Синие простыни

Через 80 лет после того, как англичанин Джон Оукей изобрел современную наждачную бумагу, неизвестный рабочий из СССР изобрел постельное белье из наждачной бумаги.

Бумага для ленточных шлифовальных машин поступала на механический завод города Хмельницкий не пластинами, а огромными рулонами. Унести наждачную бумагу удавалось только тем счастливцам, у кого был знакомый кладовщик – и рабочим, которые могли сэкономить наждачку во время техпроцесса. Грубая наждачка была на толстой ткани, тонкая – на тонкой. В нищей республике это был настоящий магазин тканей всех сортов. Поэтому сообразительные товарищи наждачку долго отмачивали, а ткань очищали. Потом ткань кипятили – для того, чтобы буквы, которые были на обратной стороне для маркировки, стали почти незаметны. Полотна сшивали и красили синькой. Из синей ткани делали очень долговечное белье - сказывалась повышенная прочность ленты, которая была нужна для промышленного шлифования. Даже сейчас в домах у хмельничан можно найти синие простыни, которые куда качественнее современных.

Очереди за дефицитом

Почему советские люди воровали? Молодым сложно представить себе масштабы дефицита в СССР и понять, почему граждане старались украсть всё, что плохо лежало. Больше всего времени советские люди тратили на работу, а на втором месте было стояние в очередях. Очередь выстаивалась заранее, потому что товаров всем не хватало, это могло быть 250-300 человек, родственники подменяли друг друга. По сути очередь у некоторых магазинов была бесконечной, утром приносили новую тетрадь и вписывали людей в новую очередь и за новыми товарами. Номера в очереди продавались.

Магазин открывался в 9 утра, товар быстро расходился. Все кто ничего не купил, кому не хватило, конечно, хотели остаться в очереди, но часто им приходилось записываться по новой. Сапоги, детские пеленки, одеяла, обои, забытый в наши дни отделочный материал пеноплен – в очереди за ними можно было простоять до 12 часов. Беременные и инвалиды стояли со всеми наравне. За помощь в разгрузке машины можно было получить товар немного раньше, но всё равно - после ночи, проведенной в очереди. Если магазин был на первом этаже дома, утомленные постоянным шумом жильцы кидали из окон кирпичи, пакеты с водой и мусор.

Покупать приходилось то, что продавали, никакого выбора не было. Покупали максимальное количество, чтобы потом обменяться – например, если кому-то доставались только голубые обои, а кому-то только коричневые, то надо потом было обменяться, чтобы оклеить комнаты в разные цвета. Товаровед был самым важным человеком, имел огромную власть над людьми.

Не было льгот при покупке даже тех товаров, в изготовлении которых человек принимал непосредственное участие. Например, люди из конструкторского бюро швейного завода должны были записаться в список желающих купить свою же машинку. Продавали машинку в магазине в закрытой коробке, проверить, шьет ли она и есть ли она в коробке вообще было невозможно – схватил коробку и бежать, очередь огромная. Это было время, когда рассчитывать на неприятный сюрприз мог любой покупатель. Швейные машинки упаковывались отделом сбыта, а потом, перед поступлением в отдел продаж, они стояли без надзора на складе и можно было незаметно заменить содержимое коробок. В конце концов коробка с кирпичами вместо машинки досталась на 23 февраля начальнику милиции и лавочку прикрыли.

Через несколько десятилетий, наоборот, не стало денег, а товаров было сколько угодно. Поэтому зарплату выдавали машинками, светильниками, игрушками, унитазами и общество вернулось во времена натурального обмена.

В Подольске уже в 1976 году еда была по талонам, многие люди получали “заказы” с продуктами на работе – конечно, за свои деньги. В эти заказы входили гречка, масло, консервы, сгущенка, колбасы, конфеты и спиртное к праздникам. Люди боролись за продукты. Когда товар “выбрасывался” продавцом на прилавок, покупатели кидались к нему и хватали, что повезёт. Иначе они рисковали остаться без ничего.

Была патриотическая очередь – к Ленину. Чтобы увидеть Ленина, люди ждали и четыре часа, и дольше. Очередь за искусством – опера в нагрузку к балету – была около кассы Большого театра. В ней люди проводили по четыре часа и покупали по два билета в одни руки. У перекупщиков в 76 году билет мог стоить и 25 рублей.

