

31 Про понятие "созданная традиция" см. Eric Hobsbswm, Terence Ranger, eds,< The Invention Tradition (Cambridge: Cambridge University Press, 1983)

 


Алик Олисевич. Peace-Love-Freedom-Rock`n`roll (продолжение)

 - В августе мне довелось быть в Польше, в Ченстохове на хипповом слете. Там собралось несколько десятков тысяч паломников со всей Польши и из-за её границ - еще в 1980 году священник Анджей Шпак начал такие акции. Среди них было с полсотни хиппи. Далее путь лежал в Европу. Мы ехали через Прагу вместе с тремя девушками-польками, которым надо было добраться до Франции. Сначала стопили по двое, на чешской границе снова сели в одну машину. Водитель-поляк имел бизнес в Чехии.  Документы на границе проверили только у него. В Праге на Вацлавском НАМЕСТi нам повстречался один словак, который познакомил меня с ирландцем по имени Джон. Он преподавал в Чехии английский и теперь возвращался домой. Я понимал по польски, он по чешски, но все равно, мы разговаривали на языке глухих и жестами морских регулировщиков. Тем не менее ехать решили вместе. Автостопом добрались до Нюрнберга. Немецкая виза у меня была, но на границе паспорт снова проверили только у водителя: мы выглядели "своими". На автобане между Нюрнбергом попался автофургон. Он возвращался из России и водитель согласился взять нас в Кёльн. По дороге мы узнали, что он голландец по имени Карл, а живет недалеко от Амстердама.

Фантастика. У меня мелькнула мысль: если на двух границах нас не проверяли, почему бы не воспользоваться этой закономерностью в третий раз? Я чувствовал реальное дыхание своей юношеской мечты.
- Джон, как давно ты не был в Голландии?
Он согласился с тем, что за 6 лет там много что могло измениться, и на следующий день мы пересекли границу Нидерландов.
Между прочим, я был готов к поездке в Амстердам. Еще со времен моей корреспонденции в "Джубокс" у меня были адреса девушек-участниц группы "Wanda`s". Мы переписывались 10 лет, они издавали в Амстердаме контркультурный журнал "Parblu", где время от времени публиковали информацию про советских неформалов. Еще несколько наших из бывшего Союза находились в Голландии, у меня были их адреса. Однако в одном месте в 24 не было никого, а в другом не "вписывали". Тогда мы с Джоном поехали по адресу одной из девушек из "Wanda`s". Я нажал на звонок.

Голландка была в шоке от того, что можно без визы и билетов преодолеть столько километров и попасть в их страну. У меня в кармане было 20 долларов.
- Почему ты заранее не позвонил?
Я на самом деле не позвонил.
Словом, мы с Джоном целую ночь блуждали ночным Амстердамом. Сказочное впечатление, иллюминация, каналы, узенькие улочки, полуголые девушки в витринах - как и в буклетах. Много людей - сидят на лестницах, площадях, около памятников - и так до трех часов ночи. Ночью людей не меньше, чем днем. Однако на площади Дамм, где в 60-тых была постоянная хип-тусовка, теперь собирались другие люди. Мы искали длинноволосых: "Где тут сквоты?" Но там тоже не вписывали.

Действительно, на Западе произошли перемены. Ближе к утру мы нашли несколько картонных коробок, а в одном из центральных парков - летнюю эстраду с крышей. Спальные мешки развернули на сцене. Однако через каких-то три часа нас разбудили навязчивые звуки, стук и грохот. Я высунул голову из мешка и увидел, что рядом идет активная работа. Работники уже сняли крышу и теперь приступали к подпорам. На нас абсолютно не обращали внимания. Мы быстро собрались и пошли прочь.

Амстердам - экзотический манящий центр. Но духа хиппи там уже нет.

 

 

Александр Иванов. Города и дороги (по-русски)

Родился я во вполне нормальной советской семье. Рано умершая бабушка трудилась в архиве НКВД. Мать - член КПСС, впрочем, искренний и порядочный человек. Отец - обычный конформист.

С раннего детства я ощущал какую-то настороженность к встречавшимся мне государственным людям. Возможно, от того что очень рано был отдан в детский ясли-сад, где над детьми измывались крупные, полногрудые, с выпуклыми глазами воспитательницы, больше похожие на колхозных доярок, кем, видимо, они недавно, до своего переезда в столицу, и были.

Потом десятилетие учебы в самых обыкновенных школах, включая два года интерната, где весь процесс обучения и воспитания был направлен на искоренение личной индивидуальности и принуждение к слепому подчинению.

Ближе к старшим классам эта настороженность стала перерастать в прямое неприятие всевозможных начальников, упорно внушавшим подчиненным основополагающий принцип советской жизни: "Я - начальник, ты - дурак". И в этом своем чувстве я не был одинок. Всегда и везде находилась пара-тройка ребят, близких мне по духу и разделявших со мной этот внутренний протест.

Еще в детстве я услышал где-то о существовании какой-то зарубежной музыки, зовущейся рок-н-ролл, и что там, за кордоном, есть какая-то музыкальная группа "Битлз".  Говорилось об этом с таинственным видом, как о чем-то очень запретном и притягательном. В 1968 году, случайно оказавшись в радиомагазине, я услышал прекрасную песню на английском языке и каким-то шестым чувством понял, что это песня "Битлз". Мне сразу стало понятно, что подобная музыка в корне отличается от той, что я слышал по советскому радио, и никогда не будет разрешена существующей власть. Несколько позже я услышал русскоязычную кавер-версию американской традиционной песни "The House of Rising Sun". Пропетая кем-то из старших мальчишек под гитару, песня здорово впечатлила меня своей возвышенной романтической мелодией и необычным, как мне показалось, текстом, кстати, не имеющим ничего общего с оригинальным. Понятное дело - песня опять же была неразрешенная к исполнению со сцены, на радио и ТВ, и оттого пленила меня еще сильнее. Песня рисовала картины мифической страны, где восходит солнце, смеется луна, где ходят свободные любящие люди. Этот нереальный мир был где-то далеко, но внутри меня начала уже возводиться стена между этим полумифическим миром и тем совковым унынием и произволом, который меня окружал с детства.  Этот бесконечный диктат - издевательства в детском саду, школьные идеологизированные стихи и песни про Ленина и партию в исполнении Вечного Кобзона, беспомощное псевдокрестьянское мычание Зыкиных, Толкуновых и прочих протухших на корню типажей, намертво срослись в моем сознании с окружающим советским режимом. Вскоре в моей жизни появились новые знакомые и новые песни. Beatles, Rolling Stones, Simon&Garfunkel, Creedens. Даже не понимая полностью текстов со слуха, становилось ясно, что эти песни - песни свободных людей. И поют они о любви и свободе. Поют так, как поет их душа и велит сердце. Я с радостью обнаружил, что их души настроены на ту же волну, что и моя. И что эта свежая волна - нечто противоположное тому удушью, которое окружало меня с совдепии.

Свежий ветер

Итак, где-то к 14-15 годам, Советская родина потеряла в моем лице будущего строителя коммунизма и приобрела глубоко затаившегося диссидента. Я рьяно начал поиски скудных источников информации о культуре "свободного мира". Помимо расспросов "продвинутых" приятелей, источником информации были книжки издательства "Политиздат", где западная культура и политической устройство охаивались в форме пасквилей, густо замешанных на лжи. Все же из них отцеживалась какая-то фактическая информация, полезная для меня. Почему-то в этих книгах особенно проклинали группы Rolling Stones, The  Who и Grateful Dead, как самые ужасные.  Ругали театр Ионеско. Среди фильмов особенно напирали на "Заводной апельсин" Стенли Кубрика. Естественно, у меня сразу же появилось непреодолимое желание познакомиться  с этими явлениями вражеской культуры, с которыми был лишь слегка знаком. Напомню, что в 70-е годы в СССР западная музыка практически не издавалась и не продавалась, большинство западных фильмов были под запретом. В одной книге ще что-то неудобоваримо писали о фильме "Easy Rider" (реж.Д.Хоппер), о молодых ребятах-мотоциклистах, катящихся по просторам Америки в поисках чего-то, что так и не нашли. В общем, лоботрясы-бездельники, и Америка их - дерьмо.

Там же была маленькая черно-белая фотография - кадр из фильма: два парня в кожаных одеждах, темных очках и с развевающимися по ветру волосами, мчатся по просторам Америки на мощных "Харлеях". Кадр этот меня впечатлил довольно сильно, а содержание фильма и образы героев я уже домыслил самостоятельно, дав простор фантазии. Конечно же, я наделил героев всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами. Самое удивительное, что посмотрев фильм 30 лет спустя, я понял, что мои предположения оказались не так уж далеки от реалий фильма.

Художка. Весёлый шум

Итак, в старших классахя уже тусовался в компаниях, настроенных на западную молодежную культуру и инакомыслие. Особенно хорошие ребята подобрались в Краснопресненской художественной школе, поначалу располагавшейся на улице Климашкина (теперь на этом месте Польское посольство), а позже переехавшей во двор на Тишинке. Со мной там учились такие интересные и веселые ребята, как Саша Гундлах (позже - основатель арт-группы "Мухоморы" и рок-группы "СВ"), "Ученики" С.Москалёва: Карабас (Юра Фролоа, ныне успешный дизайнер в США) и Саша Агриколянский, Стас Мигалатьев, Фагот (Александо Ремизов, ныне известный архитектор), Володя Ситников (ныне известный живописец), Сюзи (Наташа Цветкова, 1959-    990, впоследствии участница неформальной хип-тусовки в МАРХИ). Леша Котеночкин (ныне известный режиссер анимации) на зависть нам неплохо играл на гитаре первые аккорды из Цеппелиновской "Лестницы в небо". Он тоже обладал неплохой коллекцией западного рок-винила, который мы часто прослушивали у него на квартирных тусовках. Мы были веселы, креативны, объединены нашей молодостью, оптимизмом, общими устремлениями и надеждами на что-то светлое и большое.

Строгановка. Болото

В Строгановке, куда я поступил после окончания школы, царил затхлый совковый дух старой консервативной профессуры, подавляющей любые ростки индивидуальности и свободомыслия. Конечно, были и некоторые исключения, вроде Ф.Ф.Волошко, ученика А.Дейнеки, С.М.Годыны, которые оказали глубокий след в моем становлении, как художника. Но их свет тонул в общем мраке этого храма серости и мракобесия. Между тем, в институте собралась альтернативно мыслящая прослойка студентов и лаборантов, делавшая существование в этом болоте вполне возможным. Это были частью мои старые знакомые по художке (Котеночкин, Агрикольский, Карабас), а также новые знакомые Сережа Электрик (Костерин, художник, музыкант), Андрей Гардеробщик (Петросян, художник-монументалист), Сергей Воронцов (ныне известный актуальный художник-музыкант, живущий в Берлине), Володя Дыда (Догадин, дизайнер и музыкант), безвременно ушедший из жизни Амитон (Миша Резник, 195801981) - парень из семьи диссидентов-шестидесятников, Лена Рыжая (Артамонова) и некоторые другие.

В период моей учебы в Строгановке я продолжал открывать для себя всё новые и новые горизонты западной музыки. Именно тогда меня заворожили прекрасные группы King Crimson, Jethro Tull, Genesis, Yes, которые сильно повлияли на мои эстетические пристрастия, и остаются любимыми до сего дня, наряду с десятками других музыкальных коллективов.

МАРХИ - островок свободы

Благодаря своему старинному приятелю Куперу (Алексей Крупин), в конце 70-х голов я сблизился с тусовкой хипующих студентов Московского Архитектурного Института. Надо сказать, либеральная атмосфера МАРХИ резко контрастировала с затхлым духом моей Строгановки, и я буквально "поселился" там, проводя большую часть свободного времени в компании моих новых друзей. Кроме Купера, в тусовке участвовали, упоминавшиеся выше, Фагот, и Сюзи+, а также Пудель (Олег Романенко), Оля Серая, Вася (Владимир Васильев), Приква (Елена Голодушкина), Володя Тюрин (1960-2007), Пессимист (Александр Вяльцев, писатель, публицист), Надя Шестерина (ныне в Сирии), моя будущая жена Нина Легошина и многие другие.

1980. Первое путешествие

Весной 1980 г. мы с приятелем по художке Стасом Мигалатьевым и двумя "настоящими" московскими хиппами начала 70-х Витей Рябышевым (1958-2009) и Лой (Еленой Губаревой), с которыми я познакомился парой лет ранее, поехали в Таллин на 1 мая, когда там должна была собраться большая хип-тусовка со всей страны, приуроченная к годовщине некоей антисоветской демонстрации. В Таллине нам скучно не было, ибо милиция арестовывала всех "нестандартно" выглядящих людей, приехавших, как им казалось, для проведения, новой манифестации. Естественно, что нас со Стасом довольно быстро арестовали и заперли в ментовке на какой-то пригородной железнодорожной платформе. Маленький, толстенький мент-эстонец постоянно куда-то звонил по телефону и на своем певучем языке скороговоркой что-то докладывал, видимо, вышестоящему начальнику. Мы понимали, что речь идет о нас, но не более того. К тому же сержант периодически произносил русское слово "вооло-саттики", по своему растягивая его и как бы деля на две части. Вскоре мы начали понимать, что менты пытаются шить нам дело... Что-то об участии в антисоветской акции, и явно не собираются нас отпускать. Спас нас известный эстонский художник Хуго Митт, приятель моего отчима, чей телефон я взял дома на всякий пожарный. Мне разрешили позвонить по телефону, и Хуго, быстро прибыв в отделение, вызволил нас под своё поручительство. Что уж там он говорил им на эстонском, я не понял. Только менты сникли и отпустили нас с ним. Тогда же в Таллине мы познакомились с другими хип-путешественниками из разных частей страны. Это были Гарик Рижский (Мейтин), Гинтарас Буткус из Каунаса и многие другие. Надо сказать, что по легкомыслию и неопытности, мы поехали в Таллин очень легко одетые, ибо в Москве в то время было весьма тепло, а в Таллине всего +3. Поначалу мы сильно мёрзли, но потом, бегая по узким улочкам от милиции, быстро согрелись. По чьей-то наводке ночевать мы устроились в каком-то общежитии барачного вида на окраине Таллина, недалеко от моря. Там жили исключительно русские семьи моряков-рыболовов, весьма бедных, потрепанных жизнью, и, к нашему удивлению, весьма приветливые к нам, чего нельзя было сказать про коренных жителей Эстонии. За комнату площадью метров 10, где мы провели несколько ночей, мы платили какие-то копейки, что-то около 1,5 рублей в сутки. В комнате, считавшейся двухместной, находилась одна огромная старорежимная кровать, на которой мы ночевали вшестером или больше, пригласив еще и других тусовщиков, встреченных нами на улице.