 

Полёт через кремлевскую стену

Единственный советский завод швейных машинок, который находился в подмосковном Подольске, по всему периметру был окружен высокой красной кирпичной стеной. Стена была построена в дореволюционное время промышленником Зингером, а при советской власти называлась кремлевской. По всей стене сверху шла колючая проволока, а местами электрический ток.

За швейной кремлевской стеной находился настоящий маленький город, в котором можно было достать всё - от гвоздя до лоскутного одеяла из фабричных обрезков. Воровали все, кто имел возможность.

Было только четыре просвета в глухой стене – три проходных и рельсы для железнодорожного транспорта. Железная дорога использовалась для нужд производства – чтобы доставлять станки, металл, дерево, песок, горючие материалы, и увозить готовую продукцию, в том числе – воровать вагонами. Кум на воротах, сват в охране, брат на отгрузке – этого достаточно, чтобы откатить вагон за запасные пути и потом отправить в нужном направлении или чтобы вывезти товар за заводские ворота и перегрузить в машину. Проезд для паровозов охранялся, поэтому недалеко от него несуны сделали подкоп – такой большой, что обнаружившие подкоп дружинники засунули в него бочку. Через некоторое время бочка начала шевелиться, потом прямо к дружинникам вылез человек с очередной украденной машинкой. Так воровали со стороны железной дороги. А уж через проходную по договору со знакомыми охранниками можно было вынести что угодно.

Остановить кражи было невозможно. Никакие наказания, никакая пропаганда не могла уничтожить несунов.

Советское общество было устроено по типу уголовной пирамиды. Вор на воре сидел и вором погонял. Те, кто в силу жизненных обстоятельств не хотел или не мог красть, были по современным представлениям нищими.

Для краж с помощью железной дороги и через проходную нужно было иметь знакомых. Кирпичная стена, которая окружала завод, привлекала одиночек, которые просто перебрасывали украденное. В 1976 году обычная швейная машинка стоила 140 рублей, чуть больше одной зарплаты. Выгоднее было красть промышленные машины, которые были в разы дороже, а весили примерно столько же – от 11 до 16 кг.

Со стороны противотуберкулезного профилактория, в парке, стена тоже была глухой, высокой, с колючей проволокой. Вот там люди и перекидывали машинки. Делалось это так. В назначенное время один человек перебрасывал машинку, а второй ждал на подхвате. Иногда один человек и бросал, и забирал, пробежав через проходную. Убить летящей швейной машинкой могло и вора, и случайного прохожего. Конечно, перебросивший мог крикнуть, спросить, получен ли товар и, если ответа от товарища с другой стороны не было, понять, что тому требуется медицинские или похоронные услуги. Но чаще кидали наугад, потому что соблюдали конспирацию. Статистику людей, убитых или покалеченных при перебрасывании машинок, на заводе никто не вел – такие случаи старались не афишировать.

Одного ловили, второй кидал, второго ловили, третий кидал, каждый день это были новые люди – а всего на заводе работало 16 000 человек. В основном воровали промышленные оверлоки и машинки для изготовления меховых изделий. Воровали на заказ, когда появлялась возможность продать и для черного рынка – на детали, для мастерских, для самодеятельных пошивочных цехов.

В древообрабатывающем цехе делали столы для швейных машинок, в этом же цехе воровали дерево, краски, тряпки. Из маленьких деревяшек делали разделочные дощечки для кухни. Некоторые отделывали деревом всю свою квартиру. Только спустя годы кроме швейных машин из деревянных обрезков официально, в цеху, на заводе стали делать разные товары.

Странно звучит, но воровали не потому, что людям нужны были деньги. В основном на заводе работали женщины, было много представителей рабочих династий. На конвейерах тоже стояли в основном женщины, несмотря на тяжесть этой работы. Но женщины не занимались перебрасыванием швейных машинок. На конвейере и в цеху можно было заработать 300 рублей в месяц – тогда как инженер получал максимум 125. Один литейщик заработал за месяц 700 рублей, после чего директор вызвал его к себе и поинтересовался секретами перепроизводства. То есть деньги было можно заработать, но вот тратить было не на что. Поэтому больше всего несунов было среди людей пьющих. Алкоголики – вот они, незаслуженно забытые герои полетов через кремлевскую стену, паразиты, которые внесли свой посильный вклад в разрушение системы изнутри.

 

 

июнь 2013, Ада Бояна, Черногория