Первый автостоп

Летом этого же года ребята из хип-тусовки МАРХИ пригласили меня поехать с ними в путешествие автостопом. Это было незабываемое путешествие. Кто никогда не ездил стопом на большие расстояния, не поймет этого ощущения свободы, беспрерывных приключений и неожиданных открытий. Путешествуя по городам, меня прежде всего поразила удивительная самоорганизация и структурированность гражданского общества советских хиппи - так называемая "Система". Везде, куда бы ты не приехал с рекомендациями авторитетных людей (а иногда и без них), нам давали теплый прием, ночлег, кормили, устраивали экскурсии по местным достопримечательностям, встречи с интересными людьми. Проходили домашние музыкальные сейшена-квартирники, велись философские диспуты и беседы об искусстве. Конечно же, на этих тусовках не обходилось без всевозможных проклятий советскому режиму, не дающему людям дышать свободно. Я был поражен, как малознакомые люди, зачастую происходившие из разных общественных прослоек, быстро находили взаимное понимание.

В тот год в Ленинграде, где мы провели несколько прекрасных дней, нас "принимал" Саша Раппопорт (ныне известный художник).

В Таллине произошел интересный случай. Гуляя по городу, мы забрели в открытую пивнушку, посетителями которой были, в основном, русские мужчины, по виду работяги. Неожиданно подкатившие на УАЗике менты-эстонцы выхватили из наших рядов одного Сашу Фагота и тут же бросили его в свой "воронок". Мы, конечно, пытались воспрепятствовать задержанию, но безрезультатно. Машина уже тронулась с места, увозя в неизвестность бедного Фагота, но тут случилось неожиданное. Внимательно и молча наблюдавшие за происходящим посетители пивной вдруг взбунтовались. Они подняли громкий шум, проклиная ментов, и разбушевались так, что чуть не перевернули ментовскую машину, требуя освободить пленника. Не ожидавшие такого поворота событий, менты опешили и неожиданно сдались, отпустили Фагота и укатили, на прощанье приказав нам не попадаться им больше на глаза. Мы были безмерно рады освобождению нашего товарища и горячо благодарили русских парней, оказавших нам такую помощь. Сами обыватели-эстонцы, смотрели на нас, кстати, не слишком дружелюбно, показывали пальцами, а менты - те просто ненавидели нас.

Тут я считаю нужным обратить внимание на то, что во всех путешествиях по СССР мы подвергались беспрерывным досмотрам и задержаниям милицией. Почему так было? Чаще всего без видимых причин... Просто в то время власть (а менты были ее представителями) воспринимали нас и наш внешний вид однозначно как протест. Протест, прежде всего, против того образа жизни и мышления, который власть коммунистов-чиновников определила всем людям, родившимся в совке. Самое удивительное, что они видели суть вещей - это действительно был наш выпад против совка и тоталитарного режима, такая манифестация приверженности идеям свободы. Да, именно тогда наш имидж был актуален и производил должную реакцию советского общества.

В Риге, куда мы двинулись после Эстонии, менты свирепствовали не меньше. Съехавшиеся со всей страны странствующие хиппи, встречались на площади у Домского собора, рассказывая об арестах друзей, обстановке в городе, и где можно устроиться на ночлег. Там я приобрел множество новых знакомых, в том числе, широко известного уже тогда львовского хиппи и гражданского активиста Алика Олисевича. Даже тем, кто не знал Алика лично, было известно, что по родному Львову он передвигался исключительно на двухколесной машине, "лисапеде", как он ее называл... Однако то, что он разъезжал по улицам Риги точно на таком же "лисапеде", вызвало у всех немалое удивление. Алик был рад новому знакомству и сразу же пригласил нас посетить его родной город, пообещав устроить хороший прием. Основная цель приезда в Латвию такого количества неформалов была, конечно же - всесоюзный съезд хиппи на станции Гауя под Ригой. Естественно, что власти всячески старались не допустить этого.

На ночлег нас устраивал Миша Бомбин, граждански активный хиппи, который был скорее диссидентом и уже тогда имел связь с антисоветскими кругами в СССР, а через них и с "Западом" (он был корреспондентом радио "Свобода", 13 июля 2011 года трагически погиб на реке Гауя). Михаил извинился, что не сможет принять нас у себя в доме, рассказав, что его телефон прослушивается, а дом находится под постоянным наблюдением чекистов. Назначив нам встречу в городе вечером, он отвел нас на ночлег к своим хорошим знакомым из диссидентских кругов, имевших дом на окраине Риги, которые устроили нас на ночь в какой-то сарай на сеновале под самой крышей.

На Гаую мы тогда не попали потому, что нас задержала милиция, отняв документы, доставила нас на вокзал для депортации за пределы республики. Недалеко от вокзала кто-то из рижан воскликнул в толпе: "Когда же к нам перестанут приезжать эти Битласы, Патласы, Датласы?!". (Вот так... Да, теперь уж не ездим...). Итак, менты предложили нам бесплатный проезд в любом поезде, куда угодно, лишь бы за пределы Латвии. Немного посоветовавшись, мы согласились быть высланными в Литву. Нас немедленно посадили на поезд, идущий в Вильнюс, а паспорта отдали начальнику поезда, с условием их возврата после пересечения литовской границы.  Оказавшись в Литве, мы получили радушный прием от наших литовских друзей. Особенно хорошо нас принимали в Каунасе - самом антисоветском городе СССР, в котором еще недавно прошла самая массовая демонстрация протеста, и где была большая хип-система. Это были Гирмантас Рагус и Миндаугас Шибонис (теперь оба в США), Гинтарас Буткус, РИмас Ясиунас, Минтаутас Балейсис (ныне в Англии), две неразлучный подруги Гражина и Даля+, трагически ушедшая из жизни, после того, как ее муж Раймис погиб при взрыве изготавливаемой им гранаты, и многие, многие другие.

Львов 1980 - 1981

В декабре 1980  и в начале 1981 года я впервые посетил Львов. Здесь наша дружба с Аликом Олисевичем получила своё развитие. Алик поразил меня своим безграничным оптимизмом и энергией. Он оказался полон романтических надежд на будущее и при этом весьма политизированным и граждански активным, что в среде хиппи уже тогда было нечастым явлением (а сейчас практически совсем исчезло) и что тогда мне сильно в нем импонировало. Надо отметить, что Львов на весьма консервативной Украине был необычным городом. В те годы в огромных Харькове, Киеве, Днепропетровске хиппи и прочих неформалов невозможно было сыскать с огнем, а во Львове, казалось, их было столько, сколько ва всей остальной социалистической Украине. В этом городе ощущался какой-то особенный свежий воздух свободомыслия и молодой творческой энергии.

Алик познакомил меня со многими представителями Львовского андерграунда. Вот лишь некоторые имена: Жора Черный (Г.Лазеба), три друга музыкально-поэтического склада - Жора Белый (Ткачук, ныне в США), Кузя (Сергей Кузьминский, 1962-2009, музыкант группы "Братья Гадюкины") и Артур Волошин (1962-1991). А также Славик Костылевич (Станислав Потопляк, 1954-2006), литератор Космодемьян Возняк, володя Петров (1958-2000), прогрессивный фотограф Виль Фургала (1937-около 2004), Марта Тымчишин, Юра Рубчик(Шинкарук), местные байкеры-анархисты Вишня (Володя Вишневецкий), Пензель (Игорь Венцславский), Стах (Станислав Кокинский, 1951-2006), Грэг (Григорий Порицкий).

Тогда же во Львове мы пересеклись с вездесущей тусовщицей, знающей практически всю хиповую систему, а также богемно-музыкальную тусовку СССР, Бэби+ (Рита) из Уфы. В то время во Львов приехал с выступлениями ансамбль "Арсенал" во главе со знаменитым выпускником МАРХИ Алексеем Козловым, и Бэбт тут же связавшись со знакомым ей Козловым, притащила нам кучу бесплатных билетов "для своих". После великолепного концерта "Арсенала" Бэби познакомила нас с Алексеем Козловым и мы имели с ним интересную и насыщенную беседу по пути в гостиницу, где остановились музыкантов. Алексей был намного старше нас, лет на двадцать, но меня поразило сходство взглядов и понимание положения вещей в окружающем нас мире и в нашей стране. Он оказался весьма политизированным и антисоветски настроенным человеком, и нам не стоило большого труда найти общие темы для беседы.

Смоленск

Приблизительно в то же время я впервые посетил Смоленск, где познакомился с неформальным лидером местной хип-тусовки Пашей Смоленским (Валерий Павлов, 1958-2003). Это была небольшая, но очень сплоченная и дружная компания. Фаня (С.Ульянов), Миша Иванов, Яша (Е.Минин), Грек и их боевые подруги. Сам Пага был очень креативным человеком. Будучи из простой, бедной рабочей семьи, он обладал талантами и умениями в области музыки, рисования и искусства кино. Его талантам не суждено было расцвести в полной мере в удушающей атмосфере советского Смоленска, и его смерть была еще более ужасная, чем жизнь. Но это отдельная история...

Автостоп 1981

Летом 81-го года я снова отправился путешествовать с друзьями, среди которых были ребята из МАРХИ Олег Пудель, Вася, Приква, Оля Серая и другие друзья, такие как Ник Меркулов (1960-ок.1997), братья Федор и Алексей Евстигнеевы, Малёк, выпускник циркового училища из Киева Олег Кулайчук, Юрата Кубикас+ из Вильнюса.

Побывали мы тогда в Могилеве, где была небольшая, но очень яркая хиповая команда, тепло встретившая нас: Слава Могилевский, Вова Плейшнер, Паша Борман, Петрович, Миша Борода... Ребята, как и их львовские товарищи, увлекались мотобайками и, наверное, из-за этого имели несколько диковатый вид.

Потом мы вновь посетили Литву, где нас, как всегда, очень хорошо принимали каунасские друзья, и Латвию, где всё же побывали на Гауе, но уже в августе, несколько позже ежегодного хип-съезда, который собирает основную массу людей на праздник Лиго (22 июня), аналог русского Ивана Купало. Там, на Гауе, мы конечно же встретили, вездесущую Гиду (Эгидия Эйдукаутите), прозванную так за свой дар проводить увлекательные экскурсии по закоулкам родного Вильнюса для приезжих хиппи, а также многих людей со всей страны.

1982. Солнце в зените

1982 - год особый. По-моему это была высшая точка развития движения хиппи в СССР, после которой начался постепенный спад, который привел к 1992 году к почти полному упадку и распаду "системы". Прежде всего я отмечу самый массовый и насыщенный событиями съезд хиппи на Гауе в июне 1982 года, где мне посчастливилось побывать. В тот год на Гаую съехалась пара сотен человек, и потом в течение лета приезжали и уезжали всё новые люди, постоянно обновляя население палаточного лагеря, в котором можно было найти людей из различных регионов Советского Союза. Были представлены вся Прибалтика, Украина, Белоруссия, различные регионы России - от Ленинграда до Урала и Сибири. Меня особенно удивило присутствие одной девушки из Анадыря и нескольких ребят из Краснокаменска Читинской области - медвежьего угла на краю земли, де ныне, почем зря, мучается опальный Ходорковский. Откуда эти парни, на имея в то время ни интернета, ни других каналов информации, узнали о существовании в СССР хиппи и съезда на Гауе, мне не понятно до сих пор. Примечательно, что дряхлеющий советский режим, накануне коллективного ухода из жизни большинства своих лидеров, не устроил разгона сейшена. Все лето народ относительно спокойно жил в палатках на берегу красивейшего лесного озера, в нескольких сотнях метров от дюн Балтийского моря. Люди общались, готовили пищу на кострах, устраивали импровизированные музыкальные джемы, спорили о жизни, политике, религии, читали стихи. Делали то, что они тогда не могли делать свободно в своих городах и селах. Именно здесь народ чувствовал необъяснимое единство и понимание, как это обычно бывает у людей, постоянно притесняемых и вдруг попавших в круг людей, настроенных доброжелательно.

К Уралу

В августе того же года мы с моей женой Ниной совершили марш-бросок автостопом из Москвы через Нижний Новгород, Казань, Уфу - и далее на Урал. В Казани мы отлично провели время, общаясь с Сашей Кармаковым, Дядькой (С.Кузьмин), Зуфаром (Мухамадеев), Страшилой (О.Курмышев), Сержиком (С.Волков) и другими членами казанской хипповой группировки.

В Уфе мы общались с Джимми (Урал Хазиев), Маньяком (Михаил Риниос), Борисом Развеевым,  и чуть было не познакомились с известным тогда в хиповых кругах Уфы Юрой-музыкантом (Шевчук). Обидно, но знакомство не состоялось, так как Юра куда-то отошел во время нашего визита, а мы торопились далее по нашим делам и не стали ждать его возвращения.

После Уфы вместе с Маркелом (Юра) из Москвы и казанским Дядькой мы поехали стопом в предгорья Урала, в ту местность, где в гражданскую сражался и утоп красный командир Чапаев. Там в тайге без электричества, водопровода и других городских удобств поселилось семейство бывших богемно-хиповых людей Саша+ и Галина Васильевы с двумя маленькими дочерьми, коровой, козой, двумя собаками и конем. Ушли в леса они тогда из-за накрывшего из тогда с головой рвения по православию и связанного у них с этим стремлением к аскетизму и неприятием современной цивилизации. Как говорится,  ушли от "суетной жизни".  Они взяли в аренду полуразвалившуюся колхозную пасеку, расположенную почему-то в тайге в нескольких километрах от ближайшей деревни, наладили там производство и пытались этим жить. Они пекли хлеб в большой русской печке,собирали грибы и ягоды в тайге, заготавливали сено для своей скотины на зиму. И хотя Саша закончил ранее курсы пчеловодов, а Галина выглядела крепкой украинской крестьянкой, они всё же оставались выходцами из большого города. В первую же зиму волки съели козу и одну собаку, а корова, объевшись овса, умерла в страшных мучениях. Конь все время вышибал дверь в сарае, где его держали, и сбегал в вольно пасущиеся по берегам рек табуны.  Со временем мор постиг и пчел... В общем, не задержались они там надолго. Года через полтора они сбежали обратно в ненавистный им суетный город. Но в то лето мы прекрасно пожили у них пару недель. Как буд-то на заимке у Лыковых побывали. Косили вместе сено, пекли хлеб, ловили в местной речушке рыбу, парились в русской бане. Для нас всё это было необычным приключением, и мы не переставали удивляться стойкости и безумию наших лесных братьев в окружении величественной и прекрасной, почти нетронутой тогда уральской тайги.

Тревожный 1983

Этот год был очень недобрым. К власти пришел Ю.Андропов и тут же начал закручивать гайки. К тому же он вдруг стал намыливать шею МВД, а милиция в панике начала кусать всех подряд и ловить не жуликов а бандитов, чего не умела, а всевозможный неформальный и диссидентствующий народец, среди которых хиппи естественно были наиболее заметны. Сотни людей были отправлены в армию, психушки, тюрьмы. Многих повыгоняли из институтов, с работы. Традиционный митинг в московском Царицыно 1 июня, приуроченный к дню защиты детей, был зверски разогнан милицией с собаками. Мы с Ниной были арестованы вместе с десятками других участников митинга. Мои фото и кинопленки были засвечены. Через некоторое время Нине в МАРХИ, где она училась, пришла "бумага", извещавшая руководство ВУЗа, что она, не больше и не меньше, "активист баптистско-пацифистского движения"! После этого она с трудом избежала отчисления. Нашлись порядочные педагоги, отказавшиеся ставить ей двойки по приказу ректората, зная, что на самом деле ее хотят выгнать за гражданскую позицию.

Традиционный съезд на Гауе в июне, где я побывал в то лето, был также разогнан милицией и ротой солдат-автоматчиков. В связи с этим вспоминается,  как мы, на пару с Мишей Бомбиным, относили в Рижскую прокуратуру письмо с протестом против разгона нашего палаточного лагеря. Много интересного мы тогда от них услышали... Каждый эпизод коллективного написания письма у костра на Гауе, несколько напоминающий известную картину Репина, снятый мной на 8 мм кинопленку, чудом сохранился после того, как у меня засветили большинство фото- и киноматериалов в милиции.

1983 Львов и окрестности

В августе мы с друзьями из МАРХИ Васей, Приквой  и также московским Синоптиком (Сергей Погодин), Лёшей Ногинским, Фёдором (Володя) и Римасом из Каунаса поехали автостопом во Львов. Львовские, как всегда, встретили нас радушно. А вечером вся эта компания завалилась на ночлег к Алику Олисевичу. Алик жил на окраине города в частном секторе, в доме с сестрой. Ему была выделена маленькая летняя кухонька, около 8 квадратных метров , служившая ему и кухней (там стояла вечно горящая газовая плита), и гостиной, и спальней. Тут же устраивали на ночлег и гостей. Каждый день мы осматривали достопримечательности города,  общались с местными представителями контр-культуры и андерграунда. Алик собрал местную хип-общественность на встречу с нами, как обычно, у Лычаковской арки на живописно одряхлевшем польском кладбище. После увлекательной экскурсии по кладбищу нас попросили поучаствовать в традиционном для львовской тусовки развлечении - футбольном матче. Местные жители, проходя мимо, с удивлением и ужасом смотрели на необычных футболистов, с длинными взлохмаченными волосами, носящимися по полю.

Но не будем забывать, что на дворе стоял злополучный 1983 год, и, естественно, на одной из вечерних прогулок по городу всех нас задержали сотрудники в штатском. Львовских быстро отпустили, а нас, москвичей, заперли в каком-то казенного вида помещении в центре города. Вначале они допросили всех оптом, мол, кто такие и что делаете во Львове? Мы отвечали, что приехали как туристы, для осмотра достопримечательностей города. Они недоверчиво посмотрели на нас и вдруг стали истерично орать: "Мы вам покажем!.. Вы узнаете, что такое Западная Украина!.. Мало не покажется!". Далее они с пристрастием допрашивали каждого по отдельности. Основной вопрос, тревоживший их, был: "Кто у вас главный?". Спустя довольно времени, они собрали снова всех вместе, сообщив, что всех отпускают. "Но этот останется здесь" - и один из людей в штатском показал на меня. Я удивился и поинтересовался, почему. Ответ был: "Потому, что ты - главный". - "Почему вы так решили?" - удивился я. "А вот почему" - и они, разложив какие-то свои бумаги, стали зачитывать: "Смотри,  - говорили они,  - за последние несколько месяцев ты задерживался на акции пацифистов в Царицыно, потом на всесоюзном слете хиппи на Гауе в Латвии, потом в Литве, в Вильнюсе... Теперь здесь, во Львове. Смотри, как активно ты передвигаешься по стране, ты однозначно - активист и координатор антисоветского подполья! Теперь мы тебя арестуем и будем шить дело". Было уже за полночь и перспектива оставаться до утра с этими молодцами в штатском меня совсем не радовала. Спасли меня от неминуемого ареста мои друзья-спутники. Они устроили настоящий бунт - сидячую забастовку, заявив, что никуда не уйдут из помещения, пока меня не отпустят. Особенно радовалась моему освобождению моя молодая супруга Нина, которая только утром приехала во Львов и почти сразу угодила с нами в эту неприятную историю. Транспорт уже не ходил, такси для нас было дороговато, и мы двинули через ночной город пешком на окраину, к домику Алика. Идти пришлось весьма долго, так, что уже начинало светать, когда мы достигли цели. Казалось, что Алик и не ложился спать, видимо переживая за нас, и был несказанно рад,  увидев нас невредимыми и в полном составе. После случившегося спать никому не хотелось и мы проболтали до позднего утра и лишь после этого ненадолго заснули.

На следующий день был назначен ответный футбольный матч с командой львовского андерграунда, в том числе со знаменитыми уже тогда в среде советских хиппи львовскими байкерами Пензелем, Вишней, Стахом, который устроил нам у себя дома показ своего знаменитого 8 мм фильма об их совместных путешествиях по стране на мотоциклах. Теперь этот фильм переведен на цифру и широко распространился в определенных кругах, вызывая даже еще больший восторг, чем в те далекие годы. Тогда же мы познакомились с только что вернувшимся из армии Яном Бабочкой (Иван Ляшкевич, 1961-2010), парнем из небольшого подльвовского села Рипнив, неутомимым путешественником, в будущем ставшим знаменитым и самобытным мастером по вышивке и декорированию одежды в стиле "а-ля-хиппи".

После нескольких дней, проведенных во Львове, мы решили посмотреть одну из местных достопримечательностей - Почаевский монастырь. Мы знали, что там были сооружения знаменитого в начале ХХ века архитектора Щусева, фрески и мозаики Николая Рериха. В монастыре было чисто и многолюдно, много различных калек и попрошаек. Монахи выглядели упитанными и самодовольными, многие ездили на легковых автомобилях, что в то время еще вызывало удивление. На колокольне, куда мы забрались по узкой винтовой лестнице вслед за другими людьми, оглушительно звонили в гигантский колокол. Паломники повязывали на его язык свои головные платки и шарфики, а после окончания набата, благоговейно поклонялись сему творению рук человеческих, а платки торжественно повязывали на головы. Некоторые просто обтирали поверхность колокола своими платками, видимо рассчитывая на какой-то магический эффект или исцеление. Эти удивительные сцены я снял на 8 мм кинокамеру (также как и другие львовские достопримечательности и события) и до сиз пор просматриваю их с величайшим недоумением. Замечательно, что на живописных холмах вокруг монастыря, где мы разбили палаточный лагерь, в изобилии водились маленькие совушки-сычи. Они сидели на ветвях деревьев и с интересом смотрели на всю нашу возню внизу. Тогда мне закралась в голову мысль: в Подмосковье их бы давно отловили и съели... Прошла баба с бидоном парного молока. Мы попросили продать немного, она напоила нас бесплатно...

Время заката. Осень 1983-1992

Это была тревожная осень. Как я уже отмечал, с восшествием на трон главного чекиста страны Ю.Андропова началось очередное наступление на последние ростки свободы, еще кое-где пробивавшиеся сквозь асфальт тоталитаризма в СССР. На представителей хиппи и других неформальных субкультур обрушились невиданные много лет репрессии. В октябре ко мне на работу из органов пришло письмо, где я объявлялся чуть ли не идеологическим врагом государства и советской власти. Меня начали вызывать к руководству художественного комбината, где я работал, таскали на отчитку в партком. Удивительно, что после всего этого, меня все же оставили в штате. Аналогичное письмо пришло ко мне и по месту жительства, и местный участковый инспектор долго меня пытал, что же я такого натворил, что им пришло такое (!) ужасное письмо. Я, кстати, везде просил показать мне текст письма, но нигде не показывали, а лишь говорили: "Мы никогда раньше не получали ничего подобного" (в смысле крутизны обвинений). Размышляя о причинах появления этих писем, я сразу вспомнил о моем задержании во Львове тем летом и обещания чекистов не оставлять меня в покое. Нина, чуть ранее, чудом избежала отчисления из своего ВУЗа. Замученный постоянными репрессиями и наездами чекистов Паша Смоленский+, при очередной попытке ареста у себя на квартире, с разбега выпрыгнул из окна второго этажа прямо через стекло, и тут же был заключен в психлечебницу. В жизни хип-системы началась темная полоса. По всей стране хиппи подвергались всевозможным репрессиям, многие "уволились" из системы или легли на дно.

В этот период многие из них нашли "успокоение" в лоне православной церкви, еще недавно критикуемой ими за консерватизм, конформизм и мракобесие. Именно этот "уход" большой части хип-системы в "церковность", наряду с психоактивными веществами, и послужил причиной деградации и развала "системы" к началу девяностых годов. Попав в лоно церкви, бывшие бунтари становились безропотными агнцами. В храме им объясняли, что все происходящее вокруг - часть божьего промысла... и потому бунтовать не имеет смысла. Нужно ходить в церковь, молиться, поститься и замаливать грехи, которых у хиппарей, естественно, было в избытке. Постепенно появилась даже целая плеяда батюшек, матушек, монахов и церковных служек из бывших хиппи. К ним потянулась нескончаемая вереница бывших правдоискателей и бунтарей за благословением для своей "новой" жизни. И они его получали. А еще и наказы для правильной жизни: "Пей, но не точи... Кури, но не блуди..." В итоге, некоторые действительно бросили принимать психоактивные вещества, но здорово подсели на водочку и марихуану. К сожалению, многие новообращенные потерпели фиаско на семейном фронте. Были даже и такие, кто оставив жену с пятью детьми, вновь женился на совсем юной особе... - ну а в воскресенье конечно в храм, замаливать грехи. В этой среде стало модно вести славянофильские разговоры и походя клеймить всё исходящее от "безбожного Запада".

В 1989 г. мы еще успели пообщаться с гостившим у нас львовским Аликом Олисевичем, с которым много дискутировали об изменениях, происходивших в стране, и путях нашего участия в этих революционных процессах. Алик тогда был с головой поглощен нахлынувшими на страну политическими водоворотами и открывшимися новыми перспективами для граждански активных людей.

К начало 1990-х, вследствие массового оправославливания, а так же общей либерализации всех сфер общественной жизни, что дало многим "системным" людям свободно эмигрировать на Запад, а другим заняться ранее невозможными для них видами бизнеса и творчества, мощная советская "хип-система" практически прекратила своё существование.

Время обретения и крушения надежд. 1992 - середина 2000-х

В этот период мы с Ниной жили отстраненно от какого-то общения со своими старыми друзьями, растя наших шестерых детей и добывая ежедневное пропитание. Демократические свободы в России постепенно укреплялись, политическая система с трудом, но двигалась в правильном направлении, развивалась система парламентаризма.  Средства массовой информации, включая ТВ, имели безграничную свободу. Граждане имели возможность политического  выбора из более чем дюжины политических партий, была полная свобода собраний и митингов. Власть достаточно спокойно относилась к критике и одно время парламент контролировался оппозиционным большинством.

Все начало меняться с приходом на трон Владимира Путина. Постепенно свободы, к которым мы успели привыкнуть в девяностые, начали сворачивать. СМИ, прежде всего телевидение, были поставлены под жесткий контроль властей. Наиболее непокорные каналы были закрыты или переданы под контроль лояльных Путину олигархов и гендиректоров. Свобода митингов и собраний была резко ограничена, демократические выборы превращены в полную формальность, с заранее предсказуемым результатом. Оппозиция постепенно выдавливалась отовсюду, ее деятельность ограничивалась. Судебная система потеряла свою независимость и стала орудием в руках коррумпированной власти. Михаил Ходорковский, поддерживающий оппозицию материально и ратующий за прозрачность бизнеса, его независимость от власти и уход от коррупционных схем, все нити которых вели в Кремль, был отправлен за это в практически пожизненное заключение. Появилось понятие "Басманное", а затем и "Хамовническое правосудие". Без свободных СМИ, утратившая финансовую поддержку, лишенная возможности прямого диалога с властью и обществом, оппозиция быстро захирела и сошла на политическую обочину. Некоторые независимые журналисты все же продолжали объективно рассказывать о проблемах, порожденных беззаконием и некомпетентностью авторитарной власти. Но после того, как многих оппозиционных политиков и журналистов начали физически уничтожать, нам стало ясно, что страна не просто остановилась в своём движении вперед, а начала возвращаться в мрачные доперестроечные времена, которые, как нам казалось, прошли безвозвратно. Страну захлестнул вал коррупции, беззакония и чиновничьего беспредела. В цензурируемых и самоцензурируемых СМИ процветает махровый антиамериканизм, настоянный на лапотном патриотизме, насаждается и культивируется ностальгия по "совку". Церковь, ставшая по сути государственной религией, проникает во все сферы государственной жизни - политику, образование, армию, небезуспешно пытается воздействовать на суд. С подачи церкви многие свободные художники стали уголовно преследоваться, чего не было со времён "развитого социализма". Некоторые из них получили условные сроки, другие, особенно ненавидимые церковью и властью, были вынуждены скрыться за границей.

Постепенно мы начали осознавать, что возможно и наши дети будут жить в такой же несвободной стране, в которой мы прожили свои юные годы, и что больше не можем безучастно смотреть на то, что происходит в ней. К середине 2000-х мы стали занимать более активную гражданскую позицию, принимая посильное участие в деятельности "несистемной оппозиции".

ХХI век. В ожидании рассвета

В настоящее время осколки советской "хип-системы", дотянувшие до наших дней, занимают абсолютно отстраненную позицию по отношению ко всем драматическим событиям, происходящим в стране, не проявляя никакой гражданской активности. Во многом это происходит благодаря влиянию на них православной церкви и различных "восточных" учений, проповедующих отстранение от большинства "мирских" проблем, отчасти от присущего многим хипам пофигизма и привычки плыть по течению. В последние годы произошло некоторое возрождение хиповой тусовки на территории бывшего СССР, а также оживление интереса к движению хиппи вообще, и к истории советской "хип-системы" в частности. Начались попытки снимать фильмы на хипповую тематику, вроде "Дома Солнца" (реж.Сукачев), впрочем весьма низкопробного и очень далекого от реальности. Определенной части молодежи нравится карнавальная эстетика и музыкальность хиповой культуры. Вновь возродилась традиция собираться 1 июня, в День защиты детей, в московском парке Царицыно. Олдовые люди приходят, чтобы поностальгировать, вспомнить о днях минувших и безвременно ушедших товарищах. Но похоже, уже никто не питает никаких надежд, все взгляды устремлены в прошлое и полны разочарования. Однако ежегодно 1 июня на поляну к Сосне приходят не менее тысячи очень молодых юношей и девушек, желающих приобщиться к романтическим идеалам свободы и братства ранних хиппи. Может быть, кто-то из них решит не плыть по течению, а обретет мечту о свободе и станет за неё бороться.

Сегодня, заканчивая эти заметки, седобородый и потрепанный жизнью, я взираю на огромный плакат на стене своей комнаты. На нем тот самый кадр из "Easy Rider", на котором вечно юные Питер Фонда и недавно ушедший Денис Хоппер, рассекают пространство и время на своих "Харлеях" в поисках Америки, которой видимо и не существует. Да, Америка  не существует, но все еще существует мечта о свободе, любви и справедливости.

(Москва)

 


Явор. Никогда не говори никогда

Ивона приехала из Дании в начале 1990-х. Мы познакомились в одной из питерских квартир, где пили вино и пели песни - украинские, русские, белорусские. Так нас позвали на фестиваль в Оденсе. Точнее, в хип-коммуну Хеспию за 12 км от Оденсе, где раз в год проходит фестиваль музыкального, театрального, циркового искусства под открытым небом. Выступать может каждый, кто хочет. Три дня во всех трех шатрах длится карнавал нон-стоп.

Владельцем хеспийской земли был Ларсен Виг. Этот необычный человек учился в Сорбонне, знал, как утверждал, 17 языков. Вернувшись в свой дом около Оденса, он занялся сельским хозяйством. Земля, коровы, козы. Когда в Христиании, которая обосновалась в Копенгагене в заброшенных казармах в нескольких кварталов от здания парламента, стало слишком людно от толп туристов и любителей легких наркотиков, многие хиппи перекочевали к Ларсену Вигу. Так возникла вторая известная хиппи-коммуна Хеспия.

Датское Королевство стало для меня чем-то вроде жизненных университетов. Ларсена Вига я называл "Дедом". Он просил, чтобы я приходил и помогал ему сортировать книжки, а также исправлял его русский. У Ларсена было много российских довоенных изданий - религиозных, философских, художественных. Он ежегодно организовывал в Хеспии конференции на темы экологии, прав человека, борьбы за мир. У него был замкнутый характер: иногда ему было легче изложить мысли на бумаге, нежели вести диалог.

Люди в Хеспии не называют себя хиппи, они кажут, что хиппи-тайм - время хиппи - миновало. Большинство считают себя анархистами. Серьезно - много анархистских программ они воплощают в жизнь. У них есть общие автомобили, общий коменхаус, где собираются на концерты, стиральные машины, система коммунальной власти, или безвластия - как кому нравится называть. Вообще в Дании около 20% населения считают себя анархистами.

Таких коммун как Хеспия, в Европе есть 40-50 - от Португалии до Греции. Но адреса дают тем, за кого могут поручиться другие.  Гость может жить там сколько захочет, даже без денег, но надо работать - по 2 часа в день за жилье и 2 часа за еду. Есть люди из Германии, Испании, Греции, Шри-Ланки, некоторые приезжают ненадолго. Больше, конечно, датчан. Люди разные - хорошие и с недостатками, кто-то любит траву, а кто-то пиво и вино, но не злоупотребляют, каждый выполняет свою функцию. Мистер Виг, как называли его выходцы из бывшего СССР, увлекался буддийской литературой, а во время "Перестройки" заинтересовался православными книгами, особенно про Оптину Пустынь и её старцев. У него была мечта построить на св оей земле два монастыря - буддийский и православный. Однако монахи не хотели ехать в Данию. Приехал один лама из Тибета, но в Дании женился. Со временем Ларсен завещал свой трехэтажный дом с конференц-залом Российской православной церкви. Он умер на Тайване в 2008 году от воспаления лёгких. Частично его мечта сбылась. Сегодня в Хеспии есть православная парафия на 400-500 человек, на службу приезжают верующие даже из Германии.

В Хеспии услышишь самую разнообразную музыку - африканскую, латиноамериканскую. Вообще, датские рок-группы включают в себя столько этноэлементов, что впадаешь в лёгкий ступор. Если команда может просуществовать три месяца, то это уже считается чем-то необычным. Например, рок-группа  - африканец, боливиец, еще один латиноамериканец, россиянин и датчанин. Каждый вносит что-то своё, ездят по Датскому Королевству с концертами. Страна небольшая - сделали тур, распались. Грубо говоря, в Дании музыканты знают друг друга в лицо. Соберутся новым составом - и так постоянно: движение и прогресс. Мой знакомый Люк играет на трех африканских драмсах - таких очень мало в Европе. У него график выступлений расписан на 2-3 месяца вперед у разных составах.

Я приезжал в Данию на мотоцикле. Несколько лет подряд.
...Одна из центральных улиц Оденсе, как и во многих местах на Западе, имеет неформальное название Working street. Улица, где работают музыканты. Я сажусь в тени и беру в руки гитару. Программа стандартная - этно, начинаю с песни "Гей ты пташка желтобока" на слова Сковороды.

Вот выходец из Ирана. Он взволнованный, долго жмет руку, на ломанном английском благодарит - эта песня его любимая на его далекой родине  и известна с детства.
- Нет, это песня моего друга Мефодия.
Другие проходят мимо, в шляпу не кидают. Но слышно, как, отходя,  насвистывают украинские мелодии или "Гей ты пташка желтобока"

 

 

Олена Скип. Введение в субкультуру

Понятие субкультуры не имеет четко обозначенных границ и является довольно расплывчатым. Социологи не связывают ее появление с обособлением молодежи как отдельной социальной группы в эпоху индустриальной революции и увеличением переходного периода от детства к взрослой жизни. Культурологи датируют её 1930-ми годами и дальнейшее развитие связывают с модернизмом, который стал благодатным грунтом для возникновения огромного количества субкультур.  Рост благосостояния в обществе, влияние масс-медиа вызывало огромный подъем активности тинейджеров. Также и результат мировой политики 1970-х в СССР, когда срок обучения обучения был увеличен, и это способствовало тому, что молодежь дольше пребывала в однородных возрастных группах.

Молодежные субкультуры заинтересовали меня, когда я училась на 2-м курсе университета. Я читала теоретические труды, статьи зарубежных авторов, которые описывали это явление, указывали причины его возникновения. Теория "делинквентности" Чикагской школы, связи между нормальными и девиантными ценностями, британская социология, девиантное поведение и классовый конфликт. Протест субкультур внутри стратифицированного общества М.Брейка. Со временем теория стала казаться мне сухой и я решила перевести ее в практическое русло. Современные молодежные субкультуры интересовали меня меньше - я хотела исследовать что-то оригинальное, глубинное, про что мало кто из моего поколения знал, в том числе и я сама.

Случайно я наткнулась на книгу Илька Лемка "Львов превыше всего". Это была находка, просто бомба! Вдруг девять муз запели в моей голове. Я узнала, что во Львове во второй половине ХХ столетия шла активная нонконформистская жизнь:  формировались субкультуры хиппи, хиппи-байкеров, феномен битломании, рок-группа "Вуйки". Тогдашняя молодежь была активно ЗААНГАЖОВАНА музыкальной культурой западного мира, где особенное место занимали "Битлз". Именно музыка "Битлз" была для них первым глотком свежего воздуха, загрязненного совдепом. Я решила лично познакомиться с Илько Лемко, одним из ярчайших представителей того времени, лидером "Вуйков", ныне активным битломаном. Он, в свою очередь, познакомил меня с Аликом Олисевичем, про которого упоминал в своей книге "Львов превыше всего", описывая движение хиппи во Львове. Так я увлеклась феноменом хиппи.

Алик - необычайно приятный, общительный человек, общаться с ним, наверное, может каждый. Когда я впервые встретила Алика, меня удивила не столько экстравагантная внешность - длинные волнистые волосы, клетчатая рубашка, привычка ездить по городу на велосипеде, сколько искренность.  Мы пили кофе в кафе "Синяя бутылка" и разговаривали. Я была поражена борьбой тогдашней молодежи за собственные идеалы, жестокостью и насилием к инакомыслящим во времена Союза. Однако, про преследование хиппи дружинниками Алик вспоминал с улыбкой. Он познакомил меня с еще одним хиппи - Звёздным. В шляпе с широкими полями и скаутской косынкой он тоже выглядел оригинально. Абсолютно позитивная фигура, "Starman". Как и Алик, он ведет активный здоровый образ жизни, занимается восточным единоборством тайцзы-цюань. Я сама несколько раз посетила уроки этого экзотического боевого искусства.

Звездный предложил проведать своего давнего друга Пензеля. Когда-то они вместе гоняли по всей стране на мотоциклах, бросая вызов обществу того времени - с Пензелем и с Вишней - такие себе "easy riders" советской поры.

Я и не знала, что сказать: перед нами стоял коренастый дядька с длиннющей бородой и спутанными волосами, в кожаных джинсах и поношенном кителе. В тот день он был немного не в духе. Зато квартира поражала оригинальностью: все стены увешаны различными плакатами и вырезками из газет... Good! Во второй раз я встретила Пензеля на концерте во дворике Ратуши  в годовщину 70-летия дня рождения Джона Леннона. Туда набилось много людей, компания была уже веселая, пахло алкоголем. Он, кажется, не узнал меня, и Алик познакомил нас снова. Я говорила, что изучаю теорию и историю культуры:
- Хочу исследовать молодежные субкультуры и их влияние на традиционную культуру.
- Когда я слышу слово "культура" мне хочется взяться за пистолет.
Как-то Звездный предложил познакомить меня с Вишней. Тогда на Украине как раза началась эпидемия "свиного гриппа", но Звёздный был спортсменом и не боялся ничего.  Не знаю, как он меня уговорил. Мы гуляли по улицам Львова, видели людей в масках, которые расступались, давая нам дорогу. Нас почему-то это очень развеселило, мы долго смеялись. На улице было холодно, шел дождь со снегом, а мы со Звёздным шли к Вишне...

Советский Союз был закрытой страной, про американских хиппи можно было узнать разве что от польского радио или из польских журналов. Протестуя против такого существования, молодые люди в СССР следовали западным стандартам - отпускали длинные волосы, носили экстравагантную одежду, слушали западную музыку. Кто-то пытался нырнуть в глубины подсознания, используя алкоголь и наркотики, но со временем они утратили идеалы, за которые боролись, ведь наркомания изменяет людей. Полагаясь на этот способ, понимаешь ложность выбора, но с другой стороны - это был своеобразный выход за тоталитарные рамки, сопротивление.

Субкультура хиппи со своими собственными образцами поведения, ценностями, нормами, стилем одежды, жаргоном с английскими и русскими словами была нонконформистской относительно тех ценностей, которые доминировали в тогдашнем обществе. Автостоп, сексуальная революция, религиозная и расовая толерантность, влияние на моду, популяризация здоровой еды, пацифистское движение. Быть хиппи означало просто верить в этот мир и любить его, и это - способ разрешения разногласий между людьми, идеологиями, религиями. Любовь и терпимость. Любить - означает принимать других такими, какие они есть, и не судить по внешнему виду. Это - суть философии хиппи. Этим хиппи вывели мир на новую ступень духовного развития и обогатили культуру.

Сейшены, перфомансы, хеппенинги - когда-то неформальная молодежь со всего Союза отрывалась во Львове по полной. Рок-группа "Вуйки" со своим девизом "Срав пёс!" была необычайно популярным явлением во Львове середины семидесятых-восьмидесятых. Со временем Святой Сад закончил свое существование из-за постоянных облав милиции и увлечения хиппи наркотиками. Так же и другие места сбора львовских хиппи - на Пляцу, в кафе "Армянка", "Молочном баре", "БУЛЦi". Но, несмотря на это, влияние хиппи ощущается и сегодня. Прежде всего в быту львовской богемы, через которую прошло много "детей-цветов", в произведениях искусства, элементах одежды современной молодежи. Уже много лет в Карпатах на водопаде Шипот на Ивана Купала съезжаются ветераны субкультурных движений и "неформальная" молодежь.  Когда-то Грэг, один из ветеранов, ходил по горам и нашел КОЛИБУ около водопада Шипот. Через много лет другой львовский хиппи по имени Нони, уже, к сожалению, покойный, вместе с ужгородским Чарли Пензелем пошли по следам Грэга. В июне 1993 года ужгородская компания Чарли провела тут первый сбор неформальной молодежи под лозунгом "Мир, любовь, свобода". Приехало полторы сотни людей из Львова и Москвы. С тех пор сюда приезжают хиппи, панки, байкеры, растаманы, буддисты, анархисты, богема   все, кто исповедует свободный стиль - со стран Балтии, из Белоруссии, Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, Германии, Голландии, Великобритании и из США. Их много. Одна из заповедей  - "Не наступи на ближнего". Это не "Rainbow Gathering" - всемирный хиппи-фестиваль, который проводится ежегодно в разных странах. Это - РЕПЛИКА советских 1970-х. Шипот перенял от Гауи эстафету хиповых сейшенов.

 

 


Звёздный. Приглашение на Шипот (по-русски)

 Я утром проснусь
И на Шипот поеду
Мой поезд приедет
Лишь только к обеду

Но я отложу
Все дела и заботы
И пусть это будет
В ущерб для работы

И я не боюсь
Ничего потерять
Ведь может работа
Подолгу стоять

И пусть постоит
Ну а я полежу
На небо и звёзды
Босой погляжу

И может увижу я свет на звезде
И может сожму еще чью-то ладонь
И может поглажу кого по ... щеке
И в сердце моём разгорится огонь

Не зреет в Карпатах
Пока виноград
Но вы приезжайте
Я вам буду рад

И в этот и следующий
Будущий год
Всегда приезжайте
Душевный народ

Пускай льется дождик
И нет туалета
И будут стучать
В барабан до рассвета

Но вы приезжайте
Сюда все равно
Не виделись мы
Уже с вами давно


Весёлые люди
Пропавшей страны
Родные босые
Мои хипаны

Вот вы приезжайте
Но много не пейте
А выпив вина
Головой не дурейте

И зорко смотрите
Всегда на дорогу
Чтобы не дай Бог
Не сломать себе ногу *

VIII.2008
* Намек на случай, произошедший на Шипоте в 2001 году с А.Фещуком

Звёздный. Яну-Бабочке (по-русски)

 Бабочкой его прозвали неспроста - Ян очень лихо вышивал гладью. Больше он специализировался на бабочках. Толчком послужила встреча с покойным Кузей из "Братьев Гадюкиных". Как-то Кузя увидел на куртке у него нарисованную бабочку и сказал: "Ты бы лучше вышивал, чем рисовал". Так и пошло.

Ян вышивал их на джинсовой материи, потом обрезал по контуру - и получались готовые декоративные заплатки на одежду. Дома у него накопилось много затупившихся ножниц, а на большом и указательном пальце всегда были мозоли. Свои изделия он продавал на всевозможных фестивалях, поэтому его бабочки разлетелись по всей Европе, от Балтики до Урала. Пришло время - упорхнул и сам.

Полетел на небо Ян
Больше он не будет пьян
Ему очень повезло
Будет трезвый как стекло

Он нас всех опередил
Может Богу угодил
Может быть наоборот
Поспешил бежать вперед

Мы - хипповая шпана
И не рада нам страна
Но творятся чудеса
Нас берут на небеса

Ян порхает мотыльком
Видит сверху отчий дом
И еще он очень рад
Видеть Шипот-водопад

Упокой его Господь
И прими на небесах -
Кто мне бабочку пришьет
На коленке на трусах

Вышивать он был мастак
Мог талантом удивить
Если примут его в рай
Будет бабочек ловить

Запорхают мотыльки
Закружится хоровод
Мы поскачем у костра
Хиппи - радостный народ

Помяну его вином
Я ведь хиппи - я простой
Прочитаю про себя
Со святыми упокой

XII, 2010

вторая часть